Дневник. 1983-86 год. Глава 29. Поэма о шедевре. Часть 2
Двадцать восьмая глава
Уникальный, удивительный был спектакль. Ни одного такого же не видел, да и не увижу больше никогда. Очень хорошо, что я не поленился так подробно его описать.
И просто процитирую самого себя:
"Этот "сеанс игры в серсо" - один из уникальных и незабываемых театральных образов не только последних лет, но за всю историю театра, может быть.
Многое можно не принять и отвергнуть в этом все-таки странном спектакле, но не поддаться очарованию этого момента невозможно. Я не сентиментален, и я не лирик, но я почувствовал странный подъем, у меня было ощущение полета, я парил и наслаждался, как почти никогда в театре".
По-моему, тут всё сказано. Только слово "почти" - лишнее.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
Иллюзия воскресшего прошлого
Он (Николай Львович - Алексей Петренко) и Надя читают письма его и бабушки, причем Надя, надевшая старинное бабушкино платье, как бы становится ею, превращается в нее.
Остальные обмениваются репликами, как бы разрушая иллюзию былого, воскресшего перед нами. Сразу неясно: реальная ли это сцена из нашего времени или воскресшая картинка прошлого?
Но условность, двойственность еще усилена режиссером: остальные герои вдруг начинают монологи в стиле только что прозвучавших писем, полные старинного очарования выражений, но посвященные сегодняшним проблемам героев, обращенные друг к другу. Одновременно Николай Львович предается воспоминаниям, всплывает образ серсо, любимой игры его молодости, Ларс исполняет некий не совсем понятный концертный номер.
Петренко разбитым тенорком исполняет "Севастопольский вальс" (он много времени провел в Севастополе), Гребенщиков поет песенку о серсо, на верхней игровой площадке (на чердаке), трое актеров исполняют старинную песенку из какого-то водевиля, одновременно Николай Львович излагает (именно излагает) Паше историю своей бурной жизни (пресловутая симультанность действия, здесь это вполне уместно, но лишь грань, штрих, эпизод) и постепенно подготавливается кульминация всего спектакля.
Сюжетная справка: Николай Львович как вдовец (хотя он и прожил с Лизой всего неделю в браке, но брак не расторгался) имеет право на этот дом, как наследник, а Паша решает купить его, он богат, и здесь некий отзвук коллизий новой волны, ситуаций Арро, но как это преображено, измельчено, скомпрометировано и опрокинуто дальнейшим ходом действия. Я думаю, в этом первейшая заслуга Васильева.
Сеанс игры в серсо
Итак, кульминация. Под менуэтный ритм старинной изящной песенки появляются все герои в старинных камзолах, париках и платьях. Сцена задергивается с обеих сторон прозрачными занавесами, образуя поэтическую дымку, и начинается игра в серсо, виртуозная, гармоничная, легкая, полная очарования, исполняемая с отличным взаимодействием, контактом, чувством партнера.
Летят кольца через крышу и под крышей, их ловят и снова бросают, все в едином ритме, порыве и в единстве с легкой дымкой, ажурным, почти воспаряющим старинным домом.
Что значит этот образ, символ, эта поэма в пластике? Это нельзя вот так вот объяснить и назвать. Здесь есть и легкая грусть об идиллии невозвратимого прошлого, и радость от долгожданного соединения, объединения одиноких людей, слияния, соития душ (никаких сексуальных аллюзий! просто соитие - значит слияние).
Можно понять по-разному, увидеть множество оттенков. Но этот "сеанс игры в серсо" - один из уникальных и незабываемых театральных образов не только последних лет, но за всю историю театра, может быть.
Многое можно не принять и отвергнуть в этом все-таки странном спектакле, но не поддаться очарованию этого момента невозможно. Я не сентиментален, и я не лирик, но я почувствовал некий странный подъем, у меня было ощущение полета, подъема, я парил и наслаждался, как почти никогда в театре, а это чувство дорогого стоит!
Вот такое вот лирическое отступление, без которого немыслим рассказ о спектакле.
Покойный Юрий Гребенщиков, убитый поэтом Александром Межировым, тоже уже покойным. Царствие им Небесное
Атмосфера хлопот и сборов
Но уже в конце второго акта гармония нарушается, по знаку Паши Николай Львович оповещает всех, что он наследник дома и что он продает его Паше.
В начале третьего действия мы вновь не узнаем дома-декорации, он становится серым, мрачным, будничным. Всё насыщено атмосферой утренних хлопот и сборов, все ходят с чемоданами, сумками, Ларс с огромным рюкзаком, все в пальто, в плащах, праздник отлетел, отошел в прошлое.
Зачин действия - стереофоническое чтение по обе стороны декорации каких-то волшебных сказок и притч, их читают Петушок и Ларс. Затем появляется Паша и уговаривает всех остаться. но единство нарушено и разрушено.
Роль Паши в эти минуты напоминает Кинга из пьесы Арро ("Смотрите, кто пришел"), хотя Паша не тянется к культуре и интеллигенции, он изначально культурный человек.
Но отчуждение между ним, приобретателем дома, и остальными растет с каждой минутой. Он обнимает Надю, даже просит ее руки, но она отвергает, обрывает флирт с милой улыбкой, но навсегда.
Выходит мрачный, сосредоточенный в себе Николай Львович, подрастерявший свой апломб и широкие жесты. Володя - Ю. Гребенщиков - начинает биться в припадке вроде эпилептического. Петушок - Филозов - бросается к нему, держит, наваливается, припадок проходит, кусок натуралистический, реальный. Затем Володя начинает длинный монолог о своих предках - мужиках и о своей странной наследственности. Мрачный и отрешенный, он определяет атмосферу этого эпизода.
Вдруг Николай Львович объявляет, что отказывается от дома, не хочет возвращаться к прошлому, дом обрекается на запустение и гибель.
Мужчины начинают таскать огромные, тяжелые щиты и доски, и на наших глазах дом деловито заколачивается, действие переходит в пространство вправо от дома, видимое зрителям с обеих сторон. Атмосфера сгущается с каждым прибиваемым гвоздем, все темнеет, сереет и грустнеет.
И уходя, Валя произносит последнюю фразу: "Вот теперь мы могли бы здесь жить вместе!"
Но гармония разрушена, единство утеряно, будни вступают в свои права.
Сцены из спектакля
Фрагмент спектакля
Мои дневники
Уникальный, удивительный был спектакль. Ни одного такого же не видел, да и не увижу больше никогда. Очень хорошо, что я не поленился так подробно его описать.
И просто процитирую самого себя:
"Этот "сеанс игры в серсо" - один из уникальных и незабываемых театральных образов не только последних лет, но за всю историю театра, может быть.
Многое можно не принять и отвергнуть в этом все-таки странном спектакле, но не поддаться очарованию этого момента невозможно. Я не сентиментален, и я не лирик, но я почувствовал странный подъем, у меня было ощущение полета, я парил и наслаждался, как почти никогда в театре".
По-моему, тут всё сказано. Только слово "почти" - лишнее.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
Иллюзия воскресшего прошлого
Он (Николай Львович - Алексей Петренко) и Надя читают письма его и бабушки, причем Надя, надевшая старинное бабушкино платье, как бы становится ею, превращается в нее.
Остальные обмениваются репликами, как бы разрушая иллюзию былого, воскресшего перед нами. Сразу неясно: реальная ли это сцена из нашего времени или воскресшая картинка прошлого?
Но условность, двойственность еще усилена режиссером: остальные герои вдруг начинают монологи в стиле только что прозвучавших писем, полные старинного очарования выражений, но посвященные сегодняшним проблемам героев, обращенные друг к другу. Одновременно Николай Львович предается воспоминаниям, всплывает образ серсо, любимой игры его молодости, Ларс исполняет некий не совсем понятный концертный номер.
Петренко разбитым тенорком исполняет "Севастопольский вальс" (он много времени провел в Севастополе), Гребенщиков поет песенку о серсо, на верхней игровой площадке (на чердаке), трое актеров исполняют старинную песенку из какого-то водевиля, одновременно Николай Львович излагает (именно излагает) Паше историю своей бурной жизни (пресловутая симультанность действия, здесь это вполне уместно, но лишь грань, штрих, эпизод) и постепенно подготавливается кульминация всего спектакля.
Сюжетная справка: Николай Львович как вдовец (хотя он и прожил с Лизой всего неделю в браке, но брак не расторгался) имеет право на этот дом, как наследник, а Паша решает купить его, он богат, и здесь некий отзвук коллизий новой волны, ситуаций Арро, но как это преображено, измельчено, скомпрометировано и опрокинуто дальнейшим ходом действия. Я думаю, в этом первейшая заслуга Васильева.
Сеанс игры в серсо
Итак, кульминация. Под менуэтный ритм старинной изящной песенки появляются все герои в старинных камзолах, париках и платьях. Сцена задергивается с обеих сторон прозрачными занавесами, образуя поэтическую дымку, и начинается игра в серсо, виртуозная, гармоничная, легкая, полная очарования, исполняемая с отличным взаимодействием, контактом, чувством партнера.
Летят кольца через крышу и под крышей, их ловят и снова бросают, все в едином ритме, порыве и в единстве с легкой дымкой, ажурным, почти воспаряющим старинным домом.
Что значит этот образ, символ, эта поэма в пластике? Это нельзя вот так вот объяснить и назвать. Здесь есть и легкая грусть об идиллии невозвратимого прошлого, и радость от долгожданного соединения, объединения одиноких людей, слияния, соития душ (никаких сексуальных аллюзий! просто соитие - значит слияние).
Можно понять по-разному, увидеть множество оттенков. Но этот "сеанс игры в серсо" - один из уникальных и незабываемых театральных образов не только последних лет, но за всю историю театра, может быть.
Многое можно не принять и отвергнуть в этом все-таки странном спектакле, но не поддаться очарованию этого момента невозможно. Я не сентиментален, и я не лирик, но я почувствовал некий странный подъем, у меня было ощущение полета, подъема, я парил и наслаждался, как почти никогда в театре, а это чувство дорогого стоит!
Вот такое вот лирическое отступление, без которого немыслим рассказ о спектакле.
Покойный Юрий Гребенщиков, убитый поэтом Александром Межировым, тоже уже покойным. Царствие им Небесное
Атмосфера хлопот и сборов
Но уже в конце второго акта гармония нарушается, по знаку Паши Николай Львович оповещает всех, что он наследник дома и что он продает его Паше.
В начале третьего действия мы вновь не узнаем дома-декорации, он становится серым, мрачным, будничным. Всё насыщено атмосферой утренних хлопот и сборов, все ходят с чемоданами, сумками, Ларс с огромным рюкзаком, все в пальто, в плащах, праздник отлетел, отошел в прошлое.
Зачин действия - стереофоническое чтение по обе стороны декорации каких-то волшебных сказок и притч, их читают Петушок и Ларс. Затем появляется Паша и уговаривает всех остаться. но единство нарушено и разрушено.
Роль Паши в эти минуты напоминает Кинга из пьесы Арро ("Смотрите, кто пришел"), хотя Паша не тянется к культуре и интеллигенции, он изначально культурный человек.
Но отчуждение между ним, приобретателем дома, и остальными растет с каждой минутой. Он обнимает Надю, даже просит ее руки, но она отвергает, обрывает флирт с милой улыбкой, но навсегда.
Выходит мрачный, сосредоточенный в себе Николай Львович, подрастерявший свой апломб и широкие жесты. Володя - Ю. Гребенщиков - начинает биться в припадке вроде эпилептического. Петушок - Филозов - бросается к нему, держит, наваливается, припадок проходит, кусок натуралистический, реальный. Затем Володя начинает длинный монолог о своих предках - мужиках и о своей странной наследственности. Мрачный и отрешенный, он определяет атмосферу этого эпизода.
Вдруг Николай Львович объявляет, что отказывается от дома, не хочет возвращаться к прошлому, дом обрекается на запустение и гибель.
Мужчины начинают таскать огромные, тяжелые щиты и доски, и на наших глазах дом деловито заколачивается, действие переходит в пространство вправо от дома, видимое зрителям с обеих сторон. Атмосфера сгущается с каждым прибиваемым гвоздем, все темнеет, сереет и грустнеет.
И уходя, Валя произносит последнюю фразу: "Вот теперь мы могли бы здесь жить вместе!"
Но гармония разрушена, единство утеряно, будни вступают в свои права.
Сцены из спектакля
Фрагмент спектакля
Click to viewМои дневники