Необязательные мемуары. Глава 12. "Общая газета". Продолжение
Предыдущая глава
Борис Немцов в редакции "Общей газеты". Еще губернатор, еще не подозревавший ни о борьбе с режЫмом, ни об оппозиции, но уже мечтавший о власти. Увы.
Меня там можно разглядеть, но трудно узнать...
Продолжим про "Общую газету" и Егора Владимировича Яковлева.
Без пиетета
Кому-то могло показаться, что я написал о Егоре Яковлеве без пиетета - что, в общем, верно, я не испытываю пиетета ни перед кем. Уважение - это совсем другое дело. Егор был живой человек, а не ходячий монумент, с грехами, с ошибками, с недостатками. Терпеть не могу сладенькую слизь загробных панегириков. Да она и нужна только всякой шелупони. Выдающиеся личности не нуждаются в лживой косметике и силиконовых похвалах.
Егор Яковлев этого не любил. Он вообще был человеком, бесконечно далеким от монументальности. Что же касается его слабостей, то вот вам еще одна: он охотно получал знаки внимания и привилегии от сильных мира сего и часто ими пользовался. Егор был страстный водитель с многолетним стажем, но не любил соблюдать Правила дорожного движения, ездил черт знает как, я только один раз имел несчастье с ним прокатиться, после чего категорически отказывался. А тогдашний мэр Москвы Юрий Лужков выдал Яковлеву спецталон, дающий ему право ездить как вздумается, и он регулярно ездил за рулем после алкогольных возлияний.
Егор Владимирович вообще любил выпить, у него в кабинете бар никогда не пустовал, он пил любые крепкие напитки, однако пьяным я его ни разу в жизни не видел. Аварий, кстати, тоже не припомню. Вот только некоторая проблема была в том, что шефу подражали отдельные сотрудники без спецталонов, которые тоже садились за руль в нетрезвом виде. Правда, без последствий, но риск существовал.
И хватит о недостатках и слабостях.
Для уравновешивания того, что я написал выше, вот фрагмент статьи, которую я написал про Егора для РИА Новости в день 80-летия со дня рождения моего героя - с моими вставками.
Журналист от Бога
На его могиле на Новодевичьем кладбище кроме имени и фамилии и дат рождения и смерти написано только "журналист". Скромно, но звучит гордо. Точнее не определить.
Егор - он любил, чтобы его называли запросто, без церемоний - был журналистом до мозга костей, настоящим живым классиком. Сумел превратить свое ремесло в высокое искусство, сам не стеснялся всю жизнь учиться и своим примером служения журналистской музе (если есть такая) многих сумел научить.
Жизнь и карьера Егора Яковлева отнюдь не похожи на прямую столбовую дорогу. Он говорил, что "начинал свою жизнь с нулевого цикла раза четыре", но это типичное публицистическое преувеличение. Хотя на самом деле Егор претерпел суровую эволюцию и прошел вместе со своей страной все этапы большого пути послесталинского времени.
Закоренелый шестидесятник, пришедший в профессию в символическом 1956 году, под сенью ХХ съезда и осуждения «культа личности», Яковлев долго боролся за восстановление "ленинских норм партийной жизни". Написал целую серию книг о "вожде и учителе". Ощущал себя, да и был стопроцентно советским человеком, которого так и не смог из себя "выдавить" до самого конца.
Речь идет о романтически-идеальных аспектах homo soveticus`а - неприятии цинизма, мещанства, мира чистогана, что превосходно совмещалось, правда, со склонностью к интригам в возглавляемых им редакциях. Егору просто скучно было иначе существовать, ему постоянно хотелось бороться, искать "упоения в бою". Практически все его любимые сотрудники прошли во взаимоотношениях с ним цикл: возвести на неслыханную высоту - затем низвести и насмерть поссориться - а потом вновь заключить в объятия. Получалась яковлевская - почти гегелевская - триада: тезис, антитезис и торжественный синтез.
Об этом я уже подробнее написал в предыдущей главе.
Егор ни в коем случае не был диссидентом и бунтарем. Безусловно признавал советскую власть, но с этой властью у него случались, как выражался писатель Андрей Синявский, "стилистические разногласия". Еще в одном роковом году - 1968-м - его уволили из главных редакторов придуманного и созданного им новаторского журнала с символическим названием Журналист - за переизбыток шестидесятничества, которое не вписывалось в брежневскую эпоху. Наказали не сильно, но отбили охоту к инициативам и преобразованиям в печатном деле.
Он надолго ушел в тень. Воспрянул и вышел на первый план только в перестройку. Вклад Егора в этот процесс, по гуманитарной части и в смысле гласности, едва ли не больше, чем у самого Михаила Горбачева. Яковлев возглавил издание АПН "Московские новости", которое читающая публика до тех пор просто не знала. Известны были только английская и французская версии, их читали во всех спецшколах.
Можно называть "Московские новости" второй половины 80-х годов ХХ века как угодно - флагманом, блокбастером, бестселлером. Все будет верно. Подписки не было, поэтому у киосков выстраивались огромные очереди с шести часов утра. Номера МН ходили по рукам, как листовки, размножались, копировались всеми возможными способами. Газета служила не только коллективным агитатором за ускорение реформ, но и коллективным организатором будущей оппозиции. Вокруг нее сконцентрировались "прорабы перестройки" и будущие демократы первой волны. Она стала их неформальным центральным органом. Поневоле приходится вспоминать ленинские формулы. Ничего удивительного: в стране шли революционные процессы.
Егор Яковлев, прежде всего, пробивал дорогу свободной журналистике. Расширял рамки дозволенного. Возвращал в легальное поле ранее запретные, табуированные имена - писателей-эмигрантов, диссидентов, опальных художников. Причем делал все это, не дожидаясь высочайшей отмены цензуры. Из-за чего возникали разногласия с партией и правительством, уже отнюдь не стилистические.
Впоследствии Егор подружился с Михаилом Горбачевым, который даже председательствовал на похоронах старого товарища по перестроечным боям. Но сближение произошло лишь тогда, когда первый и последний президент стал терять власть. Отношения Яковлева с действующими правителями всегда складывались непросто, конфликтно...
Отношения Яковлева с политикой складывались так же сложно. Он ее очень любил, интересовался всеми нюансами, интригами, перипетиями политической борьбы, однако всячески отрицал этот свой интерес. Десять лет Егор возглавлял "Общую газету", где и мне посчастливилось поработать, был ее учредителем и владельцем, и упорно называл свое детище "не политической, а мировоззренческой газетой". Хотя материалы отдела политики читал всегда особенно въедливо, во все вникал и редактировал. За этим напряженным вниманием, скорее всего, скрывалось чувство обиды, а то и боли из-за собственной нереализованности. Правда, Яковлев никогда бы не признался в этом даже себе самому.
Как многие шестидесятники, он не смог вписаться в реальность российского дикого капитализма. Отношения его с бизнесом совсем не сложились. "Общую газету" ему пришлось продать, и она была немедленно закрыта. Потом были почетные, церемониальные должности, но без редакционной текучки он стал угасать.
Егор Яковлев фактически потерял смысл жизни. Как писал Лев Толстой о фельдмаршале Кутузове после изгнания французов из России, "ему ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер". Пережив свою последнюю газету на два года.
Для завершающего аккорда не могу не вспомнить его похороны, случившиеся в 2005 году. Прощаться с Егором пришли Горбачев, Явлинский, Степашин, ну и так далее, и тому подобное. Произносили уместные надгробные речи, достаточно краткие и искренние. Но потом "на трибуну" вылез Гавриил Попов и вместо прощальной речи начал зачитывать политический манифест, то ли какой-то новой оппозиции, то ли отправленной на обочину интеллигенции... Говорил долго и совсем не то, что надо бы говорить на похоронах. Рот Гавриле Харитоновичу не заткнули, но слушали неодобрительно.
Очень не хватало в этот момент Егора Яковлева, который всегда умел блестяще "срезать" оратора, ударившегося в неуместный пафос.
Ложат дихотомию
Теперь немного о тех деятелях, которых мне удалось увидеть вблизи благодаря Егору Яковлеву и работе в "Общей газете".
Была у нас рубрика "В четверг поутру", нечто вроде большого коллективного интервью с известным человеком. В редакцию приходили не только политики, но мне они по роду моей профессиональной деятельности были особенно интересны. Вот о них и напишу чуть-чуть.
Михаил Горбачев. Любопытная фигура. Егор к нему обращался на Вы, "Михаил Сергеевич", генсек-президент в ответ - на ты, просто "Здравствуй, Егор". Неубиваемая цековская привычка.
Занятно, что Горбачев в разговоре употреблял разные сложные слова типа "дихотомия", причем понимал значение этого термина, и в то же время у него прорывался глагол "ложат", спонтанно и естественно. Получалось удивительное макароническое сочетание.
Наконец, Михаил Сергеевич, показавший себя в принципе человеком неглупым и проницательным, проявлял удивительную наивность в одном вопросе. Шел 1996 год, когда Горбачев вдруг ввязался в президентскую кампанию. Егор ему прямо сказал, что шансов у него никаких нет. Но Горбачев бурно возражал: "Ты не представляешь, как много народу приходит на встречи со мной, когда я приезжаю в...". Дальше упоминался провинциальный город, типа Костромы, Саратова и прочего Урюпинска-Зажопенска.
Михаил Сергеевич как будто не мог понять, что люди просто приходят посмотреть на "живого Горбачева" как на диковинку типа какой-нибудь "женщины с бородой", но это вовсе не значит, что они готовы за него голосовать.
Генерал Лебедь. Сидел так, будто аршин проглотил, деревянный и похожий на "органчик". Показался мне человеком лицемерным, неискренним и очень хитрым.
Борис Немцов. Тогда еще губернатор, но без пяти минут первый вице-премьер. Он упорно отрицал, что хочет перебраться на федеральный уровень, но все политики делают это - врут, будто у них нет властных амбиций.
Веселый бонвиван, легковесный и легкомысленный, хотя и весьма обаятельный, особенно он понравился нашим девочкам, пил водку рюмку за рюмкой, но выглядел трезвым. Показался мне тогда пустым малым, уж извините, да таким и оставался до конца. Тем более жаль, что его убили.
Хорош Гусь
И, наконец, Владимир Гусинский. Тут надо остановиться чуть поподробнее.
В ту пору Гусинский был моим работодателем, платил мне зарплату. Он же выплачивал мне гонорары на Эхе Москвы, с которым я начинал сотрудничать. Впрочем, было за что мне платить, я эти деньги честно отрабатывал. И мне не приходилось кривить душой. Я сознательно избегал тех тем, при освещении которых пришлось бы врать, если это касалось политики, а про бизнес и экономику я, слава богу, вовсе не писал.
В то время, когда я работал в Общей газете, мне дважды удалось пообщаться и подробно послушать Гусинского в почти интимной обстановке.
Одна встреча была относительно официальной, то самое коллективное интервью, и тогда Гусинский сумел хорошо выглядеть, показал себя человеком умным, хорошо разбирающимся в том, чем занимается, и умеющим внятно и грамотно формулировать свои мысли.
Вторая встреча была закрытой, и на ней Гусинский приоткрыл свое истинное нутро, оказался человечком мелким и мелочным, склонным к тому, чтобы сводить счеты с теми, кто находится намного ниже его на социальной лестнице. Так, он целый час ругательски ругал телекритика Иру Петровскую, которая в тот момент ушла из ОГ и работала в "Известиях", где позволяла себе не восторженно писать о передачах НТВ, хозяином коего был Гусинский.
Было очень неприятно и просто противно его слушать.
Ну а вдобавок я вскоре получил ясное впечатление о том, что такое служба безопасности "Моста", фактически частная армия, которой командовал генерал КГБ Филипп Денисович Бобков. Устрашающая была спецслужба, в 90-е годы, как минимум, не уступавшая государственным силовым структурам. И тоже занималась сведением мелочных счетов.
Например, не поленились угрожать Ане Политковской, что расправятся с ее детьми, если она будет и дальше заниматься расследованиями в области крупного бизнеса. Причем Аня написала не про "Мост", а нечто такое про "Норильский никель", что ужасно не понравилось Гусинскому.
Про угрозы в адрес детей, которыми не брезговали сотрудники службы безопасности "Моста", рассказала сама Аня, и уж конечно не мне одному, при этом она плакала, дрожала, тряслась. Такой напуганной она не была даже в пору своих чеченских перипетий. Никогда этого не забуду. Да, конечно, Аня отличалась повышенной нервностью и впечатлительностью, но не придумала же она тот эпизод.
Так что жалкие три дня в Бутырках, которые потом потрясли Гусинского сильнее, чем 10 лет в тюрьме и на зоне - Ходорковского, это еще слишком мало.
Слева еще одно мое фото примерно того времени. Справа Владимир Гусинский
Необязательные мемуары
Борис Немцов в редакции "Общей газеты". Еще губернатор, еще не подозревавший ни о борьбе с режЫмом, ни об оппозиции, но уже мечтавший о власти. Увы.
Меня там можно разглядеть, но трудно узнать...
Продолжим про "Общую газету" и Егора Владимировича Яковлева.
Без пиетета
Кому-то могло показаться, что я написал о Егоре Яковлеве без пиетета - что, в общем, верно, я не испытываю пиетета ни перед кем. Уважение - это совсем другое дело. Егор был живой человек, а не ходячий монумент, с грехами, с ошибками, с недостатками. Терпеть не могу сладенькую слизь загробных панегириков. Да она и нужна только всякой шелупони. Выдающиеся личности не нуждаются в лживой косметике и силиконовых похвалах.
Егор Яковлев этого не любил. Он вообще был человеком, бесконечно далеким от монументальности. Что же касается его слабостей, то вот вам еще одна: он охотно получал знаки внимания и привилегии от сильных мира сего и часто ими пользовался. Егор был страстный водитель с многолетним стажем, но не любил соблюдать Правила дорожного движения, ездил черт знает как, я только один раз имел несчастье с ним прокатиться, после чего категорически отказывался. А тогдашний мэр Москвы Юрий Лужков выдал Яковлеву спецталон, дающий ему право ездить как вздумается, и он регулярно ездил за рулем после алкогольных возлияний.
Егор Владимирович вообще любил выпить, у него в кабинете бар никогда не пустовал, он пил любые крепкие напитки, однако пьяным я его ни разу в жизни не видел. Аварий, кстати, тоже не припомню. Вот только некоторая проблема была в том, что шефу подражали отдельные сотрудники без спецталонов, которые тоже садились за руль в нетрезвом виде. Правда, без последствий, но риск существовал.
И хватит о недостатках и слабостях.
Для уравновешивания того, что я написал выше, вот фрагмент статьи, которую я написал про Егора для РИА Новости в день 80-летия со дня рождения моего героя - с моими вставками.
Журналист от Бога
На его могиле на Новодевичьем кладбище кроме имени и фамилии и дат рождения и смерти написано только "журналист". Скромно, но звучит гордо. Точнее не определить.
Егор - он любил, чтобы его называли запросто, без церемоний - был журналистом до мозга костей, настоящим живым классиком. Сумел превратить свое ремесло в высокое искусство, сам не стеснялся всю жизнь учиться и своим примером служения журналистской музе (если есть такая) многих сумел научить.
Жизнь и карьера Егора Яковлева отнюдь не похожи на прямую столбовую дорогу. Он говорил, что "начинал свою жизнь с нулевого цикла раза четыре", но это типичное публицистическое преувеличение. Хотя на самом деле Егор претерпел суровую эволюцию и прошел вместе со своей страной все этапы большого пути послесталинского времени.
Закоренелый шестидесятник, пришедший в профессию в символическом 1956 году, под сенью ХХ съезда и осуждения «культа личности», Яковлев долго боролся за восстановление "ленинских норм партийной жизни". Написал целую серию книг о "вожде и учителе". Ощущал себя, да и был стопроцентно советским человеком, которого так и не смог из себя "выдавить" до самого конца.
Речь идет о романтически-идеальных аспектах homo soveticus`а - неприятии цинизма, мещанства, мира чистогана, что превосходно совмещалось, правда, со склонностью к интригам в возглавляемых им редакциях. Егору просто скучно было иначе существовать, ему постоянно хотелось бороться, искать "упоения в бою". Практически все его любимые сотрудники прошли во взаимоотношениях с ним цикл: возвести на неслыханную высоту - затем низвести и насмерть поссориться - а потом вновь заключить в объятия. Получалась яковлевская - почти гегелевская - триада: тезис, антитезис и торжественный синтез.
Об этом я уже подробнее написал в предыдущей главе.
Егор ни в коем случае не был диссидентом и бунтарем. Безусловно признавал советскую власть, но с этой властью у него случались, как выражался писатель Андрей Синявский, "стилистические разногласия". Еще в одном роковом году - 1968-м - его уволили из главных редакторов придуманного и созданного им новаторского журнала с символическим названием Журналист - за переизбыток шестидесятничества, которое не вписывалось в брежневскую эпоху. Наказали не сильно, но отбили охоту к инициативам и преобразованиям в печатном деле.
Он надолго ушел в тень. Воспрянул и вышел на первый план только в перестройку. Вклад Егора в этот процесс, по гуманитарной части и в смысле гласности, едва ли не больше, чем у самого Михаила Горбачева. Яковлев возглавил издание АПН "Московские новости", которое читающая публика до тех пор просто не знала. Известны были только английская и французская версии, их читали во всех спецшколах.
Можно называть "Московские новости" второй половины 80-х годов ХХ века как угодно - флагманом, блокбастером, бестселлером. Все будет верно. Подписки не было, поэтому у киосков выстраивались огромные очереди с шести часов утра. Номера МН ходили по рукам, как листовки, размножались, копировались всеми возможными способами. Газета служила не только коллективным агитатором за ускорение реформ, но и коллективным организатором будущей оппозиции. Вокруг нее сконцентрировались "прорабы перестройки" и будущие демократы первой волны. Она стала их неформальным центральным органом. Поневоле приходится вспоминать ленинские формулы. Ничего удивительного: в стране шли революционные процессы.
Егор Яковлев, прежде всего, пробивал дорогу свободной журналистике. Расширял рамки дозволенного. Возвращал в легальное поле ранее запретные, табуированные имена - писателей-эмигрантов, диссидентов, опальных художников. Причем делал все это, не дожидаясь высочайшей отмены цензуры. Из-за чего возникали разногласия с партией и правительством, уже отнюдь не стилистические.
Впоследствии Егор подружился с Михаилом Горбачевым, который даже председательствовал на похоронах старого товарища по перестроечным боям. Но сближение произошло лишь тогда, когда первый и последний президент стал терять власть. Отношения Яковлева с действующими правителями всегда складывались непросто, конфликтно...
Отношения Яковлева с политикой складывались так же сложно. Он ее очень любил, интересовался всеми нюансами, интригами, перипетиями политической борьбы, однако всячески отрицал этот свой интерес. Десять лет Егор возглавлял "Общую газету", где и мне посчастливилось поработать, был ее учредителем и владельцем, и упорно называл свое детище "не политической, а мировоззренческой газетой". Хотя материалы отдела политики читал всегда особенно въедливо, во все вникал и редактировал. За этим напряженным вниманием, скорее всего, скрывалось чувство обиды, а то и боли из-за собственной нереализованности. Правда, Яковлев никогда бы не признался в этом даже себе самому.
Как многие шестидесятники, он не смог вписаться в реальность российского дикого капитализма. Отношения его с бизнесом совсем не сложились. "Общую газету" ему пришлось продать, и она была немедленно закрыта. Потом были почетные, церемониальные должности, но без редакционной текучки он стал угасать.
Егор Яковлев фактически потерял смысл жизни. Как писал Лев Толстой о фельдмаршале Кутузове после изгнания французов из России, "ему ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер". Пережив свою последнюю газету на два года.
Для завершающего аккорда не могу не вспомнить его похороны, случившиеся в 2005 году. Прощаться с Егором пришли Горбачев, Явлинский, Степашин, ну и так далее, и тому подобное. Произносили уместные надгробные речи, достаточно краткие и искренние. Но потом "на трибуну" вылез Гавриил Попов и вместо прощальной речи начал зачитывать политический манифест, то ли какой-то новой оппозиции, то ли отправленной на обочину интеллигенции... Говорил долго и совсем не то, что надо бы говорить на похоронах. Рот Гавриле Харитоновичу не заткнули, но слушали неодобрительно.
Очень не хватало в этот момент Егора Яковлева, который всегда умел блестяще "срезать" оратора, ударившегося в неуместный пафос.
Ложат дихотомию
Теперь немного о тех деятелях, которых мне удалось увидеть вблизи благодаря Егору Яковлеву и работе в "Общей газете".
Была у нас рубрика "В четверг поутру", нечто вроде большого коллективного интервью с известным человеком. В редакцию приходили не только политики, но мне они по роду моей профессиональной деятельности были особенно интересны. Вот о них и напишу чуть-чуть.
Михаил Горбачев. Любопытная фигура. Егор к нему обращался на Вы, "Михаил Сергеевич", генсек-президент в ответ - на ты, просто "Здравствуй, Егор". Неубиваемая цековская привычка.
Занятно, что Горбачев в разговоре употреблял разные сложные слова типа "дихотомия", причем понимал значение этого термина, и в то же время у него прорывался глагол "ложат", спонтанно и естественно. Получалось удивительное макароническое сочетание.
Наконец, Михаил Сергеевич, показавший себя в принципе человеком неглупым и проницательным, проявлял удивительную наивность в одном вопросе. Шел 1996 год, когда Горбачев вдруг ввязался в президентскую кампанию. Егор ему прямо сказал, что шансов у него никаких нет. Но Горбачев бурно возражал: "Ты не представляешь, как много народу приходит на встречи со мной, когда я приезжаю в...". Дальше упоминался провинциальный город, типа Костромы, Саратова и прочего Урюпинска-Зажопенска.
Михаил Сергеевич как будто не мог понять, что люди просто приходят посмотреть на "живого Горбачева" как на диковинку типа какой-нибудь "женщины с бородой", но это вовсе не значит, что они готовы за него голосовать.
Генерал Лебедь. Сидел так, будто аршин проглотил, деревянный и похожий на "органчик". Показался мне человеком лицемерным, неискренним и очень хитрым.
Борис Немцов. Тогда еще губернатор, но без пяти минут первый вице-премьер. Он упорно отрицал, что хочет перебраться на федеральный уровень, но все политики делают это - врут, будто у них нет властных амбиций.
Веселый бонвиван, легковесный и легкомысленный, хотя и весьма обаятельный, особенно он понравился нашим девочкам, пил водку рюмку за рюмкой, но выглядел трезвым. Показался мне тогда пустым малым, уж извините, да таким и оставался до конца. Тем более жаль, что его убили.
Хорош Гусь
И, наконец, Владимир Гусинский. Тут надо остановиться чуть поподробнее.
В ту пору Гусинский был моим работодателем, платил мне зарплату. Он же выплачивал мне гонорары на Эхе Москвы, с которым я начинал сотрудничать. Впрочем, было за что мне платить, я эти деньги честно отрабатывал. И мне не приходилось кривить душой. Я сознательно избегал тех тем, при освещении которых пришлось бы врать, если это касалось политики, а про бизнес и экономику я, слава богу, вовсе не писал.
В то время, когда я работал в Общей газете, мне дважды удалось пообщаться и подробно послушать Гусинского в почти интимной обстановке.
Одна встреча была относительно официальной, то самое коллективное интервью, и тогда Гусинский сумел хорошо выглядеть, показал себя человеком умным, хорошо разбирающимся в том, чем занимается, и умеющим внятно и грамотно формулировать свои мысли.
Вторая встреча была закрытой, и на ней Гусинский приоткрыл свое истинное нутро, оказался человечком мелким и мелочным, склонным к тому, чтобы сводить счеты с теми, кто находится намного ниже его на социальной лестнице. Так, он целый час ругательски ругал телекритика Иру Петровскую, которая в тот момент ушла из ОГ и работала в "Известиях", где позволяла себе не восторженно писать о передачах НТВ, хозяином коего был Гусинский.
Было очень неприятно и просто противно его слушать.
Ну а вдобавок я вскоре получил ясное впечатление о том, что такое служба безопасности "Моста", фактически частная армия, которой командовал генерал КГБ Филипп Денисович Бобков. Устрашающая была спецслужба, в 90-е годы, как минимум, не уступавшая государственным силовым структурам. И тоже занималась сведением мелочных счетов.
Например, не поленились угрожать Ане Политковской, что расправятся с ее детьми, если она будет и дальше заниматься расследованиями в области крупного бизнеса. Причем Аня написала не про "Мост", а нечто такое про "Норильский никель", что ужасно не понравилось Гусинскому.
Про угрозы в адрес детей, которыми не брезговали сотрудники службы безопасности "Моста", рассказала сама Аня, и уж конечно не мне одному, при этом она плакала, дрожала, тряслась. Такой напуганной она не была даже в пору своих чеченских перипетий. Никогда этого не забуду. Да, конечно, Аня отличалась повышенной нервностью и впечатлительностью, но не придумала же она тот эпизод.
Так что жалкие три дня в Бутырках, которые потом потрясли Гусинского сильнее, чем 10 лет в тюрьме и на зоне - Ходорковского, это еще слишком мало.
Слева еще одно мое фото примерно того времени. Справа Владимир Гусинский
Необязательные мемуары