Андрей Звягинцев радиостанции "Эхо Москвы" о "Левиафане" (продолжение)
К.Ларина― Оживился Андрей Звягинцев, когда начал рассказывать про кинотеатр. (Смеются.)А.Звягинцев― Да, оживился, немножко проснулся. А то что-то я как-то подзаснул немного тут у вас.К.Ларина― Так про кинотеатр расскажите людям. Премьера в кинотеатре «Москва», про который первый раз мы слышим.А.Звягинцев― Премьера… Скажем так, это событие, о котором широко говорить, наверное, уже не приходится, потому что там уже такой биток…К.Ларина― Нет, это понятно. В прокат он выходит 5 февраля.А.Звягинцев― 5 февраля фильм выйдет в прокат.К.Ларина― А премьера в этом странном и закрытом кинотеатре.А.Звягинцев― Ну, не в странном, но он такой очень-очень богатый.К.Ларина― А вы уверены, что это тот самый кинотеатр, где хочется посмотреть такой фильм?А.Звягинцев― Я убеждён в одном, это я знаю точно, что там совершенно блистательным будет изображение, потому что лампы там не экономят. Я поговорил с менеджером или с директором даже (я так и не понял, кто эта девушка была), и она сказала, что они на лампах не экономят. Обычно в проекционных чуть-чуть прибирают мощность проектора. Мало того, прибирают звук. В нашем случае будет эталонным и изображение, и звук.К.Ларина― Андрей, расскажите немножечко про артистов.А.Звягинцев― Давайте.К.Ларина― Я очень люблю поговорить про артистов. Поскольку артисты замечательные… Лена Лядова, которая сейчас получила «Золотого орла» - актриса очень непростая. И я сначала была так удивлена, думаю: «Нет, что-то несовпадение какое-то. Ну не может эта женщина с таким лицом рыбу перебирать на заводе, на какой-то фабрике». А потом я поняла, что в этом, наверное, была тоже какая-то ваша задача внутренняя (это вы мне сейчас скажете), чтобы она была чужая. Почему она чужая? Вот она-то здесь почему чужая, эта героиня?А.Звягинцев― Может быть, знаете, это для чего? Для того чтобы подчеркнуть её состояние зеркально, что ли, в обратной проекции, её собственное ощущение, что она не здесь. То есть как будто бы она не в той жизни, которую она заслуживает, не в тех обстоятельствах, которые бы она хотела, и так далее. То есть эта её неудовлетворённость, эта её тоска - мне кажется, через это как раз и проецируется. Есть это ощущение нездешности.К.Ларина― А как вы с ними работаете? Это же невозможно сказать артистке: «Играй нездешнюю».А.Звягинцев― Нет, конечно, этого ты не произносишь.К.Ларина― А как?А.Звягинцев― Ты просто подбираешь материал такой, фактуру такую подбираешь для той или иной роли. Ты выбираешь актёра. На самом деле главный успех в конечном результате, что ли, вот этого ансамбля - это правильно подобранный актёр. Кшиштоф Кеслёвский утверждал, что 50% успеха фильма - это правильный кастинг, то есть правильный выбор актёра.К.Ларина― У вас были ошибки? Не прошу называть, но были?А.Звягинцев― Бывало. В смысле, на этой картине?К.Ларина― Вообще.А.Звягинцев― Вообще бывали. Да, бывало такое. Редко, крайне редко.К.Ларина― И что, действительно результат другой был бы, если бы был другой актёр?А.Звягинцев― Не то чтобы другой, а просто… Скажем, мы вытягивали, всё-таки мы добивались результата. Но когда прямо на площадке ты вдруг чувствуешь, что всё вываливается из рук, как будто бы песок сквозь пальцы высыпается, то ради чего мы здесь сегодня собрались? Что-то не идёт, и я вижу своё собственное бессилие и невозможность помочь.
К.Ларина― А насколько для вас важны эпизоды, проходы, лица в кадре, которые попадают случайно или неслучайно? Вы тоже так же внимательно к этому относитесь?
А.Звягинцев― Если это массовка, то довольно беглый выбор. Приводят на площадку в день, когда снимается эпизод на улице, например, когда они из суда… Точнее, Вдовиченков, например, идёт из суда в здание мэрии. Утром этого дня приводят несколько человек и показывают тебе как бы украдкой: «Вот эти ребята, эти мужчины и женщины. Вот они. У нас массовка». И ты просто смотришь и, особенно не погружаясь в детали, просто выбираешь эти лица, одежду и так далее. Мы даже иногда переодеваем массовку, потому что это тоже важно. С этим уже художник по костюмам справляется на месте. А что касается эпизодических лиц - это обязательно кастинг.
К.Ларина― Там артистка Лапшина. Она гениальная актриса. Она у вас играет маленький-маленький эпизодик совсем. Думаю: «Боже мой, вот это надо же задержать побольше. Оставьте мне её здесь ещё, ещё!» Нет, не дают. (Смеются.)
А.Звягинцев― Да, не дают её. Думаю, в следующий раз как-нибудь. С Лапшиной-то мы давно дружны и знакомы. Я очень люблю эту барышню прекрасную.
К.Ларина― Скажите, а у вас самый любимый период в работе над фильмом, ещё когда фильм делается, когда он…
А.Звягинцев― Весь, вся длина. С начала, когда запущено, процесс запустили. То есть предподготовительный или подготовительный период - вот это самый волнительный и самый такой трепетный. Когда ты вдруг в него вошёл (а проходит достаточно времени, чтобы войти в эту волну), там уже всё, только проблемы, которые с огромным удовольствием, не без усилия решаются. По сути, вопрос выбора. В проблеме всегда существует… Вообще работа режиссёра во многом определена этим выбором: это или это; чёрное или белое; серое или каких-то других оттенков.
К.Ларина― Я знаю режиссёров, которые считают самым главным периодом монтаж: «Когда всё закончено и я один на один с этой грудой материала. И вот тут-то я начну делать своё кино».
А.Звягинцев― У нас другой способ работы. Мы знаем заранее, что это за груда будет. Она может быть действительно грудой. Скажем, в фильме «Левиафан» мы отсняли 85 тысяч метров плёнки.К.Ларина― Это много?
А.Звягинцев― Это много, да. То есть полезного хронометража было около 3,5 часов. В результате фильм 2:20 длится. Очень много дублей. Мы позволяли себе это сделать, чтобы добиться какого-то результата более тонкого или более сильного, или более выразительного. Короче говоря, добиваешься совершенства, если тут вообще возможно говорить о совершенстве. Всё равно тут какая-то мера… В силу твоего собственного вкуса, что ли, ты определяешь эту меру: совершенство или нет, получилось или нет? И дальше - волнительный этот процесс, когда фильм рождается, за столом придумывается. А потом наступает «час Х» - первый съёмочный день. Я уже давно для себя принял такое решение, что со вторым режиссёром мы обсуждаем: первый и, может быть, даже второй съёмочные дни должны быть несложными. Потому что в первый день войти в процесс очень трудно. Ты долго откладываешь начало команды «Начали!».
К.Ларина― «Мотор!».
А.Звягинцев― Да. Уходит на это очень много времени. Ты на самом деле как бы прячешься, готовишься к этому столкновению, к этой схватке, к этой битве, которая предстоит тебе на протяжении 68 (как в случае с «Левиафаном») съёмочных дней и двух-трёх месяцев работы. И когда ты уже наконец выпил весь кофе на площадке, какой есть, и говоришь: «Ну, давайте!» - и началось… И вот тут уже маховик закрутился - и всё покатилось. И дальше, конечно, трудно, конечно, непросто решать какие-то задачи. Всё равно ночами не спишь перед съёмкой какого-нибудь сложного эпизода. Но это всегда счастье, то есть абсолютная сопряжённость с настоящей подлинной жизнью. Ты понимаешь, что каждый твой час, каждое твоё решение имеет смысл, оно схвачено какой-то высокой задачей, и ты этому служишь.
К.Ларина― А вы абсолютно отключаетесь от действительности, когда работаете?А.Звягинцев― Нет, наверное. Хотя со стороны, может быть, виднее. Может быть, я не слышу чего-то, не вижу, потому что погружён в процесс.
К.Ларина― Вы когда вернулись в действительность, она какое на вас произвела впечатление? Когда всё закончилось, и вдруг вы увидели… Сейчас этот «Левиафан» стал мемом таким, даже появилась карта Левиафании. (Смеются.)
А.Звягинцев― Да-да-да. Кстати, я про монтаж ещё тоже обязательно хотел сказать. Вы сказали, что некоторые режиссёры с грудой материала пытаются. В основном это касается всё-таки, мне кажется, документального кино, потому что в документальном кино действительно ты уворовываешь у действительности факт вот этот, то есть ты снимаешь происходящее, возможно, даже не представляя себя, куда в монтаже оно встанет. И дальше из всей этой груды материала ты собираешь композицию. Вот тут эта магия сшивания кадра, одного эпизода с другим расставляет акценты и создаёт некое высказывание.
В художественном кино: что написано было в сценарии - то и было снято. И ты уже заранее знаешь, что сегодня ты будешь монтировать 29-й эпизод, например, поскольку вчера ты закончил 28-м. Ты входишь в 29-й эпизод, в нём четыре плана. Ты отбираешь лучшие дубли. И опять вопрос выбора. Ты выбираешь, всё время выбираешь. Процесс монтажа, который у нас занимал два месяца - это, по сути, постоянный стресс от необходимости выбрать между хорошим и очень хорошим. Иногда в хорошем есть какие-то детали, которые превозмогают вот это «очень хорошее» и кажутся тебе ещё более какими-то важными, нужными и так далее. Вот стресс… Не стресс, а даже в некотором смысле какое-то удовольствие, потому что ты постоянно находишься в состоянии отбора, отсекания лишнего и создаёшь что-то целое, цельное.
К.Ларина― Действительно, вас спросила, когда вы возвращаетесь из этого рабочего процесса. Я так понимаю, для вас это главный смысл, собственно говоря, существования, что вполне естественно для человека, который творчеством занимается. Вот когда резонирует, вдруг ты понимаешь, что твоя работа абсолютно точно совпала с тем сегодняшним, а может быть, чуть-чуть даже и с завтрашним днём - это не пугает вас сразу? Нет?
А.Звягинцев― Наоборот, хорошо.
К.Ларина― Хорошо?
А.Звягинцев― Конечно. Значит, не зря. Значит, твои догадки о том, что это важно и что это должно прозвучать, оказались не просто догадками, а реальностью. Потому что ясно же очевидно, что такая реакция, о которой мы выше говорили, она чем может быть разбужена? Только тем, что попали.
К.Ларина― Страхом этого абсолютного попадания.
А.Звягинцев― Попали в точку, попали в сердце, в само средоточие всех наших страхов нашего бытия.
К.Ларина― А насколько актёры были готовы к такой реакции? Наверняка вы это с ними обсуждаете, особенно когда такие случаи какого-то чудовищного абсурда - то, что происходит с Гришко и с этим письмом. Я напомню нашим слушателям, что в Самаре, по-моему, опубликовано открытое письмо чуть ли не в прокуратуру, они там требуют осудить этого артиста за то, что он сыграл такую страшную роль. Но не случайно он сыграл такую роль, да? Короче говоря, что называется, снимал художественный фильм, а оказалось, что документальный. И получилось, что очень многие люди актёров идентифицируют с персонажами. Тот же самый Алексей Серебряков. «Конечно, где он мог сниматься, если он в Канаду уехал? Он вообще эмигрант и русофоб, и вообще предатель Родины! Конечно, он играет такую роль». Вот это что за странная ситуация?
А.Звягинцев― Мы с актёрами особо не обсуждали реакцию, которая вот последнюю неделю живёт рядом с фильмом.
К.Ларина― Там чуть ли не засудили уже бедного…
А.Звягинцев― Кого?
К.Ларина― Гришко.
А.Звягинцев― Гришко. С Гришко я разговаривал по телефону, позвонил к нему со словами поддержки. И сейчас компания «Нон-стоп» делает письмо. Мы уже сделали текст письма и собираем подписи под этим письмом, чтобы остановить этот бред, остановить эту травлю. По сути, это травля, можно так сказать.
К.Ларина― Травля, конечно.
А.Звягинцев― Настоящая.
К.Ларина― Тем более что он всё-таки должность там занимает, как я понимаю, он главный режиссёр театра.
А.Звягинцев― Он главный режиссёр театра, да.
К.Ларина― Меня там поразило под этим письмом, которое опубликовано на этом сайте самарском, у них комментарии-то какие. Вы небось не видели.
А.Звягинцев― Я не читаю комментарии.
К.Ларина― А комментарии от местных людей, в том числе и зрителей этого театра.
А.Звягинцев― Нет, я не читал. И что говорят?
К.Ларина― «И правильно! Страшный аморальный театр, давно пора вывести на чистую воду». Ужас и страшное дело. Я думаю, может быть, там подбирают специальные комментарии такие. Но вообще то, что происходит с людьми сегодня - это какой-то запредел. То, что мы видим в отношении событий Украины - вот вам, пожалуйста. Вот это всё модель на любом уровне. История с Гришко, с этим письмом, с этими подписями, комментариями - она абсолютно того же порядка.
А.Звягинцев― Как же это похоже на «Мы, нижеподписавшиеся…», «Мы осуждаем», «Расстрелять». Вот эта вся канитель, которую в 30-е годы Россия черпанула по полной программе.