Дневник. 1986-87 год. Глава 38. Мольба сквозь свистопляску гротеска
Тридцать седьмая глава
Кадр из фильма "Мольба"
Творчество Татьяны Никитичны Толстой я очень точно определил тогда. Более того: считаю, что так лаконично и конкретно никто больше не написал о ее рассказах:
Она не любит своих героев, издевается над ними, раздевает, развенчивает, обнажает, вскрывает, а вот дебила и его мать жалко. Но и эта жалость - сквозь ёрничество, сквозь свистопляску гротеска, подмигивание неодушевленных предметов и неодушевленную окаменелость живых людей.
Сам себя не похвалишь - никто не похвалит. В литературе я хорошо разбирался в 27 лет.
И продолжал вести "хронику перестройки". Уже тогда чувствовал и понимал, что происходят исторические события.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
3 мая 1987 года
Бок о бок с махровым эсэсовцем
Далее - польская документальная новелла "Беседы с палачом" некоего К. Мочарского, о том, как поляк, боровшийся против немцев не в просоветском подполье, попал в тюрьму и оказался в одной камере с махровым эсэсовцем - ирония судьбы.
Беседы с этим эсэсовским генералом Штропом и мелким полицейским Шильке весьма интересны. Раскрывается странная психология Штропа, и занятный отсвет ситуации: недавние враги в одной камере, приравнены просталинским польским режимом. Мочарский не акцентирует этого, но мне это особенно показалось важным. Любопытны и их разговоры, их неожиданная деликатность, тонкость, вежливость, не то что в наших лагерях, где люди норовят друг друга загрызть.
Аромат Искандера
В "Октябре", тоже не худший журнал, два рассказа Ф. Искандера. Хорошие рассказы, но не шедевры, юмор и аромат на его обычном уровне, а вот по резкости и едкости сильнее два других, в "Знамени". Чувствуется разница в позициях главных редакторов - Бакланова, супер-левого (по мнению Ерофеева, либерала, но у них личные счеты), и Ананьева, центриста и бездарного - главное.
7 мая
Блистательно тонкие штучки
Рассказы Т. Толстой в том же "Октябре" - очень тонкая, изящная штучка, особенно один, он называется "Ночь", о дебиле и его несчастной старой матери. Подобное вживание в психологию дебила я встречал только у Фолкнера, и всё, пожалуй.
Толстая блистательно владеет пером, ее образы, неожиданные определения давно известных предметов и понятий, ее пластика речи, с элегантными вкраплениями потока сознания, умение видеть мир глазами персонажей, дебила, ущербного и ущемленного пожилого ловеласа-бездельника, детей, как правило, тоже обделенных и злых, всё это прекрасно.
Она не любит своих героев, издевается над ними, раздевает, развенчивает, обнажает, вскрывает, а вот дебила и его мать жалко. Но и эта жалость - сквозь ёрничество, сквозь свистопляску гротеска, подмигивание неодушевленных предметов и неодушевленную окаменелость живых людей.
Что-то напоминает жестокий, пыльный, серый мир Петрушевской, хотя не признает изысков, проста и нормальна.
Но - когда Толстая пишет о детстве, кажется, что ее дети (персонажи) воспитываются не в нашей стране или в неком ее уголке, малоизвестном обычному советскому человеку: бонны, немецкий или французский язык, изолированный быт, особые проблемы и сложности, непонятные ни мне, ни тем более массовому читателю.
Дворянские корни торчат
Сказывается элитарность ее воспитания, неистребимые дворянские корни, ее маленькие героини новеллы "Любишь - не любишь" - искаженно-попорченные, гримасничающие Козетты.
Да и все люди в рассказах смещены, точнее, смещен взгляд на них, и совсем нет людей нормальных и симпатичных, все какие-то изъеденные, издрызганные, неудовлетворенные, недоделанные.
Всё это - узоры на стекле, иллюзорность и искусственность, это не живое, не то, что занимает и увлекает меня сейчас. Хотя пишет Толстая лучше всех ее сверстников, которых я читал (разве что еще Ерофеев?)
Пособники антисемитской шоблы
Писательский пленум, разгул русофилии, но об этом позже. Уже четко ответил Дедков в "Московских новостях", жду еще точных ответов.
А в целом, что-то в воздухе не то. Свободную комсомольскую печать душат и забивают, правду о комсомоле цедят по унциям, и долбают за это.
Севрук, куратор прессы в ЦК, несет сивый бред: не надо пособничать року! Но уже вроде бы пришли к мнению, что не надо бояться этого, ан снова - запреты, запреты.
Хотят убрать Коротича, слишком заметен, выделяется. Но, хитрые суки, хотят убрать его из "Огонька" с повышением, чтобы не обижался.
Егор Яковлев оказался под прессом Фалина и Лигачева, тоже слишком был смелым. Не любят у нас вольное и смелое слово пока!
И в верхах есть пособники антисемитской шоблы, я считаю, что Лигачев антисемит в глубине души, хотя никогда никому не признается (я бредил, уж извините, но слов не выкинешь). Но эти бородатые параноики, что заслоняют суконными рылами Россию, ему по душе, он, как всякий сибиряк, не уважает иноверцев.
Потому и рявкают с трибун Проскурин, Бондарев, Куняев и прочая сволочь. Если бы они были сами по себе, хрен с ними, но у них есть могучие покровители. И всё пока идет очень плохо, просто невмоготу.
25 мая
Фильм черно-белый, как сами горы
Очень многое надо сюда вылить.
Видел "Мольбу" Т. Абуладзе, фильм в строгих и чистых черно-белых тонах, весьма философский, полный гениальных стихов Важа Пшавела, но усложненной вычурности нет и в помине.
Всё просто, как горы и ледники Кавказа и суровые хевсурско-сванские башни. Мы видим дикий, средневековый мир, где царит вражда и кровная месть. И два человека неосознанно, проклюнувшимся, пробудившимся чутьем, противопоставляют себя этому миру.
Нет, они не восстают, а только протестуют против абсурдных крайностей царящих законов, проявляют внутреннее благородство. Один убивает врага, но не отрубает ему руку, как требует обычай, ибо видит во враге человека.
Другой проявляет гостеприимство по отношению к человеку из вражеского стана. Гибнет, а жена пытается оплакать врага, но восстают могилы и памятники на кладбище, воздевая тощие руки скелетов, один из немногих символических кадров. Параллельно идет обобщенно-философский диалог о добре, зле и милосердии.
Фильм черно-белый, как и сами горы, проблемы в нем ставятся общие, но нет усложненности, а частное - в четком диалектическом единстве с общим.
Кадры из фильма "Мольба"
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №3. 1986-87
Необязательные мемуары
Кадр из фильма "Мольба"
Творчество Татьяны Никитичны Толстой я очень точно определил тогда. Более того: считаю, что так лаконично и конкретно никто больше не написал о ее рассказах:
Она не любит своих героев, издевается над ними, раздевает, развенчивает, обнажает, вскрывает, а вот дебила и его мать жалко. Но и эта жалость - сквозь ёрничество, сквозь свистопляску гротеска, подмигивание неодушевленных предметов и неодушевленную окаменелость живых людей.
Сам себя не похвалишь - никто не похвалит. В литературе я хорошо разбирался в 27 лет.
И продолжал вести "хронику перестройки". Уже тогда чувствовал и понимал, что происходят исторические события.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
3 мая 1987 года
Бок о бок с махровым эсэсовцем
Далее - польская документальная новелла "Беседы с палачом" некоего К. Мочарского, о том, как поляк, боровшийся против немцев не в просоветском подполье, попал в тюрьму и оказался в одной камере с махровым эсэсовцем - ирония судьбы.
Беседы с этим эсэсовским генералом Штропом и мелким полицейским Шильке весьма интересны. Раскрывается странная психология Штропа, и занятный отсвет ситуации: недавние враги в одной камере, приравнены просталинским польским режимом. Мочарский не акцентирует этого, но мне это особенно показалось важным. Любопытны и их разговоры, их неожиданная деликатность, тонкость, вежливость, не то что в наших лагерях, где люди норовят друг друга загрызть.
Аромат Искандера
В "Октябре", тоже не худший журнал, два рассказа Ф. Искандера. Хорошие рассказы, но не шедевры, юмор и аромат на его обычном уровне, а вот по резкости и едкости сильнее два других, в "Знамени". Чувствуется разница в позициях главных редакторов - Бакланова, супер-левого (по мнению Ерофеева, либерала, но у них личные счеты), и Ананьева, центриста и бездарного - главное.
7 мая
Блистательно тонкие штучки
Рассказы Т. Толстой в том же "Октябре" - очень тонкая, изящная штучка, особенно один, он называется "Ночь", о дебиле и его несчастной старой матери. Подобное вживание в психологию дебила я встречал только у Фолкнера, и всё, пожалуй.
Толстая блистательно владеет пером, ее образы, неожиданные определения давно известных предметов и понятий, ее пластика речи, с элегантными вкраплениями потока сознания, умение видеть мир глазами персонажей, дебила, ущербного и ущемленного пожилого ловеласа-бездельника, детей, как правило, тоже обделенных и злых, всё это прекрасно.
Она не любит своих героев, издевается над ними, раздевает, развенчивает, обнажает, вскрывает, а вот дебила и его мать жалко. Но и эта жалость - сквозь ёрничество, сквозь свистопляску гротеска, подмигивание неодушевленных предметов и неодушевленную окаменелость живых людей.
Что-то напоминает жестокий, пыльный, серый мир Петрушевской, хотя не признает изысков, проста и нормальна.
Но - когда Толстая пишет о детстве, кажется, что ее дети (персонажи) воспитываются не в нашей стране или в неком ее уголке, малоизвестном обычному советскому человеку: бонны, немецкий или французский язык, изолированный быт, особые проблемы и сложности, непонятные ни мне, ни тем более массовому читателю.
Дворянские корни торчат
Сказывается элитарность ее воспитания, неистребимые дворянские корни, ее маленькие героини новеллы "Любишь - не любишь" - искаженно-попорченные, гримасничающие Козетты.
Да и все люди в рассказах смещены, точнее, смещен взгляд на них, и совсем нет людей нормальных и симпатичных, все какие-то изъеденные, издрызганные, неудовлетворенные, недоделанные.
Всё это - узоры на стекле, иллюзорность и искусственность, это не живое, не то, что занимает и увлекает меня сейчас. Хотя пишет Толстая лучше всех ее сверстников, которых я читал (разве что еще Ерофеев?)
Пособники антисемитской шоблы
Писательский пленум, разгул русофилии, но об этом позже. Уже четко ответил Дедков в "Московских новостях", жду еще точных ответов.
А в целом, что-то в воздухе не то. Свободную комсомольскую печать душат и забивают, правду о комсомоле цедят по унциям, и долбают за это.
Севрук, куратор прессы в ЦК, несет сивый бред: не надо пособничать року! Но уже вроде бы пришли к мнению, что не надо бояться этого, ан снова - запреты, запреты.
Хотят убрать Коротича, слишком заметен, выделяется. Но, хитрые суки, хотят убрать его из "Огонька" с повышением, чтобы не обижался.
Егор Яковлев оказался под прессом Фалина и Лигачева, тоже слишком был смелым. Не любят у нас вольное и смелое слово пока!
И в верхах есть пособники антисемитской шоблы, я считаю, что Лигачев антисемит в глубине души, хотя никогда никому не признается (я бредил, уж извините, но слов не выкинешь). Но эти бородатые параноики, что заслоняют суконными рылами Россию, ему по душе, он, как всякий сибиряк, не уважает иноверцев.
Потому и рявкают с трибун Проскурин, Бондарев, Куняев и прочая сволочь. Если бы они были сами по себе, хрен с ними, но у них есть могучие покровители. И всё пока идет очень плохо, просто невмоготу.
25 мая
Фильм черно-белый, как сами горы
Очень многое надо сюда вылить.
Видел "Мольбу" Т. Абуладзе, фильм в строгих и чистых черно-белых тонах, весьма философский, полный гениальных стихов Важа Пшавела, но усложненной вычурности нет и в помине.
Всё просто, как горы и ледники Кавказа и суровые хевсурско-сванские башни. Мы видим дикий, средневековый мир, где царит вражда и кровная месть. И два человека неосознанно, проклюнувшимся, пробудившимся чутьем, противопоставляют себя этому миру.
Нет, они не восстают, а только протестуют против абсурдных крайностей царящих законов, проявляют внутреннее благородство. Один убивает врага, но не отрубает ему руку, как требует обычай, ибо видит во враге человека.
Другой проявляет гостеприимство по отношению к человеку из вражеского стана. Гибнет, а жена пытается оплакать врага, но восстают могилы и памятники на кладбище, воздевая тощие руки скелетов, один из немногих символических кадров. Параллельно идет обобщенно-философский диалог о добре, зле и милосердии.
Фильм черно-белый, как и сами горы, проблемы в нем ставятся общие, но нет усложненности, а частное - в четком диалектическом единстве с общим.
Кадры из фильма "Мольба"
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №3. 1986-87
Необязательные мемуары