И снова дневник. 1983 год. Глава 22. Апология и реабилитация Обломова
Двадцать первая глава
Клава Кардинальная в фильме "Сова появляется днем"
Это сейчас Никита Михалков стал унылым резонером-"бесогоном" с элементами маразма, тоскующим по крепостному праву, а заодно утратившим последние остатки таланта и производящим низкокачественную кинематографическую продукцию.
А 30 с лишним лет назад он был художником, интересным кинорежиссером, который выделялся на общем фоне, снимал фильмы, которые до сих можно с удовольствием смотреть. Помнится, когда я смотрел "Обломова" в очередной раз, не удержался от слёз во время финального эпизода, когда маленький сын главного героя бежит к маме...
Так же там идет речь о другом фильме, совсем другого кинорежиссера.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
30 июня 1983 года
О Сицилии и бессилии
Еще недавно смотрел фильм Дамиано Дамиани "Сова появляется днем" - о Сицилии, о бессилии порядочного капитана полиции добиться элементарной справедливости. Страшная страна, убийство - простое и немудрящее дело, все напуганы, все - пособники мафии, никакого правосудия и в помине, карабинеры (полиция) лишь для виду.
Сделан здорово, особенно бесподобны кадры клана дона Мариано, заправилы местной мафии спекулянтов, дельцов, наживающихся на строительстве.
Кадры, когда с помощью оптических эффектов вытягиваются, сужаются лица, превращаясь в страшные нечеловеческие маски. Прекрасно играет Франко Неро наивного капитана. Клаудиа Кардинале - женщину, пострадавшую от мафии, но так и не рассказавшую ничего полиции, несмотря на симпатию к капитану.
Отличен Серж Реджани - дон Мариано, понявший человеческую значимость капитана, и когда того снимают с должности, он грустно и с отчаянием смотрит, хотя тот был прямой его враг, и даже засаживал в тюрьму.
Дон Мариано мошенник, но он сожалеет, что так мало людей не подлых и не мелких, что их так легко охмурять, а они будут прославлять и благоговеть перед ним, сложная, непростая фигура.
Фильм сделан хорошо, но он мрачный до одурения и после него не хочется какое-то время жить.
9 июля
Овеяно светлым юмором
"Обломов" Н. Михалкова - недавно видел во второй раз. Чудесное лиро-эпическое, поэтическое произведение. Образ Обломова воспевается, поэтизируется, идеализируется, рисуется на чудесном российском ландшафте, хотя и под итальянскую оперную музыку, которую любит Михалков (здесь Беллини, в "Пианино" - Доницетти).
Обломов овеян юмором, предельно возможно мягким и светлым, никакой сатиры, хотя первая четверть фильма, Обломов в постели и Захар - вся комическая до умопомрачения. Здесь Михалков превзошел автора. Табаков уморителен без пошлости (это редкость для него), А. Попов грандиозен в своем остолопстве, это лучшая его роль, по крайней мере, в кино.
Потом смешного будет мало, так, отдельные штрихи. Михалков дает зрителям вволю отсмеяться, а потом начинает углублять, усложнять образ Обломова. Хотя он следует известной истине, что человек вызывает симпатию, если его можно воспринять с юмором, если у него есть слабости.
Слабости Обломова очень большие, но все время подчеркивается светлое, чистое, доброе начало его личности, этому служат картины детства, поэтически вторгающиеся и размывающие фарсовые тона первых кадров. Они поддерживают, снова и снова подкрепляют поэтизацию Обломова, мать в чудесном образен мадонны, мягкая, нежная, с очаровательнейшим бутузом, маленьким Илюшей, на руках (ее играет Е. Глушенко, как всегда у Михалкова, чудесно).
Есть там и юмор, отец Обломова - Е. Стеблов, нелепый, бесформенный, бесподобные кадры сонного царства, но и эти штрихи напоены своеобразной поэзией. Одним словом, это в известной степени апология и реабилитация, оправдание Обломова, в связи с чем переработан образ Штольца.
Это человек без слабостей и, несмотря на все внешнее обаяние Ю. Богатырева, не вызывает сочувствия и симпатии. За якобы рубахой-парнем, общительностью, веселым обликом - жесткость, упорство, напор танка, запросто давящего счастье других, пусть даже и своего друга.
Гиперболизация Штольца
Михалков утрирует, огрубляет, гиперболизирует методы воздействия Штольца на Обломова, в романе не было ни вегетарианской диеты, ни бани, после которой Штольц едва не выталкивает Илью в снег. Деятельность Штольца выглядела конкретнее и целесообразнее, а Михалков создает ощущение бессмысленно-бесцельной суеты, торопливости Штольца, желания всюду побывать. Явно модернизация, перенос типа того времени, когда он нарождался, был разумен - в наше восприятие, когда подорвано доверие к деловому, деятельному человеку, а есть тяга к покою, к отвлечению от мирской суеты и яростных темпов жизни.
И это есть у Обломова, который в табаковском исполнении - поэт и философ, серьезно думающий, зачем жить.
Его лень и сонливость специально даны лишь в первых кадрах, как экспозиция, как всем известное, и они исчерпаны. В остальное экранное время Обломов не лентяй, ему есть что противопоставить Штольцу и ему подобным, хотя по доброте души он не претендует на значительность, но она ему дана.
Согласно новому мироощущению
Была ли возможность такого переосмысления образа Обломова? Было ли право? Думаю, что право было, ибо время идет, и изменилось мироощущение, особенно в отношении Руси, славянской души и пр.
Если Н. Михалков и совпадает где-то с новейшими неославянофильскими теориями, то это не оттого, что сознательно им следует, а оттого, что таков дух времени (какую чушь я написал!). Тем более, Штольц, его образ у Гончарова художественно слабоват, и Михалков отсек именно гончаровские попытки апологизировать Штольца, не нашедшие отклика у читателей последующего времени и художественно не получившиеся.
А образ Обломова не переработан, а взят во всей его целостности, но вынут из контекста одной эпохи и вставлен в другую. Но кому интересно ощущение мира и человека того ушедшего времени?
Мало того, порой тот Обломов выдвигает трудности, подводные рифы, которые не обойти и которые ведут к противоречиям.
Например, любовь Обломова к Ольге. Михалков никак не мог изменить ее характер, ее задачу, и Обломов оказался всё же эгоистом, не способным любить. Эгоизм Обломова, его созерцательное равнодушие - вот негативные стороны, которые не мог убрать Табаков, не мог не показать Михалков, а они, эти качества, мощно противостоят всем попыткам опоэтизировать и идеализировать Обломова, а проявляются особенно ярко в истории его любви к Ольге.
И тут противоречие, несогласованность, которые лишают фильм высокой гармонии, к которой стремился Михалков и попытался достичь в эпически-музыкальном финале: сын Обломова продолжит дело отца, Обломовы вечны на Руси.
Это верно, но так ли уж прекрасно?
А сцены взаимоотношений Ольги и Обломова выстроены, сняты, сыграны очень психологически верно и тонко, Михалков усиливает этот мотив, Обломов крушит куст, который не нравится Ольге, проводит ночь в грозу под окнами ее дома. Здорово снятая гроза - как возвышенная параллель чувствам и ощущениям Обломова. Этого не было в романе.
Акценты усилены режиссером, но конец этой любви, ее плачевный результат не уберешь, не сократишь, и колеблется, а то и рушится здание тщательно выстроенной концепции.
По ту сторону иллюстративности
И еще - о предварительном финале, спортивно выражаясь, полуфинале, сцене с велосипедом.
По-моему, это попытка кинематографического прорыва за пределы концепций, конструкций, очень своеобразный, оригинальный кадр (кстати, анахронический, тогда, когда писался роман, таких велосипедов еще не было), он не имеет прямого отношения к действию, к происходящему в фильме, по ту сторону иллюстративности, навевает самые разные ассоциации у разного зрителя.
Потом, в фильме "Родня" Михалков последовательно выстраивает цепочку таких прорывов в глубину. Эти кадры, конечно, имеют отношение к событиям в фильме, я был резок, но отношение внутреннее, не явное. В "Родне" это было ради психологического контраста бешеному темпу и ритму непосредственного сюжета, хотя последний прорыв - колонна грузовиков с солдатами, наоборот, создает грозный, мрачный, неспокойный фон умиротворяющемуся уже действию, тем более, что далее на экране проводы в армию, необычайно сходные по стилистике с хрестоматийными калатозовскими кадрами проводов на фронт. Так что, возможно, кадр более значительный, чем могло показаться.
Но рецензия на "Родню" не входила в мою задачу.
А сцена с велосипедом могла сыграть роль некоего обрамления, символа того, что герои как бы уходят, уезжают, убегают в небытие, символ их бренности. Или многое другое. Разумеется, эти михалковские приемы, хоть и оригинальны сами по себе, но вторичны по отношению к мировому кино (что я хотел этим сказать?).
Для Табакова эта роль - художественное завершение, на высокой ступени, линии, начатой им в "Обыкновенной истории", где Адуев был сыгран в предчувствии Обломова, а авторский финал - Адуев-делец - был неорганичен, приделан, привинчен, о чем я писал в курсовой работе о Табакове (жаль, но та курсовая работа исчезла бесследно).
Мои дневники
И снова дневник. 1983 год
Клава Кардинальная в фильме "Сова появляется днем"
Это сейчас Никита Михалков стал унылым резонером-"бесогоном" с элементами маразма, тоскующим по крепостному праву, а заодно утратившим последние остатки таланта и производящим низкокачественную кинематографическую продукцию.
А 30 с лишним лет назад он был художником, интересным кинорежиссером, который выделялся на общем фоне, снимал фильмы, которые до сих можно с удовольствием смотреть. Помнится, когда я смотрел "Обломова" в очередной раз, не удержался от слёз во время финального эпизода, когда маленький сын главного героя бежит к маме...
Так же там идет речь о другом фильме, совсем другого кинорежиссера.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
30 июня 1983 года
О Сицилии и бессилии
Еще недавно смотрел фильм Дамиано Дамиани "Сова появляется днем" - о Сицилии, о бессилии порядочного капитана полиции добиться элементарной справедливости. Страшная страна, убийство - простое и немудрящее дело, все напуганы, все - пособники мафии, никакого правосудия и в помине, карабинеры (полиция) лишь для виду.
Сделан здорово, особенно бесподобны кадры клана дона Мариано, заправилы местной мафии спекулянтов, дельцов, наживающихся на строительстве.
Кадры, когда с помощью оптических эффектов вытягиваются, сужаются лица, превращаясь в страшные нечеловеческие маски. Прекрасно играет Франко Неро наивного капитана. Клаудиа Кардинале - женщину, пострадавшую от мафии, но так и не рассказавшую ничего полиции, несмотря на симпатию к капитану.
Отличен Серж Реджани - дон Мариано, понявший человеческую значимость капитана, и когда того снимают с должности, он грустно и с отчаянием смотрит, хотя тот был прямой его враг, и даже засаживал в тюрьму.
Дон Мариано мошенник, но он сожалеет, что так мало людей не подлых и не мелких, что их так легко охмурять, а они будут прославлять и благоговеть перед ним, сложная, непростая фигура.
Фильм сделан хорошо, но он мрачный до одурения и после него не хочется какое-то время жить.
9 июля
Овеяно светлым юмором
"Обломов" Н. Михалкова - недавно видел во второй раз. Чудесное лиро-эпическое, поэтическое произведение. Образ Обломова воспевается, поэтизируется, идеализируется, рисуется на чудесном российском ландшафте, хотя и под итальянскую оперную музыку, которую любит Михалков (здесь Беллини, в "Пианино" - Доницетти).
Обломов овеян юмором, предельно возможно мягким и светлым, никакой сатиры, хотя первая четверть фильма, Обломов в постели и Захар - вся комическая до умопомрачения. Здесь Михалков превзошел автора. Табаков уморителен без пошлости (это редкость для него), А. Попов грандиозен в своем остолопстве, это лучшая его роль, по крайней мере, в кино.
Потом смешного будет мало, так, отдельные штрихи. Михалков дает зрителям вволю отсмеяться, а потом начинает углублять, усложнять образ Обломова. Хотя он следует известной истине, что человек вызывает симпатию, если его можно воспринять с юмором, если у него есть слабости.
Слабости Обломова очень большие, но все время подчеркивается светлое, чистое, доброе начало его личности, этому служат картины детства, поэтически вторгающиеся и размывающие фарсовые тона первых кадров. Они поддерживают, снова и снова подкрепляют поэтизацию Обломова, мать в чудесном образен мадонны, мягкая, нежная, с очаровательнейшим бутузом, маленьким Илюшей, на руках (ее играет Е. Глушенко, как всегда у Михалкова, чудесно).
Есть там и юмор, отец Обломова - Е. Стеблов, нелепый, бесформенный, бесподобные кадры сонного царства, но и эти штрихи напоены своеобразной поэзией. Одним словом, это в известной степени апология и реабилитация, оправдание Обломова, в связи с чем переработан образ Штольца.
Это человек без слабостей и, несмотря на все внешнее обаяние Ю. Богатырева, не вызывает сочувствия и симпатии. За якобы рубахой-парнем, общительностью, веселым обликом - жесткость, упорство, напор танка, запросто давящего счастье других, пусть даже и своего друга.
Гиперболизация Штольца
Михалков утрирует, огрубляет, гиперболизирует методы воздействия Штольца на Обломова, в романе не было ни вегетарианской диеты, ни бани, после которой Штольц едва не выталкивает Илью в снег. Деятельность Штольца выглядела конкретнее и целесообразнее, а Михалков создает ощущение бессмысленно-бесцельной суеты, торопливости Штольца, желания всюду побывать. Явно модернизация, перенос типа того времени, когда он нарождался, был разумен - в наше восприятие, когда подорвано доверие к деловому, деятельному человеку, а есть тяга к покою, к отвлечению от мирской суеты и яростных темпов жизни.
И это есть у Обломова, который в табаковском исполнении - поэт и философ, серьезно думающий, зачем жить.
Его лень и сонливость специально даны лишь в первых кадрах, как экспозиция, как всем известное, и они исчерпаны. В остальное экранное время Обломов не лентяй, ему есть что противопоставить Штольцу и ему подобным, хотя по доброте души он не претендует на значительность, но она ему дана.
Согласно новому мироощущению
Была ли возможность такого переосмысления образа Обломова? Было ли право? Думаю, что право было, ибо время идет, и изменилось мироощущение, особенно в отношении Руси, славянской души и пр.
Если Н. Михалков и совпадает где-то с новейшими неославянофильскими теориями, то это не оттого, что сознательно им следует, а оттого, что таков дух времени (какую чушь я написал!). Тем более, Штольц, его образ у Гончарова художественно слабоват, и Михалков отсек именно гончаровские попытки апологизировать Штольца, не нашедшие отклика у читателей последующего времени и художественно не получившиеся.
А образ Обломова не переработан, а взят во всей его целостности, но вынут из контекста одной эпохи и вставлен в другую. Но кому интересно ощущение мира и человека того ушедшего времени?
Мало того, порой тот Обломов выдвигает трудности, подводные рифы, которые не обойти и которые ведут к противоречиям.
Например, любовь Обломова к Ольге. Михалков никак не мог изменить ее характер, ее задачу, и Обломов оказался всё же эгоистом, не способным любить. Эгоизм Обломова, его созерцательное равнодушие - вот негативные стороны, которые не мог убрать Табаков, не мог не показать Михалков, а они, эти качества, мощно противостоят всем попыткам опоэтизировать и идеализировать Обломова, а проявляются особенно ярко в истории его любви к Ольге.
И тут противоречие, несогласованность, которые лишают фильм высокой гармонии, к которой стремился Михалков и попытался достичь в эпически-музыкальном финале: сын Обломова продолжит дело отца, Обломовы вечны на Руси.
Это верно, но так ли уж прекрасно?
А сцены взаимоотношений Ольги и Обломова выстроены, сняты, сыграны очень психологически верно и тонко, Михалков усиливает этот мотив, Обломов крушит куст, который не нравится Ольге, проводит ночь в грозу под окнами ее дома. Здорово снятая гроза - как возвышенная параллель чувствам и ощущениям Обломова. Этого не было в романе.
Акценты усилены режиссером, но конец этой любви, ее плачевный результат не уберешь, не сократишь, и колеблется, а то и рушится здание тщательно выстроенной концепции.
По ту сторону иллюстративности
И еще - о предварительном финале, спортивно выражаясь, полуфинале, сцене с велосипедом.
По-моему, это попытка кинематографического прорыва за пределы концепций, конструкций, очень своеобразный, оригинальный кадр (кстати, анахронический, тогда, когда писался роман, таких велосипедов еще не было), он не имеет прямого отношения к действию, к происходящему в фильме, по ту сторону иллюстративности, навевает самые разные ассоциации у разного зрителя.
Потом, в фильме "Родня" Михалков последовательно выстраивает цепочку таких прорывов в глубину. Эти кадры, конечно, имеют отношение к событиям в фильме, я был резок, но отношение внутреннее, не явное. В "Родне" это было ради психологического контраста бешеному темпу и ритму непосредственного сюжета, хотя последний прорыв - колонна грузовиков с солдатами, наоборот, создает грозный, мрачный, неспокойный фон умиротворяющемуся уже действию, тем более, что далее на экране проводы в армию, необычайно сходные по стилистике с хрестоматийными калатозовскими кадрами проводов на фронт. Так что, возможно, кадр более значительный, чем могло показаться.
Но рецензия на "Родню" не входила в мою задачу.
А сцена с велосипедом могла сыграть роль некоего обрамления, символа того, что герои как бы уходят, уезжают, убегают в небытие, символ их бренности. Или многое другое. Разумеется, эти михалковские приемы, хоть и оригинальны сами по себе, но вторичны по отношению к мировому кино (что я хотел этим сказать?).
Для Табакова эта роль - художественное завершение, на высокой ступени, линии, начатой им в "Обыкновенной истории", где Адуев был сыгран в предчувствии Обломова, а авторский финал - Адуев-делец - был неорганичен, приделан, привинчен, о чем я писал в курсовой работе о Табакове (жаль, но та курсовая работа исчезла бесследно).
Мои дневники
И снова дневник. 1983 год