Моё завещание. Глава 4. ГИТИС. Педагоги
Третья глава
Горжусь тем, что написал мне Алексей Вадимович Бартошевич. Однако увы... Его коллегой я так и не стал.
И начну с других преподавателей.
Инквизитор и диссидент
Самое время перейти к тем педагогам, которые учили нас так называемым "общественным" наукам, то есть, псевдонаукам, хотя это можно сказать не обо всем.
Например, жилистый, матерый и маститый инквизитор Андрей Иванович Гусев читал историю философии. Вполне научный предмет. Читал интересно, между прочим, и с глубоким пониманием. По-моему, рассказывая о Фоме Аквинском или Канте-Гегеле, старик отдыхал от марксистско-ленинской хрени, которую вынужден был впаривать нам на лекциях по Диамату, хотя и там было немало дельного.
Гусев был человек умный, прожженный, всё прекрасно понимал, но добросовестно отрабатывал положенное, как и раньше, в сталинское время, отрабатывал в Главреперткоме, а если бы поручили - отработал бы в лагерях.
Был ли Андрей Иванович сталинистом? Не думаю. Он слишком был умен для такого примитивного подхода. Просто выполнял свои обязанности идеологического цербера, причем нюхом чуял вражину.
Тут самое время рассказать о моей первой и единственной встрече с сотрудниками "страшного" КГБ. Без всякого драматизма, никто меня никогда не вербовал. Просто в 1980 году, перед московской Олимпиадой, к нам пришли два безликих человечка (один был очень похож на Путина, точнее Путин похож на него - естественно, этот вввод я сделал задним числом) провести "инструктаж": как вести себя с иностранцами и всякое такое.
Заодно рассказали про дело Бориса Кагарлицкого, нашего институтского диссидента - своего рода достопримечательность. Это был единственный номинальный диссидент советской поры, с которым я был знаком.
Сейчас Боря - политолог-социалист, с сильным левым уклоном. А в ту поры был антисоветчиком. В разговорах и анекдотах - не больше, чем мы все. Но впоследствии выяснилось, что он издавал некий подпольный антисоветский журнал, и даже давал его читать некоторым студентам. Я, правда, не удостоился подобной "чести", о чем не жалею.
Меня лично больше всего удивляло одно: если Боря решил пойти в диссиденты, зачем он так стремился вступить в КПСС? А он рвался туда изо всех сил, его приняли в партию только со второго или третьего раза, потому что препятствовал и возражал вышеупомянутый Андрей Иванович Гусев. Старый инквизитор, видимо, был проницательнее прочих. Но старика не послушали, Кагарлицкого в конце концов в партию приняли, о чем потом пожалели.
Впрочем, не помню, чтобы Гусев злорадствовал. Зато хорошо помню, как Лёня Велехов - впоследствии он работал на радио "Свобода", был даже главным редактором московского отделения, весь из себя "прогрессивный", белоленточный - публично, на общем собрании, отмежевывался от однокурсника: дескать, это он один такой нехороший, мы с ним не согласны, мы ничего про его антисоветскую деятельность не знали и знать его не хотим. Понятно, что выступление Леонида Велехова никак не могло повлиять на судьбу Бориса, однако, тем не менее, подобные заявления никого не красят, и лучше бы было без них обойтись.
Про Бориса Кагарлицкого речь пойдет еще в следующей главе.
Антинаучный коммунизм
Андрей (не помню отчество) Шипов читал нам так называемый "Научный атеизм". По сути, это была история религии, и очень интересная, а Шипов был умным, тонким и эрудированным специалистом.
Помнится, когда я сдавал ему зачет, мне попался вопрос про Папу Римского, и я в том числе стал рассказывать о последнем на тот момент выступлении Иоанна-Павла II, про которое знал из "Голоса Америки" или Би Би Си, в общем, из "вражьих голосов". Как-то это ложилось в тему, а насчет источника информации я не подумал. Шипов внимательно выслушал меня, добродушно усмехнулся: "Это вы по вражьим голосам слышали", и поставил зачет.
Совсем другим, полной противоположностью Шипову с Гусевым был Петр Андреевич Носов, читавший Историю КПСС. Тупой как пробка - и предмет, и преподаватель. Помню, как он нас уговаривал: "Кулака не надо жалеть! Кулак был враг!" Такое впечатление, что кулаки лично Носова пытали в детстве.
Из-за тупости и бездарности дисциплины и лектора я дважды схлопотал четверки, малость испортившие мне красный диплом.
Еще одна четверка была по Эстетике, которую читал человек со стороны, некий Евгений Сергеевич Громов, пижон и сноб, изо всех сил старавшийся показать и доказать, что он умнее всех студентов - что изобличает очень плохого преподавателя.
Не помню, почему я не дотянул до пятерки на его экзамене, а моему однокурснику, ответившему отлично, Громов снизил балл только за то, что тот не читал Камю. Хотя никакой Камю ни в какую программу не входил, но профессор Громов был не только снобом, но и самодуром.
Вон он, Громов. Справа
Да и хрен с ним. Четверка от него и от Носова не помешали мне получить красный диплом, хотя, откровенно говоря, больше половины моих однокурсников тоже получили красные дипломы. Учиться в ГИТИСе было легко и приятно, а главное - интересно. Успешно сдавать экзамены, за вышеупомянутыми исключениями, для меня было делом техники.
На четвертом - или пятом? - курсе нам абсолютно антинаучный "Научный коммунизм" читал Игорь Чубайс, брат приватизатора, тогда он был совершенно бесцветным начетчиком и ничем не запомнился, кроме фамилии, еще не знаменитой, но не совсем обычной. Нынче он стал видным публицистом и чуть ли не философом и борцом с режЫмом, но в ту пору, видимо, тщательно скрывал свои таланты, если они имеются. Я его опусы не читал, выступления не слушал, поэтому ничего сказать не могу. Думаю, что не везет России с Чубайсами.
Еще читала нам нечто "научно-коммунистическое" роскошная сексапильная молодая женщина по фамилии Халипова, которая в реальной жизни была крайне далека от марксизма-ленинизма. И, наконец, типичный интеллигент с рыжей бородкой, чье имя и фамилию я, к сожалению, напрочь забыл.
А жаль! С ним связан занятный эпизод. Тогда, в начале 80-х годов, как раз вовсю развивались "события" в Польше - забастовки, митинги, деятельность профсоюза "Солидарность". А на нашем курсе училась студентка из Польши Магда Калиновска, которая очень хорошо говорила по-русски.
Так вот, рыжебородый "марксист" по должности наивно (или хитро?) предложил: "Пусть пани Магда расскажет нам о том, что происходит у нее на Родине, узнаем всё из первоисточника". И пани Магда принялась рассказывать - не так, как излагалось в советских газетах, а так, как это было на самом деле, с яркими подробностями. Мы, включая преподавателя, слушали, затаив дыхание. Некоторые однокурсники демонстративно и яростно возмущались такой неприкрытой антисоветчиной, пытались спорить с Магдой, но Магда только брови подняла: я ничего не придумываю, нравится вам или нет, но факты вот такие...
Никаких последствий не было. Ни для Магды, ни для преподавателя.
Таланты и поклонники
ГИТИС вообще был в ту пору отнюдь не "бастионом реализма" (о чем я упомянул во второй главе), а очагом свободомыслия. На лекциях нам читали переводы Бродского стихов Джона Донна - это делал Алексей Бартошевич. Кагарлицкий-старший, по ходу лекций о зарубежной литературе XVIII века, давал нетрадиционные для советской доктрины оценки Великой французской революции. И таких примеров можно было бы привести много, да я их специально не запоминал, а тем более не записывал.
Что же касается Алексея Вадимовича Бартошевича, который и теперь преподает, и уже возглавляет кафедру Зарубежного театра, то это - самый талантливый преподаватель, которого я знал и встречал в своей жизни.
Мне известны конкретные случаи, когда девочки плакали, получив пятерку на его экзамене - так как им казалось, что они ответили недостаточно хорошо, а Бартошевич их просто пожалел. Случай уникальный, на мой взгляд.
Бартошевич, как мне рассказывали, до сих пор пользуется особенной популярностью и любовью студентов, и не только девушек, просто они более эмоциональны и рельефно выражают свои чувства. Хорошо хоть, цветами не закидывают, как любимого тенора, а ведь могли бы!
У меня была своя отдельная история с Бартошевичем, которую я, в основном, изложил во второй главе, в главке с подзаголовком "Монтекки и Капулетти". Могу еще добавить вот что.
Я считаю, что в СССР было два главных или основных шекспироведа (неформально, конечно): первый и старший - Александр Абрамович Аникст, следующий - Бартошевич, ну а третьим должен был стать я. Без лишней скромности, да не вижу я в этом никакого хвастовства, и это не только мое запоздалое мнение.
Но не получилось. Подробнее об этом - в одной из следующих глав.
Необязательные мемуары
Горжусь тем, что написал мне Алексей Вадимович Бартошевич. Однако увы... Его коллегой я так и не стал.
И начну с других преподавателей.
Инквизитор и диссидент
Самое время перейти к тем педагогам, которые учили нас так называемым "общественным" наукам, то есть, псевдонаукам, хотя это можно сказать не обо всем.
Например, жилистый, матерый и маститый инквизитор Андрей Иванович Гусев читал историю философии. Вполне научный предмет. Читал интересно, между прочим, и с глубоким пониманием. По-моему, рассказывая о Фоме Аквинском или Канте-Гегеле, старик отдыхал от марксистско-ленинской хрени, которую вынужден был впаривать нам на лекциях по Диамату, хотя и там было немало дельного.
Гусев был человек умный, прожженный, всё прекрасно понимал, но добросовестно отрабатывал положенное, как и раньше, в сталинское время, отрабатывал в Главреперткоме, а если бы поручили - отработал бы в лагерях.
Был ли Андрей Иванович сталинистом? Не думаю. Он слишком был умен для такого примитивного подхода. Просто выполнял свои обязанности идеологического цербера, причем нюхом чуял вражину.
Тут самое время рассказать о моей первой и единственной встрече с сотрудниками "страшного" КГБ. Без всякого драматизма, никто меня никогда не вербовал. Просто в 1980 году, перед московской Олимпиадой, к нам пришли два безликих человечка (один был очень похож на Путина, точнее Путин похож на него - естественно, этот вввод я сделал задним числом) провести "инструктаж": как вести себя с иностранцами и всякое такое.
Заодно рассказали про дело Бориса Кагарлицкого, нашего институтского диссидента - своего рода достопримечательность. Это был единственный номинальный диссидент советской поры, с которым я был знаком.
Сейчас Боря - политолог-социалист, с сильным левым уклоном. А в ту поры был антисоветчиком. В разговорах и анекдотах - не больше, чем мы все. Но впоследствии выяснилось, что он издавал некий подпольный антисоветский журнал, и даже давал его читать некоторым студентам. Я, правда, не удостоился подобной "чести", о чем не жалею.
Меня лично больше всего удивляло одно: если Боря решил пойти в диссиденты, зачем он так стремился вступить в КПСС? А он рвался туда изо всех сил, его приняли в партию только со второго или третьего раза, потому что препятствовал и возражал вышеупомянутый Андрей Иванович Гусев. Старый инквизитор, видимо, был проницательнее прочих. Но старика не послушали, Кагарлицкого в конце концов в партию приняли, о чем потом пожалели.
Впрочем, не помню, чтобы Гусев злорадствовал. Зато хорошо помню, как Лёня Велехов - впоследствии он работал на радио "Свобода", был даже главным редактором московского отделения, весь из себя "прогрессивный", белоленточный - публично, на общем собрании, отмежевывался от однокурсника: дескать, это он один такой нехороший, мы с ним не согласны, мы ничего про его антисоветскую деятельность не знали и знать его не хотим. Понятно, что выступление Леонида Велехова никак не могло повлиять на судьбу Бориса, однако, тем не менее, подобные заявления никого не красят, и лучше бы было без них обойтись.
Про Бориса Кагарлицкого речь пойдет еще в следующей главе.
Антинаучный коммунизм
Андрей (не помню отчество) Шипов читал нам так называемый "Научный атеизм". По сути, это была история религии, и очень интересная, а Шипов был умным, тонким и эрудированным специалистом.
Помнится, когда я сдавал ему зачет, мне попался вопрос про Папу Римского, и я в том числе стал рассказывать о последнем на тот момент выступлении Иоанна-Павла II, про которое знал из "Голоса Америки" или Би Би Си, в общем, из "вражьих голосов". Как-то это ложилось в тему, а насчет источника информации я не подумал. Шипов внимательно выслушал меня, добродушно усмехнулся: "Это вы по вражьим голосам слышали", и поставил зачет.
Совсем другим, полной противоположностью Шипову с Гусевым был Петр Андреевич Носов, читавший Историю КПСС. Тупой как пробка - и предмет, и преподаватель. Помню, как он нас уговаривал: "Кулака не надо жалеть! Кулак был враг!" Такое впечатление, что кулаки лично Носова пытали в детстве.
Из-за тупости и бездарности дисциплины и лектора я дважды схлопотал четверки, малость испортившие мне красный диплом.
Еще одна четверка была по Эстетике, которую читал человек со стороны, некий Евгений Сергеевич Громов, пижон и сноб, изо всех сил старавшийся показать и доказать, что он умнее всех студентов - что изобличает очень плохого преподавателя.
Не помню, почему я не дотянул до пятерки на его экзамене, а моему однокурснику, ответившему отлично, Громов снизил балл только за то, что тот не читал Камю. Хотя никакой Камю ни в какую программу не входил, но профессор Громов был не только снобом, но и самодуром.
Вон он, Громов. Справа
Да и хрен с ним. Четверка от него и от Носова не помешали мне получить красный диплом, хотя, откровенно говоря, больше половины моих однокурсников тоже получили красные дипломы. Учиться в ГИТИСе было легко и приятно, а главное - интересно. Успешно сдавать экзамены, за вышеупомянутыми исключениями, для меня было делом техники.
На четвертом - или пятом? - курсе нам абсолютно антинаучный "Научный коммунизм" читал Игорь Чубайс, брат приватизатора, тогда он был совершенно бесцветным начетчиком и ничем не запомнился, кроме фамилии, еще не знаменитой, но не совсем обычной. Нынче он стал видным публицистом и чуть ли не философом и борцом с режЫмом, но в ту пору, видимо, тщательно скрывал свои таланты, если они имеются. Я его опусы не читал, выступления не слушал, поэтому ничего сказать не могу. Думаю, что не везет России с Чубайсами.
Еще читала нам нечто "научно-коммунистическое" роскошная сексапильная молодая женщина по фамилии Халипова, которая в реальной жизни была крайне далека от марксизма-ленинизма. И, наконец, типичный интеллигент с рыжей бородкой, чье имя и фамилию я, к сожалению, напрочь забыл.
А жаль! С ним связан занятный эпизод. Тогда, в начале 80-х годов, как раз вовсю развивались "события" в Польше - забастовки, митинги, деятельность профсоюза "Солидарность". А на нашем курсе училась студентка из Польши Магда Калиновска, которая очень хорошо говорила по-русски.
Так вот, рыжебородый "марксист" по должности наивно (или хитро?) предложил: "Пусть пани Магда расскажет нам о том, что происходит у нее на Родине, узнаем всё из первоисточника". И пани Магда принялась рассказывать - не так, как излагалось в советских газетах, а так, как это было на самом деле, с яркими подробностями. Мы, включая преподавателя, слушали, затаив дыхание. Некоторые однокурсники демонстративно и яростно возмущались такой неприкрытой антисоветчиной, пытались спорить с Магдой, но Магда только брови подняла: я ничего не придумываю, нравится вам или нет, но факты вот такие...
Никаких последствий не было. Ни для Магды, ни для преподавателя.
Таланты и поклонники
ГИТИС вообще был в ту пору отнюдь не "бастионом реализма" (о чем я упомянул во второй главе), а очагом свободомыслия. На лекциях нам читали переводы Бродского стихов Джона Донна - это делал Алексей Бартошевич. Кагарлицкий-старший, по ходу лекций о зарубежной литературе XVIII века, давал нетрадиционные для советской доктрины оценки Великой французской революции. И таких примеров можно было бы привести много, да я их специально не запоминал, а тем более не записывал.
Что же касается Алексея Вадимовича Бартошевича, который и теперь преподает, и уже возглавляет кафедру Зарубежного театра, то это - самый талантливый преподаватель, которого я знал и встречал в своей жизни.
Мне известны конкретные случаи, когда девочки плакали, получив пятерку на его экзамене - так как им казалось, что они ответили недостаточно хорошо, а Бартошевич их просто пожалел. Случай уникальный, на мой взгляд.
Бартошевич, как мне рассказывали, до сих пор пользуется особенной популярностью и любовью студентов, и не только девушек, просто они более эмоциональны и рельефно выражают свои чувства. Хорошо хоть, цветами не закидывают, как любимого тенора, а ведь могли бы!
У меня была своя отдельная история с Бартошевичем, которую я, в основном, изложил во второй главе, в главке с подзаголовком "Монтекки и Капулетти". Могу еще добавить вот что.
Я считаю, что в СССР было два главных или основных шекспироведа (неформально, конечно): первый и старший - Александр Абрамович Аникст, следующий - Бартошевич, ну а третьим должен был стать я. Без лишней скромности, да не вижу я в этом никакого хвастовства, и это не только мое запоздалое мнение.
Но не получилось. Подробнее об этом - в одной из следующих глав.
Необязательные мемуары