Дневник. 1987 - 89 год. Глава 13. Уголок Набокова
Двенадцатая глава
Владимир Владимирович Набоков с женой. В эмиграции
Набоков. Не люблю этого писателя, а он не любил и не признавал практически никаких русских писателей, кроме себя самого, ну и еще Пушкина с Гоголем, им отдавал снисходительную дань.
Но для того, чтобы я смог не любить Набокова, мне понадобилось его практически всего прочитать. И это было очень интересно. О том и речь. И еще кое о чем.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
1 августа 1988 года
Притча о Ленине и Сталине
Говорить бегло о "Чевенгуре" не представляется возможным, но кое-что надо сказать. О Симонове - обязательно! (и о С. Михалкове, интервью Ф. Медведева, тоже (так и не написал ничего, руки не дошли) Что еще было?
Потрясающая миниатюра, новелла, притча Вл. Набокова "Истребление тиранов". Это совсем необычный и непривычный Набоков, хотя я уже понял его масштаб, прочтя "Дар" и "Другие берега", вещи сочетающиеся и перекликающиеся, автобиографическая проза, ей-богу, даже лучше.
А "Истребление тиранов" - это политическая притча. Да-да! Не стоит удивляться, в "Других берегах" было немало о политике, в основном, вымаранного нашей цензурой. Но там всё было прямым текстом, о советской власти, о Ленине и Сталине, Набоков их одинаково не любил.
А притча - это иносказание и обобщение.
Главный ее герой - некий диктатор, а ведется повествование от лица человека, знавшего диктатора в юности, в пору революционной борьбы, как человека серого, неприметного и угрюмого, хорошего исполнителя, не блещущего умом и постепенно добившегося авторитета (откуда мог знать Набоков о юности революционера Кобы? Фактически именно такой, что мы должны скоро узнать из еще одного романа Александра Бека, писанного в стол (такого романа нет, это какая-то дезинформация была).
Тиран в притче внешне на Сталина не похож, но его карьера и манера говорить короткими рублеными фразами, так, что серая банальность звучит, как откровение, выдает прообраз, ибо Гитлер не так волновал Набокова, как Сталин, топчущий его родную страну. Главный герой притчи решает убить тирана и долго думает, как это сделать, собирает детали биографии, встречается (хотя и в снах-наваждениях) с теми, кто знал Вождя, кто к нему приближен.
Но замышляемое убийство терпит крах еще в замысле. И тень диктатора оказывается поборенной смехом. Смех - страшный враг всякой тиранической власти, к такому выводу приходит Набоков, сам едчайший иронист. Вот такая неожиданная штучка!
Она примыкает к набоковскому циклу о так называемой Зоорландии, под коей имелся в виду Советский Союз. Это цикл не был создан и завершен, да и для меня существование столь странного цикла было неожиданностью.
Но вот в "Авроре" №7 - другой рассказ, а то и повесть из того же цикла Rex Solus, я пока всю не прочел.
Злосчастная глава о Чернышевском
Что же касается "Дара", то этот иронико-лирически-автобиографический поток меня всего окутал, нес за собой. Тут и вечная набоковская тема - русские в эмиграции, неприютные, нелепые, в сытом Берлине, тут дьявольская ирония всякими эмигрантскими комитетами, презрение к мелкой политической возне, к коей сводится и вся большая политика, по Набокову. Тут и изумительные описания рождения стиха из внешнего мирского шума. Тут и пристальный лирический психологизм, по изощренности превосходящий не менее тонкие стилистически, но все же более простые повести "Машенька" и "Защита Лужина".
Тут и злосчастная глава о Чернышевском. Скажу честно: мне она не понравилась, слишком субъективная злоба без всякого стремления разобраться. Слишком много копания в мелком, личном, в малоприятных внешних деталях, нечистоплотности, семинарских красотах стиля (для Набокова писания Чернышевского, о чем бы они ни были, были совершенно неприемлемы, слишком дурно написано).
Ну а идеи Чернышевского? Они не высмеиваются, разгрому не предаются, а как бы растворяются в этом самом непривлекательном образе, едко, хлестко и весьма небрежно (как это ни странно!) накиданном Набоковым.
Скучнейшая фигура в русской литературе, "пахарь" хренов
Кричащее общее место в кепке и пиджачке
Точнее, всю философию и идеи Чернышевского и прочих "рев. демократов", хотя бы Добролюбова, Набоков выводит из разных, порой малосущественных обстоятельств биографии (например, от близорукости вся эстетика Чернышевского. Она малоприятна, малоинтересна и принципиально неверна, но не настолько же примитивна!) или опять-таки внешних деталей, привычек, манер, чуть ли не из физиологии!
Так что Набоков, выступив в не свойственной ему роли биографа и историка, успеха не достиг. Глава о Чернышевском не убеждает, да и написана хуже, чем все остальное.
Другое дело, что из этой главы можно узнать массу нового, неизвестного и об ее главном персонаже, и о том периоде русской истории, неплохо описанном. И, кстати, отношение к монархии, к царю у Набокова не менее презрительное, чем к революционерам, в коих Набоков справедливо видел предтеч большевиков - "кричащее общее место в кепке и кургузом пиджачке", как он назвал Ленина.
Но "лирический портрет" отца русской революционной традиции не получился. Зря Набоков за это взялся, не его это жанр.
И всё же эта относительная неудача не перечеркивает романа "Дар", она нужна для максимально точной характеристики Годунова-Чердынцева, русского интеллигента, поэта, лентяя-мыслителя, рассеянного и странного.
Подернуто ореолом грусти
И хорошо сразу после "Дара" прочесть "Другие берега", чтобы понять, какой человек был Набоков. Многие реалии детства и юности он включил в романы.
О "Других берегах" рассуждать глупо, надо читать, лучше целиком, но надеюсь, что купюры в "Др. народов" (в журнальной публикации) касаются лишь прямых инвектив и характеристик столпов Советской власти. Но картины детства - это такая поэзия, подернутая ореолом грусти! Ибо все воспоминания пронизывает тоска по России, по ее мельчайшим, даже не лучшим нюансам, пригоркам, ручейкам.
Набоков призрачно и в мечтах возвращается домой, но рассыпается снег в руках и так же рассыпаются родные когда-то картины. Я мало знаю произведений, равных по лирической силе и по ностальгической поэзии. Ну разве что Бунин?
Кстати, необычная, чуть ли не политическая новелла Набокова напечатана в "Книжном обозрении". Очень неплохая стала газета! Там уже была Нобелевская лекция Иосифа Бродского, два прелестных эссе Вл. Ходасевича и еще кое-что.
2 августа
Лекция Бродского пересказа не выдержит
Речь Бродского не обошлась без купюрки - убрали фразу, где подряд перечислялись как явления однотипные Сталин, Ленин, Гитлер и Мао. Все они были грамотны, говорит Бродский, но это не мешало им стать палачами и убийцами.
Верная мысль. Но вообще-то пока на Ленина никому замахиваться не дают. Сама лекция Бродского пересказа не выдерживает, в нее надо вдумываться и осмыслять.
А два эссе Ходасевича написаны прекрасно, и одно дает яркий абрис жизни российских литераторов в голодном Петрограде в 1919 году, чуть с юмором, с портретами и иронией, обращенной к советской власти.
Не тревожил бы тень Гёте!
Что еще было? Вкратце - повесть всё того же Ник. Шмелева о Гёте, хотя вовсе не о Гёте, а о соотношении власти и художественного творчества, о карьере и литературе.
Повесть недурна, но простовата и скучновата, так как есть в ней четкая, явная заданность. Философ Шмелев неглубокий, то есть, не то. Не настолько он сильный писатель, чтобы спрятать свои идеи и цель под покров художественных образов, всё торчит и видно насквозь.
Лучше бы просто написал о бюрократии, о выталкивании ею светлых личностей и о необходимости поддаваться подлым законам, вовлекаться в гнусные политические игры.
Не тревожил бы тень Гёте, вышла бы отличная статья.
Владислав Ходасевич. Намного более сложняя фигура, чем я тогда понимал
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №4. 1987-89 годы
Необязательные мемуары
Владимир Владимирович Набоков с женой. В эмиграции
Набоков. Не люблю этого писателя, а он не любил и не признавал практически никаких русских писателей, кроме себя самого, ну и еще Пушкина с Гоголем, им отдавал снисходительную дань.
Но для того, чтобы я смог не любить Набокова, мне понадобилось его практически всего прочитать. И это было очень интересно. О том и речь. И еще кое о чем.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
1 августа 1988 года
Притча о Ленине и Сталине
Говорить бегло о "Чевенгуре" не представляется возможным, но кое-что надо сказать. О Симонове - обязательно! (и о С. Михалкове, интервью Ф. Медведева, тоже (так и не написал ничего, руки не дошли) Что еще было?
Потрясающая миниатюра, новелла, притча Вл. Набокова "Истребление тиранов". Это совсем необычный и непривычный Набоков, хотя я уже понял его масштаб, прочтя "Дар" и "Другие берега", вещи сочетающиеся и перекликающиеся, автобиографическая проза, ей-богу, даже лучше.
А "Истребление тиранов" - это политическая притча. Да-да! Не стоит удивляться, в "Других берегах" было немало о политике, в основном, вымаранного нашей цензурой. Но там всё было прямым текстом, о советской власти, о Ленине и Сталине, Набоков их одинаково не любил.
А притча - это иносказание и обобщение.
Главный ее герой - некий диктатор, а ведется повествование от лица человека, знавшего диктатора в юности, в пору революционной борьбы, как человека серого, неприметного и угрюмого, хорошего исполнителя, не блещущего умом и постепенно добившегося авторитета (откуда мог знать Набоков о юности революционера Кобы? Фактически именно такой, что мы должны скоро узнать из еще одного романа Александра Бека, писанного в стол (такого романа нет, это какая-то дезинформация была).
Тиран в притче внешне на Сталина не похож, но его карьера и манера говорить короткими рублеными фразами, так, что серая банальность звучит, как откровение, выдает прообраз, ибо Гитлер не так волновал Набокова, как Сталин, топчущий его родную страну. Главный герой притчи решает убить тирана и долго думает, как это сделать, собирает детали биографии, встречается (хотя и в снах-наваждениях) с теми, кто знал Вождя, кто к нему приближен.
Но замышляемое убийство терпит крах еще в замысле. И тень диктатора оказывается поборенной смехом. Смех - страшный враг всякой тиранической власти, к такому выводу приходит Набоков, сам едчайший иронист. Вот такая неожиданная штучка!
Она примыкает к набоковскому циклу о так называемой Зоорландии, под коей имелся в виду Советский Союз. Это цикл не был создан и завершен, да и для меня существование столь странного цикла было неожиданностью.
Но вот в "Авроре" №7 - другой рассказ, а то и повесть из того же цикла Rex Solus, я пока всю не прочел.
Злосчастная глава о Чернышевском
Что же касается "Дара", то этот иронико-лирически-автобиографический поток меня всего окутал, нес за собой. Тут и вечная набоковская тема - русские в эмиграции, неприютные, нелепые, в сытом Берлине, тут дьявольская ирония всякими эмигрантскими комитетами, презрение к мелкой политической возне, к коей сводится и вся большая политика, по Набокову. Тут и изумительные описания рождения стиха из внешнего мирского шума. Тут и пристальный лирический психологизм, по изощренности превосходящий не менее тонкие стилистически, но все же более простые повести "Машенька" и "Защита Лужина".
Тут и злосчастная глава о Чернышевском. Скажу честно: мне она не понравилась, слишком субъективная злоба без всякого стремления разобраться. Слишком много копания в мелком, личном, в малоприятных внешних деталях, нечистоплотности, семинарских красотах стиля (для Набокова писания Чернышевского, о чем бы они ни были, были совершенно неприемлемы, слишком дурно написано).
Ну а идеи Чернышевского? Они не высмеиваются, разгрому не предаются, а как бы растворяются в этом самом непривлекательном образе, едко, хлестко и весьма небрежно (как это ни странно!) накиданном Набоковым.
Скучнейшая фигура в русской литературе, "пахарь" хренов
Кричащее общее место в кепке и пиджачке
Точнее, всю философию и идеи Чернышевского и прочих "рев. демократов", хотя бы Добролюбова, Набоков выводит из разных, порой малосущественных обстоятельств биографии (например, от близорукости вся эстетика Чернышевского. Она малоприятна, малоинтересна и принципиально неверна, но не настолько же примитивна!) или опять-таки внешних деталей, привычек, манер, чуть ли не из физиологии!
Так что Набоков, выступив в не свойственной ему роли биографа и историка, успеха не достиг. Глава о Чернышевском не убеждает, да и написана хуже, чем все остальное.
Другое дело, что из этой главы можно узнать массу нового, неизвестного и об ее главном персонаже, и о том периоде русской истории, неплохо описанном. И, кстати, отношение к монархии, к царю у Набокова не менее презрительное, чем к революционерам, в коих Набоков справедливо видел предтеч большевиков - "кричащее общее место в кепке и кургузом пиджачке", как он назвал Ленина.
Но "лирический портрет" отца русской революционной традиции не получился. Зря Набоков за это взялся, не его это жанр.
И всё же эта относительная неудача не перечеркивает романа "Дар", она нужна для максимально точной характеристики Годунова-Чердынцева, русского интеллигента, поэта, лентяя-мыслителя, рассеянного и странного.
Подернуто ореолом грусти
И хорошо сразу после "Дара" прочесть "Другие берега", чтобы понять, какой человек был Набоков. Многие реалии детства и юности он включил в романы.
О "Других берегах" рассуждать глупо, надо читать, лучше целиком, но надеюсь, что купюры в "Др. народов" (в журнальной публикации) касаются лишь прямых инвектив и характеристик столпов Советской власти. Но картины детства - это такая поэзия, подернутая ореолом грусти! Ибо все воспоминания пронизывает тоска по России, по ее мельчайшим, даже не лучшим нюансам, пригоркам, ручейкам.
Набоков призрачно и в мечтах возвращается домой, но рассыпается снег в руках и так же рассыпаются родные когда-то картины. Я мало знаю произведений, равных по лирической силе и по ностальгической поэзии. Ну разве что Бунин?
Кстати, необычная, чуть ли не политическая новелла Набокова напечатана в "Книжном обозрении". Очень неплохая стала газета! Там уже была Нобелевская лекция Иосифа Бродского, два прелестных эссе Вл. Ходасевича и еще кое-что.
2 августа
Лекция Бродского пересказа не выдержит
Речь Бродского не обошлась без купюрки - убрали фразу, где подряд перечислялись как явления однотипные Сталин, Ленин, Гитлер и Мао. Все они были грамотны, говорит Бродский, но это не мешало им стать палачами и убийцами.
Верная мысль. Но вообще-то пока на Ленина никому замахиваться не дают. Сама лекция Бродского пересказа не выдерживает, в нее надо вдумываться и осмыслять.
А два эссе Ходасевича написаны прекрасно, и одно дает яркий абрис жизни российских литераторов в голодном Петрограде в 1919 году, чуть с юмором, с портретами и иронией, обращенной к советской власти.
Не тревожил бы тень Гёте!
Что еще было? Вкратце - повесть всё того же Ник. Шмелева о Гёте, хотя вовсе не о Гёте, а о соотношении власти и художественного творчества, о карьере и литературе.
Повесть недурна, но простовата и скучновата, так как есть в ней четкая, явная заданность. Философ Шмелев неглубокий, то есть, не то. Не настолько он сильный писатель, чтобы спрятать свои идеи и цель под покров художественных образов, всё торчит и видно насквозь.
Лучше бы просто написал о бюрократии, о выталкивании ею светлых личностей и о необходимости поддаваться подлым законам, вовлекаться в гнусные политические игры.
Не тревожил бы тень Гёте, вышла бы отличная статья.
Владислав Ходасевич. Намного более сложняя фигура, чем я тогда понимал
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №4. 1987-89 годы
Необязательные мемуары