Христианство и "женский вопрос"
Очередной мой пост полуразмышлизм-полуцитатник об актуальных на мой взгляд проблемах в современной (около) христианской мысли. Предыдущие были о проблеме души, историчности Писания, апокатастасисе.
Когда-то уважаемый мною Кураев (смысловое ударение расставьте сами) высказал замечательную мысль о том, что пожалуй каждый согласен с необходимостью перемен в православной церкви, мнения расходятся лишь по поводу того, что конкретно подлежит изменению. У меня к современному "православному дискурсу" также имеется огромное (по сравнению со "среднестатистическим верующим") количество претензий. Но всех их можно записать в основную категорию - приятие или неприятие прогресса и перемен. Можно условно выделить две крайние позиции среди христианских мыслителей на этот счет: традиционалистскую и модернистскую. Великолепно, когда самоназвания одних совпадают с ярлыками других - сразу становится понятно, что порой разница во взглядах среди приверженцев разных конфессий является просто милым спором о вкусах по сравнению с таковой внутри своего же направления.
Так вот, традиционалисты (они же фундаменталисты, они же обскурантисты) в т.н. философии истории придерживаются взгляда тотального антипрогрессизма. Они, как и все христиане, считают время линейным, вот только стремится оно к всеобщему упадку, регрессу и апокалипсису, в ходе которого грешное человечество будет сначала почищено Антихристом/войнами/эпидемиями, а затем еще и "любящим" Богом, который отправит подавляющее большинство многомиллиардного человечества в бесконечный ад без права обжалования. Казалось бы, ну мало ли скептичных алармистов в нашу эпоху, чего тут такого? Однако есть существенная разница между западными алармистами с не обнадеживающими общественно-политическими концепциями и их аналогами среди религиозных философов. Грубо говоря, первые пишут "смотрите, что будет, если мы срочно не сделаем то и это", вторые утверждают "это случится anyway, а если не хотите разделить общую участь, то живите так, будто последних нескольких столетий не существовало". Отсюда и взгляды фундаменталистов на целый пласт проблем: отрицание эволюции, "цитирующее богословие" (когда т.н. "богословы" вместо развития понимания каких-либо догматов и теологуменов хотят узнать только то, как их видели люди, жившие более тысячи лет назад), полный традиционализм в бытовой и общественно-политической сферах жизни (семья по "домострою", поддержка любых мыслимых и немыслимых запретов на политическом уровне, критика модерна и тем более постмодерна, приверженность к маргинальным концепциям в политической философии, вроде рассказов об "особой миссии России" и прочего "Москва-Третий Рим"), отрицание ряда научных открытий и дисциплин, отрицательное или скептичное отношение к техническому прогрессу и т.д.,и т.п. Земной мир они воспринимают, как тест-площадку, на которой совершается отбор на членство в небесном раю, следовательно пытаться её как-то изменить и исправить - бессмысленно и бесперспективно.
Модернисты в этом полностью противоположны своим братьям и сестрам по вере. Они верят в неизбежный научный (в их случае=социальный) прогресс, стремятся рационализировать буквально все Писание (даже поддерживают концепцию "исторического Иисуса"), хотят подчинить научному дискурсу также и этику (т.е. сделать её целиком утилитарной), полностью поддерживают модернизацию общества и ломку традиционных укладов. Апокалипсиса в предыдущем понимании у них нет, развитие бесконечно, а рай можно и нужно строить на земле.
Разумеется, описанное выше - это крайние точки зрения, с которыми мало кто будет солидарен без оговорок. Большинство верующих лишь тяготеет к той или иной концепции в большей или меньшей мере. Никакого институционального закрепления в этих группах нет, но разница в подходах все же имеется. Традиционалисты хотят "все оставить как прежде", модернисты жаждут многое поменять. Ну, а теперь каждый, кто хоть немного вникал в христианский дискурс может сам для себя ответить к чему больше тяготеет церковь той или иной конфессии в той или иной стране. По-моему, для жителей СНГ все очевидно.
Разумеется, я больше модернист, чем традиционалист, хотя и считаю, что десакрализация Писания это перебор. Каждая эпоха должна находить в Библии новые смыслы, оставляя тем не менее какой-то наиболее важный костяк нетронутым (эдакая смесь деонтологической этики с утилитарной, как-нибудь надо и про это написать), поэтому превращать её в некий рациональный морально-этический кодекс, наподобие "Гуманистического манифеста" не стоит. Но тем не менее я полагаю, что именно Церковь должна стоять в авангарде социальных перемен (иначе они могут привести к чему-то вроде традиционалисткого Апокалипсиса), вовремя их осмысливая и трансформируя ту человеческую (утилитарную часть), что есть в её учении. Как собственно и было вплоть до XVII-XVIII века. Именно христианство, если что, породило науку, как социальный феномен, но не совладало с её ближайшим по историческим меркам глобальным следствием - модернизацией. Церковь легко приспособилась к языческим воззрениям крестьян (превратив культ Непобедимого Солнца в Рождество, а групповую мораль в общечеловеческую), блестяще переработало языческую философию (неоплатонизм в восточной традиции и томизм в западной), но затем расслабилась и пропустила момент, когда переделанное ею традиционное общество ушло с исторической арены, оставляя все население западного мира в культурном шоке и аномии. Примеров можно приводить массу и самый невинный это посты. Вплоть до XIX века продукты животного происхождения занимали в рационе крестьян ок. 15% всех потребляемых калорий, сейчас этот процент поднялся минимум до 50 (только по рекомендациям ВОЗ и только мяса нужно 30%). Как вы думаете, в постах (которые по идее на конкретную еду не должны быть завязаны) что-то изменилось? Поменялось только отношение к ним (постфактум, когда стало понятно, что только единицы смогут его полностью соблюсти), но сами предписания, разработанные для монахов древности никто и не пробовал переработать, чем и пользуются традиционалисты всех мастей, пугая население вечным адом за курицу по пятницам, при этом поедая её в Великий пост.
Но этот пост я хотел бы посвятить проблеме поважнее, чем мяско. В традиционных обществах зачастую весьма высока младенческая смертность (об этом кстати традиционалисты как-то постоянно забывают), что стимулирует более высокую рождаемость, чтобы как можно больше детей дожило до взрослого возраста и смогло обеспечить стариков-родителей. Высокая рождаемость истощает женский организм и жестко привязывает женщину к дому, так как делает невозможным её постоянное участие в жизненно важных для крестьянина полевых работах (хотя в час пик женщины работают наравне с мужчинами). Подобное разделение труда закрепилось, передавалось из поколения в поколение (как и все в традиционном обществе) и получило свое "природное" обоснование, так как социологической рефлексии тогда не существовало. Не обошло это и христианство, хотя все известные на этот счет цитаты из Евангелий ИМХО не так однозначны, да и не существует таких грехов, как "выполняла мужские социальные функции", "считал, что жена компетентней тебя в ряде вопросов", и т.д. Тем не менее церковная среда полностью восприняла реалии своей эпохи и приветствовала разделение обязанностей по половому признаку вместе с подчиненным положением женщины. Вот только человек предполагает, а Бог располагает, поэтому уже в XIX веке умным людям становилось ясно, что принцип "трёх К" обоснован чуть более, чем никак, и постепенно утрачивает свой смысл. В XX веке это было проверено и подтверждено экспериментально. Женщина прекрасно заменяла воюющих мужчин на заводах, сельских работах, медицине, науке, та даже в той же войне они справлялись порой ничуть не хуже. Однако консервативная Церковь, подзабывшая свой интеллектуальный потенциал, отреагировала на сии глобальные перемены в общественном сознании индифферентно. Во многом потому, что традиционалисты вовсю теснили модернистов в богословии. В 50-е-60-е года новая социальная реальность таки нашла себе философское и научное обоснование, разумеется, отнюдь не на христианских началах. Постепенно разрыв между христианами и "прогрессивными людьми" все больше увеличивался и самовоспроизводился. Чем меньше Церковь интересовало равноправие, тем больше идеология эмансипации становилась атеистической и принимала те черты, которые Церковь не могла интегрировать. Замкнутый круг.
Характерный пример - отношение к полигамии в половой сфере. В традиционных обществах женские прелюбодеяния осуждались более, чем мужские и это определенно являлось нелогичным и оскорбительным двойным стандартом. Если бы христианский дискурс вплотную занялся проблемой неравноправия, то сейчас существовал бы мужской аналог слова "шлюха" и он имел бы такое же неодобрительно-оскорбительное значение. Вместо этого атеистический феминизм продавливает сексуальную свободу и для женщин тоже, что позволяет христианским публицистам скептично относится ко всему комплексу гендерных исследований. Проблему усугубляет также то, что феминизм чертовски не монолитен. Мало кто знает, но стадиальная классификация этой идеологии во многом ошибочна. Даже сейчас феминистки воюют друг с другом по целому ряду вопросов: одни топят за включение в свой дискурс освобождение мужчин от традиционных гендерных ролей, другие вообще отрицают возможность мужчины быть феминистом; одни выступают за легализацию проституции, другие хотят криминализовать даже клиентов; одни признают интерсекциональность, другие считают это разводкой и попыткой разделить женское движение; одни пытаются изменить общество, другие хотят построить свое альтернативное общество с минимализацией контактов с мужчинами, и т.д., и т.п. Это приводит к весьма распространенной ошибке, когда по одному одиозному заявлению одной (радикальной) феминистки начинают судить обо всем комплексе этих идей. Это все равно, что по мнению какого-нибудь протестантского фундаменталиста судить обо всем христианстве....., хотя подождите, именно это как раз и происходит :(
Русское богословие, помимо всего прочего, имело еще и печальную историю. Его потенциал был подорван на взлете большевицкой революцией. А между прочим его представители смогли предвосхитить даже многие трансгуманистические мысли (см. например идеи одного из основателей космизма Федорова). Но начиная с XX века русская религиозно-философская мысль неустанно деградировала, достигнув дна в современное время, когда идеологи РПЦ стали напрямую ассоциироваться с религиозными фанатиками, мракобесами, креационистами и заядлыми ретроградами. Читать ныне возможно (и то с некоторым трудом) только тех, кто избегает многих "острых тем" (вроде Кураева и Осипова), или людей-осколков прежнего величия (вроде Меня и Антония Сурожского). Вот вторые и будут представлены ниже. Я цитировал уже этих авторов в посте об апокатастасисе, сегодня же речь пойдет о социальном равноправии женщин и мужчин.
Евдокимов П.Н. Женщина и спасение мира. - Минск, 1999.
• 1 • Самое распространенное возражение против феминистического движения основывается на мнении, что женщина неспособна к творчеству. За редким исключением все гении - мужчины. Если и есть женщины-ученые и великие артистки, то почти нет женщин-композиторов. Однако, чтобы по справедливости судить о вкладе женщин в культуру, необходимо рассмотреть соответствующие исторические условия.
В маленьком романе "Кто боится Вирджинии Вульф" ради шутки выдумана несуществовавшая в реальности сестра Шекспира: в ту эпоху женщине было запрещено быть гениальной. В Англии женщины-писательницы возбуждали по отношению к себе враждебные чувства. Джонсон сравнивает их с "собакой, которая ходит на задних лапах: получается плохо, но вызывает удивление". Герцогиня Ньюкастлская2 отмечает, что "женщины живут, как совы, умирают, как черви"; поднятая на смех, она затворяется в своем имении и становится полусумасшедшей.
• 2 • Женщина вела паразитическое существование, она получала скудное и плохое образование, и нужны были совершенно исключитель-. ные условия, чтобы она могла проявить в полной мере свои интеллектуальные и артистические способности. В древнем Египте, а также в Греции женщины имели доступ к свободным профессиям. Гомер обращается с трогательными словами к женщинам, сияющим красотой и мудростью. На прекрасную Арете, супругу Алкиноя, все смотрят, "как на Бога". Аспазия Милетская, любовница Перикла, заставляет преклоняться перед собой самых великих философов; она вдохновляет Сократа, и Платон увековечивает ее в своем "Пире" в образе Диотимы. Св. Павла, женщина высокообразованная, помогает блаженному Иерони-му в его трудах по переводу Библии. Монастыри Англии и Ирландии в VI и VII веках становятся центрами подготовки эрудированных женщин: они осведомлены в богословии, в каноническом праве и пишут латинские стихи. Св. Гертруда переводит с греческого Священное Писание.
XII век оставил нам прелестный рассказ о Новелле, дочери одного знаменитого экономиста из Болоньи. Обладая большими познаниями, дочь заменяла отца во время его отлучек. Но она была так прекрасна, что отец опасался, как бы ее вид не смутил слушателей, и он заставлял ее носить "маленькую занавеску перед лицом". Так, украшенная вуалью, она поднималась на кафедру и читала студентам лекции по праву. Однако за редким исключением даже такие женщины, как св. Клотильда, св. Радегунда, Бланка Кастильская, отличаются лишь после смерти своих мужей. Элоиза, Катерина Сиеннская, не говоря уже о Жанне д'Арк, - все они или аббатисы, или святые.
В период итальянского Возрождения женщины воспользовались расцветом индивидуализма, характерным для этой эпохи. Здесь рядом с могущественными властительницами - Жанной Арагонской, Изабеллой Эстской мы видим настоящих воительниц, например жену Джироломо Риарио. Ипполита Фиораменти командует войсками герцога Миланского; Виктория Колонна, которая дружила с Микеланджело, Лукреция Торнабуони, Империя проявляют литературный талант; Елена Корнаво получает степень доктора в Падуе, а Маргарита Ангулемская становится страстной поклонницей платонической философии.
• 3 • Однако если салоны XVII и XVIII веков, а также жизнь при дворе давали женщинам возможность оказывать значительное влияние на общественную и политическую жизнь (мадам де Севинье, мадам де Помпадур, мадам дю Барри), то основная масса женщин остается в это время вне настоящей культуры. То, что Екатерина Великая занимала императорский престол в России, а великосветская дама княгиня Дашкова председательствовала в Академии наук в Петербурге, никак не изменяло конкретного положения женщины. В то же самое время Домострой представлял собой идеал: согласно ему, жена полностью подвластна своему мужу, усиленно рекомендуются телесные наказания и, чтобы повысить авторитет мужчины, книга советует отцам никогда не улыбаться своим маленьким детям. Мужчина, то есть господин, всегда должен пребывать на недосягаемой высоте, чтобы тем самым подчеркивать существующее расстояние и различие. Разве Боссюэ не провозглашает, что женщина была только "лишней костью, только частью Адама, своего рода уменьшительным. Что же касается духа, то пропорции были почти те же". Однако Дидро правильно видит причину приниженности женщин: он констатирует, что "к ним всегда относились как к существам слабоумным". Кондорсе также подчеркивает разницу воспитания и условии общественной жизни. И это ставит основной вопрос: связана ли приниженность женщины с самой ее природой или же с социальными условиями, которые оставались неизменными в течение тысячелетий? Действительно, как поздно женщина стала участвовать в университетской жизни! В Америке лишь в 1849 году в первый раз женщине была присвоена врачебная степень. Во Франции среднее образование для женщин было учреждено в конце XIX века, и первой женщиной, которая стала преподавать в университете, была Мария Кюри. Лишь несколько лет тому назад женщина, доктор Бертран-Фонтэн, была впервые назначена врачем парижских больниц. Во всяком случае нельзя сказать, что в истории женщина полностью выявила свои интеллектуальные и артистические способности, и, кроме этого, существуют глубокие психологические причины, которые выводят женщину из равновесия и выбивают из ее собственной реальности.
• 4 • Современная психология пользуется термином uber Ich, или super ego, который обозначает коллективное сознание. Это последнее оказывает огромное влияние на личное сознание через различные атавизмы: семейный, расовый, культурный и социальный. Можно расширить понятие "семейного невроза" и говорить о "социальном неврозе", о' женском иди мужском неврозе. Комплексы действуют так же, как и античный рок, когда темная сила как бы "околдовывает" человека. И тогда всякое стремление природы к своей собственной онтической норме переживается как преступное. Super ego стоит на страже видимого равновесия и отклоняет все, что может вызвать ощущение виновности. "Принуждение к повторению" действует так, чтобы всегда воспроизводить одни и те же ситуации. Оно выступает как индивидуальная необходимость и фатальным образом заранее обрекает на провал всякое усилие, направленное на освобождение. Так, помимо какой-либо индивидуальной воли, в течение многих поколений super ego подчиняет женщину мужчине. "Принуждение к повторению" действует с непреложным автоматизмом, мешает женщине стать поистине женщиной и таким образом делает ее соучастницей исторического процесса своего собственное го закабаления.
Нужно понять, что, с одной стороны, жизнь, полная конфликтов, была бы невыносимой без super ego, но, с другой стороны, что его воздействие на подсознание никогда не достигает настоящей причины, но лишь уничтожает томительное чувство вины и возможность ее осознания. Цель super ego состоит не в том, чтобы победить зло, но чтобы создать ощущение защищенности, укрытости, даже если это очевидное, вполне определенное зло. Мужская раса, в виде реванша за матриархат, укрепляет свою победу через создание мифа - "мифа о мужчине-господине", и теперь именно этот мужчина определяет способ существования и распределение ролей между мужчиной и женщиной.
• 5 • Везде и всегда - начиная с Отца Небесного, Которому народный лубок или упрощенные катехизисы придают ярко выраженные мужские черты, до природного отца, который для ребенка является выражением Божественной власти, - женщина привыкает благоговейно преклоняться перед мужественностью мужчины. Педагоги не упускают случая называть "женским" все, что относится к состоянию слабости и приниженности, а "мужским" - все, что относится к храбрости, величию, человеческому достоинству. "Человек" настолько отождествлен с мужским родом, что даже основное моральное понятие - добродетель - в классических языках принадлежит к мужскому роду: греч. areteпроисходит от апёг - самец, так же, как virtus от vir.
Если женщина колеблется между мужеподобностью и женственностью и желает себя вести как свободное человеческое существо, то ее обвиняют в том, что она переступает границы своей природы и у нее образуется комплекс Дианы. Девочки, глядя на свое тело, обнаруживают, что должны были бы родиться мальчиками, что они покалеченные существа. В период полового созревания они видят, что их тело свидетельствует о существовании неполноценном, даже нечистом. Кровь менструаций кажется дурным элементом женской сущности: раввинисти-ческие традиции видят в ней последствия отношений между Евой и змием; с другой стороны, эта кровь - извергаемая, а значит, изъятая из системы кровообращения, - считалась мертвой и, следовательно, нечистой по существу; нечист также и тот, кто прикоснулся к источнику этой нечистоты - женщине. Лаодикийский собор 364 года запрещает женщинам вход во святилище, то есть в алтарь, по причине биологических особенностей их природы. Очистительные обряды, обряд взятия молитвы после родов указывают на то, что деторождение связано с осквернением, которое затрагивает женскую природу матери: она считается нечистой в течение 40 дней после родов и не допускается к святому Причастию. В одном русском документе XII века монах Кирик спрашивает у епископа Нифонта: "Можно ли давать причастие матери, умирающей до сорокового дня?" В ответе говорится, что в этом случае надц перенести умирающую в другой дом, вымыть ее, а потом уже причащать. Тот же монах спрашивает, может ли священник служить литур. гию, будучи облаченным в ризу, залатанную куском материи, взятым от женской одежды. Еврейский пуризм оставил глубокие следы в христианском сознании.
Объект воздействия темных сил, существо, в котором происходят странные физиологические процессы, немощная телом и нечистая по природе, пустая и пассивная - такой представляется женщина мужчине, существу активному и творческому, строящему будущее; такой она часто представляется и себе самой. Все в ее природе готовит ее к материнству, но у нее никогда не может быть уверенности, что она его осуществит, и все время ее подстерегает горечь неудачи - неудавшегося существа.
• 6 • Даже после Второй мировой войны, во время которой женщина сумела показать, что прекрасно может заменить мужчину на многих-местах и в разных ролях, мощное социальное давление предлагает ей единственно приемлемое решение: брак. Это ожидание брака закрывает горизонт всякой девушке. Очень показателен недавно проведенный •опрос среди студенток: "Многие из наших подруг учатся, пребывая в ожидании. Если они не выйдут замуж, то займутся какой-нибудь незаметной профессией... и кончат тем, что станут себя считать винова” тыми - в чем, они не смогли бы сказать, однако виноватыми, потому что все их обвиняют; здесь должно быть что-то, что ускользает от ад понимания". Этот комплекс вины - очень стойкий комплекс. В чем состоит вина - неизвестно, но есть чувство вины. У женщины нет собственной судьбы, она - существо относительное, связанное с судьбой мужчины, но само соединение с этой судьбой является привилегией^ Бывают также забытые женщины. Для Монтерлана старым девам не” места в мире мужчин, и он описывает отвращение, которое вызывает у него всякая женщина, не представляющая собой эротического объекта. Подобно крови, извергнутой из кровеносной системы, существо, уклонившееся от своей судьбы - служить мужскому началу, - уже по этой самой причине является нечистым. Даже в любви женщина - пассивна, подчинена, подвластна. Женщину выдают замуж, и она отдается; мужчина ее получает так же, как он получает удовольствие, "употребляя женщину", да еще подчеркивается, что он тоже дарит ей удовольствие.
Но рабыня мстит своему господину. Отдаваясь полностью, женщина желает также полностью обладать мужчиной и становится его тюремщицей. Круг замыкается, и только смерть приносит разрешение. В этом вся проблема любви-страсти Вагнера и всех великих мыслителей, столь пессимистичных в отношении конечного исхода любви. Брак приносит женщине положение в обществе, но, если присмотреться ближе, совместная жизнь, светская жизнь, материнство часто представляют собой лишь обманчивые уходы от действительности. Женщина в своем женском - часто лишь украшение. Погруженная в многочисленные заботы, женщина всегда настолько занята, что ничего не может сделать; она тратит все свое время на то, чтобы содержать в порядке вещи и других живых существ, и кончает тем, что сама становится содержанкой. Любовь, нарциссизм, даже мистическая ревность не позволяют женщине воздействовать на мир; они скорее создают преграды для подобного воздействия и превращаются в своего рода бегство. Мужчина в своих предприятиях руководствуется разумом и может сознательно рисковать жизнью - это значит, что он может ею распоряжаться. Женщина не рискует своей жизнью, она ее отдает; однако, как и у всех самок, это функциональная, биологическая отдача. В самом этом акте самоотдачи проявляется зависимость женщины от биологического вида, ее порабощенность природой. Господствуя над природой, мужчина в то же время господствует и над женщиной, порабощает ее. Однако рано или поздно всякое угнетение неизбежно вызывает ответную реакцию, причем экономические обстоятельства или игра политических партий могут создать столь благоприятные условия, что сила "принуждения к повторению" поколеблется.
• 7 • После той роли, которую женщина сыграла во время войны, мужчина больше не может оспаривать завоеванные ею позиции. Движение эмансипации освобождает и приводит в движение огромный потенциал сил. Участие в экономическом производстве вводит женщину в мужскую общность, однако мужчина ощущает неясный страх перед существом, которое развивается слишком быстро; он обеспокоен за свою собственную безопасность. Существующий общественный строй под угрозой. Мужчина предпочел бы обращаться с женщиной, как с рабыней, внушая ей, что она царица.
Но в любом случае патриархальный строй, основанный на классических типах господина и служанки, серьезно поколеблен. Широкое распространение получило представление, что женщина прежде всего занимается какой-либо профессиональной деятельностью и лишь потом она - супруга или любовница. Ее специальность делает ее независимой, а моральная и религиозная узда исчезает вместе с упадком буржуазного семейного уклада и "домашнего очага". По уже устаревшим статистическим данным госпожи Коллонтай, из шестидесяти миллионов советских работниц половина незамужние. Женщина зарабатывает себе на жизнь и даже в любви быстро скатывается к мужскому образу действий, лишенному какой-либо духовной значимости.
Вовлеченная в построение нового мира, эмансипированная женщина обозначается термином "не состоящая в браке" (celibalaire), который сам по себе отражает размах свершившейся революции. Но, согласно наблюдениям Кайзерлинга, новая социальная атмосфера в Америке и в Советской России убивает глубокие эмоции и изменяет смысл всех ценностей. Романы "Наилучший из миров "Хаксли или "1984 год "Джорджа Оруэлла весьма красноречивы. Женщина быстро заражается болезнями мужчины: ее манит и влечет удовольствие. Однородная профессиональная подготовка фальсифицирует женскую природу, а равное образование льстит, но не дает никаких подлинных навыков, благодаря которым женщина - именно как женщина - могла бы вступить в человеческую общность.
Потребность в равноправии делает женщину агрессивной и заставляет ее соревноваться. Женщина дублирует мужчину, но потенциал ее чисто женской эмоциональности истощается, и она рискует из-за этого утратить свою природу. Имеет место сильное искажение, усугубленное тем обстоятельством, что женщина включается в мужской мир в период его упадка. Современная экономическая эволюция допускает свободный союз мужчины и женщины как легитимное общественное состояние. Чета живет в гостинице, а дети помещены в интернаты. Отец, ущербленный в своих особых правах, и постоянно отсутствующая мать - в этой ситуации дети оказываются в состоянии моральной заброшенности. Так называемая свободная любовь, в которой участвует тело в отсутствие души, вызывает множество неврозов, сопровождающихся чувством тревоги.
• 8 • Именно в этот мир невротиков вводит нас книга Симоны де Бовуар. Это замечательная книга, настоящая "сумма" очень правильных и смелых наблюдений, однако она кончается на фальшивой ноте и вызывает чувство страшной пустоты. Отсутствие заключительного вывода и свойственно философии Сартра. За пределами видимостей нет никакой тайны, и даже демоническая бездна не имеет глубины - это бездна плоскостности. Еще Ницше забил тревогу и возгласил: "Не лишайте женщины ее тайны". Если сводить женщину к чистой физиологии, то исчезает не только ее тайна, но и сама женщина. "Для себя" жен-щины-экзистенциалистки означает не что иное, как "все - для моего удовольствия". Ознакомление с природой этого удовольствия, описанного в форме девических мечтаний, вызывает тягостное чувство, так как описание указывает на обезьянью психологию, явно дегенеративную. Но всякий нигилизм уничтожает себя изнутри порождаемым им самим страшным вопросом: "А зачем?", экзистенциализм же вопросом: "А дальше что?"
Эта литература - все более нездоровая, так как она срывает не только маски лицемерия, но и необходимые покровы стыдливости, переносит нас в мир тягостного нездорового воображения. Никто не обязан медитировать на тему о конечных результатах процессов пищеварения. Сумасшедшие и маньяки существуют, но что может быть прискорбнее, чем заставлять себя погружаться в их видение мира и отождествлять его с видением всех! Образцы психопатологии, ценные в своем роде, не должны выходить за пределы своего собственного мира. Симона де Бовуар восстает против мифологии патриархального времени и незаметно переходит к мифу о женщине-амазонке, однако этот последний - рано или поздно, но неизбежно- приводит к великой блуднице Апокалипсиса. В обоих случаях утрачивается взаимность, предстояние лицом к лицу; автономия подавляет инаковость; друг друга употребляют и приходят к одиночеству, к отчуждению.
Однако именно через выход из гордого, романтического одиночества, через снижение самооценки и через вновь обретенное общение происходит возвращение человека. Человечество подобно вершине, два склона которой составляют мужское и женское начала, свершающиеся одно через другое. В Евангелии от Марка читаем: ".. .когда из мертвых воскреснут.., будут, как Ангелы на небесах" (Мк. 12.25). Сведенборг дает блестящее объяснение этим словам: мужское и женское в их совокупности - встретятся в Царствии Божьем в виде одного Ангела.
Дальше Евдокимов таки разделяет женское и мужское предназначение, но делает это метафизически и на религиозном языке (так что мало понятно, что конкретно он подразумевает). Мне кажется, что из приведенного выше отрывка следует неприятие философом как патриархального разделения прав и обязанностей, так и атеистического феминизма, основанного на философии Сартра, а сейчас даже на более трешовом постструктурализме.
Мень А. В. Сын человеческий
В этот момент к колодцу подошли ученики. Их поразило, что Учитель беседует с самарянкой. Она же, взволнованная, поспешила в город, чтобы рассказать о встрече соплеменникам.
- Равви, ешь! - предложили ученики.
- У Меня есть пища, которую вы не знаете.
Они переглянулись. Кто мог накормить Его в этом негостеприимном месте? Но еще больше удивились они, узнав, что не им, а этой простой женщине, к тому же блуднице и еретичке, Он впервые прямо сказал о Себе как о Мессии и посвятил ее в сущность вечной религии духа...
Для Сократа женщина была лишь тупым назойливым существом, а Будда не разрешал своим последователям даже смотреть на женщин. В дохристианском мире женщины чаще всего оставались молчаливыми рабынями, жизнь которых была ограничена изнурительным трудом и домашними заботами. Не случайно в одной из иудейских молитв были слова: «Благодарю Тебя, Боже, что Ты не создал меня женщиной...».
Христос возвращает женщине отнятое у нее человеческое достоинство и право иметь духовные запросы. Отныне ее место не только у семейного очага. Поэтому среди ближайших последователей Иисуса мы видим немало учениц, преимущественно галилеянок. Евангелия сохранили имена некоторых из них: это Мария из Магдалы, которую Господь исцелил от «семи бесов»; мать Иоанна и Иакова - Саломея; сестра Девы Марии - Мария Клеопова; Сусанна; Иоанна - жена Хузы, домоправителя Антипы. Самые состоятельные из них оказывали поддержку маленькой общине.
Однако Иисус не хотел, чтобы их роль ограничивалась этим.
При посещении Иерусалима Он сблизился с семьей некоего Элеазара, или Лазаря, который жил близ города в поселке Вифания с сестрами Марфой и Марией. Учитель любил их дом, под кровом которого нередко находил отдых. Однажды, когда Он пришел к ним, Марфа начала хлопотать об угощении, а Мария села у ног Учителя, чтобы слушать Его слова. Видя это, старшая сестра обратилась к Нему:
- Господин, Тебе дела нет, что сестра меня одну оставила служить? Скажи ей, чтобы она мне помогла.
- Марфа, Марфа, - ответил Иисус, - заботишься ты и беспокоишься о многом, а одно только нужно. Мария же благую долю избрала, которая не отнимется от нее.
Поучительно, что даже противники Иисуса, хотя и видели Его в окружении женщин, не осмеливались клеветать на Него. Это одна из поразительных черт евангельской истории. «Тот, Кто однажды покорит ветер и море, - пишет Франсуа Мориак, - обладал властью воцарять великий покой в сердцах... Он усмирял начинающиеся сердечные бури, ибо иначе в Нем поклонялись бы не Сыну Божию, а человеку среди людей».
Впоследствии, когда настал час испытания, первые женщины-христианки не покинули Господа, как прочие ученики. Они были на Голгофе в момент Его смерти, проводили Учителя до места погребения, и им первым была открыта пасхальная тайна...
Евангелие разрушило преграды, издавна разделявшие людей. Тем, кто соблюдал обряды Закона и кто не знал их, иудеям и чужеземцам, мужчинам и женщинам - каждому оно открывало дорогу в Царство Христово, где становилась второстепенной принадлежность к нации, сословию, полу, возрасту. Созерцая это чудо, апостол Павел восклицал: «Здесь нет эллина и иудея, нет обрезания и необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всех - Христос!»
Продолжение в комментариях
Когда-то уважаемый мною Кураев (смысловое ударение расставьте сами) высказал замечательную мысль о том, что пожалуй каждый согласен с необходимостью перемен в православной церкви, мнения расходятся лишь по поводу того, что конкретно подлежит изменению. У меня к современному "православному дискурсу" также имеется огромное (по сравнению со "среднестатистическим верующим") количество претензий. Но всех их можно записать в основную категорию - приятие или неприятие прогресса и перемен. Можно условно выделить две крайние позиции среди христианских мыслителей на этот счет: традиционалистскую и модернистскую. Великолепно, когда самоназвания одних совпадают с ярлыками других - сразу становится понятно, что порой разница во взглядах среди приверженцев разных конфессий является просто милым спором о вкусах по сравнению с таковой внутри своего же направления.
Так вот, традиционалисты (они же фундаменталисты, они же обскурантисты) в т.н. философии истории придерживаются взгляда тотального антипрогрессизма. Они, как и все христиане, считают время линейным, вот только стремится оно к всеобщему упадку, регрессу и апокалипсису, в ходе которого грешное человечество будет сначала почищено Антихристом/войнами/эпидемиями, а затем еще и "любящим" Богом, который отправит подавляющее большинство многомиллиардного человечества в бесконечный ад без права обжалования. Казалось бы, ну мало ли скептичных алармистов в нашу эпоху, чего тут такого? Однако есть существенная разница между западными алармистами с не обнадеживающими общественно-политическими концепциями и их аналогами среди религиозных философов. Грубо говоря, первые пишут "смотрите, что будет, если мы срочно не сделаем то и это", вторые утверждают "это случится anyway, а если не хотите разделить общую участь, то живите так, будто последних нескольких столетий не существовало". Отсюда и взгляды фундаменталистов на целый пласт проблем: отрицание эволюции, "цитирующее богословие" (когда т.н. "богословы" вместо развития понимания каких-либо догматов и теологуменов хотят узнать только то, как их видели люди, жившие более тысячи лет назад), полный традиционализм в бытовой и общественно-политической сферах жизни (семья по "домострою", поддержка любых мыслимых и немыслимых запретов на политическом уровне, критика модерна и тем более постмодерна, приверженность к маргинальным концепциям в политической философии, вроде рассказов об "особой миссии России" и прочего "Москва-Третий Рим"), отрицание ряда научных открытий и дисциплин, отрицательное или скептичное отношение к техническому прогрессу и т.д.,и т.п. Земной мир они воспринимают, как тест-площадку, на которой совершается отбор на членство в небесном раю, следовательно пытаться её как-то изменить и исправить - бессмысленно и бесперспективно.
Модернисты в этом полностью противоположны своим братьям и сестрам по вере. Они верят в неизбежный научный (в их случае=социальный) прогресс, стремятся рационализировать буквально все Писание (даже поддерживают концепцию "исторического Иисуса"), хотят подчинить научному дискурсу также и этику (т.е. сделать её целиком утилитарной), полностью поддерживают модернизацию общества и ломку традиционных укладов. Апокалипсиса в предыдущем понимании у них нет, развитие бесконечно, а рай можно и нужно строить на земле.
Разумеется, описанное выше - это крайние точки зрения, с которыми мало кто будет солидарен без оговорок. Большинство верующих лишь тяготеет к той или иной концепции в большей или меньшей мере. Никакого институционального закрепления в этих группах нет, но разница в подходах все же имеется. Традиционалисты хотят "все оставить как прежде", модернисты жаждут многое поменять. Ну, а теперь каждый, кто хоть немного вникал в христианский дискурс может сам для себя ответить к чему больше тяготеет церковь той или иной конфессии в той или иной стране. По-моему, для жителей СНГ все очевидно.
Разумеется, я больше модернист, чем традиционалист, хотя и считаю, что десакрализация Писания это перебор. Каждая эпоха должна находить в Библии новые смыслы, оставляя тем не менее какой-то наиболее важный костяк нетронутым (эдакая смесь деонтологической этики с утилитарной, как-нибудь надо и про это написать), поэтому превращать её в некий рациональный морально-этический кодекс, наподобие "Гуманистического манифеста" не стоит. Но тем не менее я полагаю, что именно Церковь должна стоять в авангарде социальных перемен (иначе они могут привести к чему-то вроде традиционалисткого Апокалипсиса), вовремя их осмысливая и трансформируя ту человеческую (утилитарную часть), что есть в её учении. Как собственно и было вплоть до XVII-XVIII века. Именно христианство, если что, породило науку, как социальный феномен, но не совладало с её ближайшим по историческим меркам глобальным следствием - модернизацией. Церковь легко приспособилась к языческим воззрениям крестьян (превратив культ Непобедимого Солнца в Рождество, а групповую мораль в общечеловеческую), блестяще переработало языческую философию (неоплатонизм в восточной традиции и томизм в западной), но затем расслабилась и пропустила момент, когда переделанное ею традиционное общество ушло с исторической арены, оставляя все население западного мира в культурном шоке и аномии. Примеров можно приводить массу и самый невинный это посты. Вплоть до XIX века продукты животного происхождения занимали в рационе крестьян ок. 15% всех потребляемых калорий, сейчас этот процент поднялся минимум до 50 (только по рекомендациям ВОЗ и только мяса нужно 30%). Как вы думаете, в постах (которые по идее на конкретную еду не должны быть завязаны) что-то изменилось? Поменялось только отношение к ним (постфактум, когда стало понятно, что только единицы смогут его полностью соблюсти), но сами предписания, разработанные для монахов древности никто и не пробовал переработать, чем и пользуются традиционалисты всех мастей, пугая население вечным адом за курицу по пятницам, при этом поедая её в Великий пост.
Но этот пост я хотел бы посвятить проблеме поважнее, чем мяско. В традиционных обществах зачастую весьма высока младенческая смертность (об этом кстати традиционалисты как-то постоянно забывают), что стимулирует более высокую рождаемость, чтобы как можно больше детей дожило до взрослого возраста и смогло обеспечить стариков-родителей. Высокая рождаемость истощает женский организм и жестко привязывает женщину к дому, так как делает невозможным её постоянное участие в жизненно важных для крестьянина полевых работах (хотя в час пик женщины работают наравне с мужчинами). Подобное разделение труда закрепилось, передавалось из поколения в поколение (как и все в традиционном обществе) и получило свое "природное" обоснование, так как социологической рефлексии тогда не существовало. Не обошло это и христианство, хотя все известные на этот счет цитаты из Евангелий ИМХО не так однозначны, да и не существует таких грехов, как "выполняла мужские социальные функции", "считал, что жена компетентней тебя в ряде вопросов", и т.д. Тем не менее церковная среда полностью восприняла реалии своей эпохи и приветствовала разделение обязанностей по половому признаку вместе с подчиненным положением женщины. Вот только человек предполагает, а Бог располагает, поэтому уже в XIX веке умным людям становилось ясно, что принцип "трёх К" обоснован чуть более, чем никак, и постепенно утрачивает свой смысл. В XX веке это было проверено и подтверждено экспериментально. Женщина прекрасно заменяла воюющих мужчин на заводах, сельских работах, медицине, науке, та даже в той же войне они справлялись порой ничуть не хуже. Однако консервативная Церковь, подзабывшая свой интеллектуальный потенциал, отреагировала на сии глобальные перемены в общественном сознании индифферентно. Во многом потому, что традиционалисты вовсю теснили модернистов в богословии. В 50-е-60-е года новая социальная реальность таки нашла себе философское и научное обоснование, разумеется, отнюдь не на христианских началах. Постепенно разрыв между христианами и "прогрессивными людьми" все больше увеличивался и самовоспроизводился. Чем меньше Церковь интересовало равноправие, тем больше идеология эмансипации становилась атеистической и принимала те черты, которые Церковь не могла интегрировать. Замкнутый круг.
Характерный пример - отношение к полигамии в половой сфере. В традиционных обществах женские прелюбодеяния осуждались более, чем мужские и это определенно являлось нелогичным и оскорбительным двойным стандартом. Если бы христианский дискурс вплотную занялся проблемой неравноправия, то сейчас существовал бы мужской аналог слова "шлюха" и он имел бы такое же неодобрительно-оскорбительное значение. Вместо этого атеистический феминизм продавливает сексуальную свободу и для женщин тоже, что позволяет христианским публицистам скептично относится ко всему комплексу гендерных исследований. Проблему усугубляет также то, что феминизм чертовски не монолитен. Мало кто знает, но стадиальная классификация этой идеологии во многом ошибочна. Даже сейчас феминистки воюют друг с другом по целому ряду вопросов: одни топят за включение в свой дискурс освобождение мужчин от традиционных гендерных ролей, другие вообще отрицают возможность мужчины быть феминистом; одни выступают за легализацию проституции, другие хотят криминализовать даже клиентов; одни признают интерсекциональность, другие считают это разводкой и попыткой разделить женское движение; одни пытаются изменить общество, другие хотят построить свое альтернативное общество с минимализацией контактов с мужчинами, и т.д., и т.п. Это приводит к весьма распространенной ошибке, когда по одному одиозному заявлению одной (радикальной) феминистки начинают судить обо всем комплексе этих идей. Это все равно, что по мнению какого-нибудь протестантского фундаменталиста судить обо всем христианстве....., хотя подождите, именно это как раз и происходит :(
Русское богословие, помимо всего прочего, имело еще и печальную историю. Его потенциал был подорван на взлете большевицкой революцией. А между прочим его представители смогли предвосхитить даже многие трансгуманистические мысли (см. например идеи одного из основателей космизма Федорова). Но начиная с XX века русская религиозно-философская мысль неустанно деградировала, достигнув дна в современное время, когда идеологи РПЦ стали напрямую ассоциироваться с религиозными фанатиками, мракобесами, креационистами и заядлыми ретроградами. Читать ныне возможно (и то с некоторым трудом) только тех, кто избегает многих "острых тем" (вроде Кураева и Осипова), или людей-осколков прежнего величия (вроде Меня и Антония Сурожского). Вот вторые и будут представлены ниже. Я цитировал уже этих авторов в посте об апокатастасисе, сегодня же речь пойдет о социальном равноправии женщин и мужчин.
Евдокимов П.Н. Женщина и спасение мира. - Минск, 1999.
• 1 • Самое распространенное возражение против феминистического движения основывается на мнении, что женщина неспособна к творчеству. За редким исключением все гении - мужчины. Если и есть женщины-ученые и великие артистки, то почти нет женщин-композиторов. Однако, чтобы по справедливости судить о вкладе женщин в культуру, необходимо рассмотреть соответствующие исторические условия.
В маленьком романе "Кто боится Вирджинии Вульф" ради шутки выдумана несуществовавшая в реальности сестра Шекспира: в ту эпоху женщине было запрещено быть гениальной. В Англии женщины-писательницы возбуждали по отношению к себе враждебные чувства. Джонсон сравнивает их с "собакой, которая ходит на задних лапах: получается плохо, но вызывает удивление". Герцогиня Ньюкастлская2 отмечает, что "женщины живут, как совы, умирают, как черви"; поднятая на смех, она затворяется в своем имении и становится полусумасшедшей.
• 2 • Женщина вела паразитическое существование, она получала скудное и плохое образование, и нужны были совершенно исключитель-. ные условия, чтобы она могла проявить в полной мере свои интеллектуальные и артистические способности. В древнем Египте, а также в Греции женщины имели доступ к свободным профессиям. Гомер обращается с трогательными словами к женщинам, сияющим красотой и мудростью. На прекрасную Арете, супругу Алкиноя, все смотрят, "как на Бога". Аспазия Милетская, любовница Перикла, заставляет преклоняться перед собой самых великих философов; она вдохновляет Сократа, и Платон увековечивает ее в своем "Пире" в образе Диотимы. Св. Павла, женщина высокообразованная, помогает блаженному Иерони-му в его трудах по переводу Библии. Монастыри Англии и Ирландии в VI и VII веках становятся центрами подготовки эрудированных женщин: они осведомлены в богословии, в каноническом праве и пишут латинские стихи. Св. Гертруда переводит с греческого Священное Писание.
XII век оставил нам прелестный рассказ о Новелле, дочери одного знаменитого экономиста из Болоньи. Обладая большими познаниями, дочь заменяла отца во время его отлучек. Но она была так прекрасна, что отец опасался, как бы ее вид не смутил слушателей, и он заставлял ее носить "маленькую занавеску перед лицом". Так, украшенная вуалью, она поднималась на кафедру и читала студентам лекции по праву. Однако за редким исключением даже такие женщины, как св. Клотильда, св. Радегунда, Бланка Кастильская, отличаются лишь после смерти своих мужей. Элоиза, Катерина Сиеннская, не говоря уже о Жанне д'Арк, - все они или аббатисы, или святые.
В период итальянского Возрождения женщины воспользовались расцветом индивидуализма, характерным для этой эпохи. Здесь рядом с могущественными властительницами - Жанной Арагонской, Изабеллой Эстской мы видим настоящих воительниц, например жену Джироломо Риарио. Ипполита Фиораменти командует войсками герцога Миланского; Виктория Колонна, которая дружила с Микеланджело, Лукреция Торнабуони, Империя проявляют литературный талант; Елена Корнаво получает степень доктора в Падуе, а Маргарита Ангулемская становится страстной поклонницей платонической философии.
• 3 • Однако если салоны XVII и XVIII веков, а также жизнь при дворе давали женщинам возможность оказывать значительное влияние на общественную и политическую жизнь (мадам де Севинье, мадам де Помпадур, мадам дю Барри), то основная масса женщин остается в это время вне настоящей культуры. То, что Екатерина Великая занимала императорский престол в России, а великосветская дама княгиня Дашкова председательствовала в Академии наук в Петербурге, никак не изменяло конкретного положения женщины. В то же самое время Домострой представлял собой идеал: согласно ему, жена полностью подвластна своему мужу, усиленно рекомендуются телесные наказания и, чтобы повысить авторитет мужчины, книга советует отцам никогда не улыбаться своим маленьким детям. Мужчина, то есть господин, всегда должен пребывать на недосягаемой высоте, чтобы тем самым подчеркивать существующее расстояние и различие. Разве Боссюэ не провозглашает, что женщина была только "лишней костью, только частью Адама, своего рода уменьшительным. Что же касается духа, то пропорции были почти те же". Однако Дидро правильно видит причину приниженности женщин: он констатирует, что "к ним всегда относились как к существам слабоумным". Кондорсе также подчеркивает разницу воспитания и условии общественной жизни. И это ставит основной вопрос: связана ли приниженность женщины с самой ее природой или же с социальными условиями, которые оставались неизменными в течение тысячелетий? Действительно, как поздно женщина стала участвовать в университетской жизни! В Америке лишь в 1849 году в первый раз женщине была присвоена врачебная степень. Во Франции среднее образование для женщин было учреждено в конце XIX века, и первой женщиной, которая стала преподавать в университете, была Мария Кюри. Лишь несколько лет тому назад женщина, доктор Бертран-Фонтэн, была впервые назначена врачем парижских больниц. Во всяком случае нельзя сказать, что в истории женщина полностью выявила свои интеллектуальные и артистические способности, и, кроме этого, существуют глубокие психологические причины, которые выводят женщину из равновесия и выбивают из ее собственной реальности.
• 4 • Современная психология пользуется термином uber Ich, или super ego, который обозначает коллективное сознание. Это последнее оказывает огромное влияние на личное сознание через различные атавизмы: семейный, расовый, культурный и социальный. Можно расширить понятие "семейного невроза" и говорить о "социальном неврозе", о' женском иди мужском неврозе. Комплексы действуют так же, как и античный рок, когда темная сила как бы "околдовывает" человека. И тогда всякое стремление природы к своей собственной онтической норме переживается как преступное. Super ego стоит на страже видимого равновесия и отклоняет все, что может вызвать ощущение виновности. "Принуждение к повторению" действует так, чтобы всегда воспроизводить одни и те же ситуации. Оно выступает как индивидуальная необходимость и фатальным образом заранее обрекает на провал всякое усилие, направленное на освобождение. Так, помимо какой-либо индивидуальной воли, в течение многих поколений super ego подчиняет женщину мужчине. "Принуждение к повторению" действует с непреложным автоматизмом, мешает женщине стать поистине женщиной и таким образом делает ее соучастницей исторического процесса своего собственное го закабаления.
Нужно понять, что, с одной стороны, жизнь, полная конфликтов, была бы невыносимой без super ego, но, с другой стороны, что его воздействие на подсознание никогда не достигает настоящей причины, но лишь уничтожает томительное чувство вины и возможность ее осознания. Цель super ego состоит не в том, чтобы победить зло, но чтобы создать ощущение защищенности, укрытости, даже если это очевидное, вполне определенное зло. Мужская раса, в виде реванша за матриархат, укрепляет свою победу через создание мифа - "мифа о мужчине-господине", и теперь именно этот мужчина определяет способ существования и распределение ролей между мужчиной и женщиной.
• 5 • Везде и всегда - начиная с Отца Небесного, Которому народный лубок или упрощенные катехизисы придают ярко выраженные мужские черты, до природного отца, который для ребенка является выражением Божественной власти, - женщина привыкает благоговейно преклоняться перед мужественностью мужчины. Педагоги не упускают случая называть "женским" все, что относится к состоянию слабости и приниженности, а "мужским" - все, что относится к храбрости, величию, человеческому достоинству. "Человек" настолько отождествлен с мужским родом, что даже основное моральное понятие - добродетель - в классических языках принадлежит к мужскому роду: греч. areteпроисходит от апёг - самец, так же, как virtus от vir.
Если женщина колеблется между мужеподобностью и женственностью и желает себя вести как свободное человеческое существо, то ее обвиняют в том, что она переступает границы своей природы и у нее образуется комплекс Дианы. Девочки, глядя на свое тело, обнаруживают, что должны были бы родиться мальчиками, что они покалеченные существа. В период полового созревания они видят, что их тело свидетельствует о существовании неполноценном, даже нечистом. Кровь менструаций кажется дурным элементом женской сущности: раввинисти-ческие традиции видят в ней последствия отношений между Евой и змием; с другой стороны, эта кровь - извергаемая, а значит, изъятая из системы кровообращения, - считалась мертвой и, следовательно, нечистой по существу; нечист также и тот, кто прикоснулся к источнику этой нечистоты - женщине. Лаодикийский собор 364 года запрещает женщинам вход во святилище, то есть в алтарь, по причине биологических особенностей их природы. Очистительные обряды, обряд взятия молитвы после родов указывают на то, что деторождение связано с осквернением, которое затрагивает женскую природу матери: она считается нечистой в течение 40 дней после родов и не допускается к святому Причастию. В одном русском документе XII века монах Кирик спрашивает у епископа Нифонта: "Можно ли давать причастие матери, умирающей до сорокового дня?" В ответе говорится, что в этом случае надц перенести умирающую в другой дом, вымыть ее, а потом уже причащать. Тот же монах спрашивает, может ли священник служить литур. гию, будучи облаченным в ризу, залатанную куском материи, взятым от женской одежды. Еврейский пуризм оставил глубокие следы в христианском сознании.
Объект воздействия темных сил, существо, в котором происходят странные физиологические процессы, немощная телом и нечистая по природе, пустая и пассивная - такой представляется женщина мужчине, существу активному и творческому, строящему будущее; такой она часто представляется и себе самой. Все в ее природе готовит ее к материнству, но у нее никогда не может быть уверенности, что она его осуществит, и все время ее подстерегает горечь неудачи - неудавшегося существа.
• 6 • Даже после Второй мировой войны, во время которой женщина сумела показать, что прекрасно может заменить мужчину на многих-местах и в разных ролях, мощное социальное давление предлагает ей единственно приемлемое решение: брак. Это ожидание брака закрывает горизонт всякой девушке. Очень показателен недавно проведенный •опрос среди студенток: "Многие из наших подруг учатся, пребывая в ожидании. Если они не выйдут замуж, то займутся какой-нибудь незаметной профессией... и кончат тем, что станут себя считать винова” тыми - в чем, они не смогли бы сказать, однако виноватыми, потому что все их обвиняют; здесь должно быть что-то, что ускользает от ад понимания". Этот комплекс вины - очень стойкий комплекс. В чем состоит вина - неизвестно, но есть чувство вины. У женщины нет собственной судьбы, она - существо относительное, связанное с судьбой мужчины, но само соединение с этой судьбой является привилегией^ Бывают также забытые женщины. Для Монтерлана старым девам не” места в мире мужчин, и он описывает отвращение, которое вызывает у него всякая женщина, не представляющая собой эротического объекта. Подобно крови, извергнутой из кровеносной системы, существо, уклонившееся от своей судьбы - служить мужскому началу, - уже по этой самой причине является нечистым. Даже в любви женщина - пассивна, подчинена, подвластна. Женщину выдают замуж, и она отдается; мужчина ее получает так же, как он получает удовольствие, "употребляя женщину", да еще подчеркивается, что он тоже дарит ей удовольствие.
Но рабыня мстит своему господину. Отдаваясь полностью, женщина желает также полностью обладать мужчиной и становится его тюремщицей. Круг замыкается, и только смерть приносит разрешение. В этом вся проблема любви-страсти Вагнера и всех великих мыслителей, столь пессимистичных в отношении конечного исхода любви. Брак приносит женщине положение в обществе, но, если присмотреться ближе, совместная жизнь, светская жизнь, материнство часто представляют собой лишь обманчивые уходы от действительности. Женщина в своем женском - часто лишь украшение. Погруженная в многочисленные заботы, женщина всегда настолько занята, что ничего не может сделать; она тратит все свое время на то, чтобы содержать в порядке вещи и других живых существ, и кончает тем, что сама становится содержанкой. Любовь, нарциссизм, даже мистическая ревность не позволяют женщине воздействовать на мир; они скорее создают преграды для подобного воздействия и превращаются в своего рода бегство. Мужчина в своих предприятиях руководствуется разумом и может сознательно рисковать жизнью - это значит, что он может ею распоряжаться. Женщина не рискует своей жизнью, она ее отдает; однако, как и у всех самок, это функциональная, биологическая отдача. В самом этом акте самоотдачи проявляется зависимость женщины от биологического вида, ее порабощенность природой. Господствуя над природой, мужчина в то же время господствует и над женщиной, порабощает ее. Однако рано или поздно всякое угнетение неизбежно вызывает ответную реакцию, причем экономические обстоятельства или игра политических партий могут создать столь благоприятные условия, что сила "принуждения к повторению" поколеблется.
• 7 • После той роли, которую женщина сыграла во время войны, мужчина больше не может оспаривать завоеванные ею позиции. Движение эмансипации освобождает и приводит в движение огромный потенциал сил. Участие в экономическом производстве вводит женщину в мужскую общность, однако мужчина ощущает неясный страх перед существом, которое развивается слишком быстро; он обеспокоен за свою собственную безопасность. Существующий общественный строй под угрозой. Мужчина предпочел бы обращаться с женщиной, как с рабыней, внушая ей, что она царица.
Но в любом случае патриархальный строй, основанный на классических типах господина и служанки, серьезно поколеблен. Широкое распространение получило представление, что женщина прежде всего занимается какой-либо профессиональной деятельностью и лишь потом она - супруга или любовница. Ее специальность делает ее независимой, а моральная и религиозная узда исчезает вместе с упадком буржуазного семейного уклада и "домашнего очага". По уже устаревшим статистическим данным госпожи Коллонтай, из шестидесяти миллионов советских работниц половина незамужние. Женщина зарабатывает себе на жизнь и даже в любви быстро скатывается к мужскому образу действий, лишенному какой-либо духовной значимости.
Вовлеченная в построение нового мира, эмансипированная женщина обозначается термином "не состоящая в браке" (celibalaire), который сам по себе отражает размах свершившейся революции. Но, согласно наблюдениям Кайзерлинга, новая социальная атмосфера в Америке и в Советской России убивает глубокие эмоции и изменяет смысл всех ценностей. Романы "Наилучший из миров "Хаксли или "1984 год "Джорджа Оруэлла весьма красноречивы. Женщина быстро заражается болезнями мужчины: ее манит и влечет удовольствие. Однородная профессиональная подготовка фальсифицирует женскую природу, а равное образование льстит, но не дает никаких подлинных навыков, благодаря которым женщина - именно как женщина - могла бы вступить в человеческую общность.
Потребность в равноправии делает женщину агрессивной и заставляет ее соревноваться. Женщина дублирует мужчину, но потенциал ее чисто женской эмоциональности истощается, и она рискует из-за этого утратить свою природу. Имеет место сильное искажение, усугубленное тем обстоятельством, что женщина включается в мужской мир в период его упадка. Современная экономическая эволюция допускает свободный союз мужчины и женщины как легитимное общественное состояние. Чета живет в гостинице, а дети помещены в интернаты. Отец, ущербленный в своих особых правах, и постоянно отсутствующая мать - в этой ситуации дети оказываются в состоянии моральной заброшенности. Так называемая свободная любовь, в которой участвует тело в отсутствие души, вызывает множество неврозов, сопровождающихся чувством тревоги.
• 8 • Именно в этот мир невротиков вводит нас книга Симоны де Бовуар. Это замечательная книга, настоящая "сумма" очень правильных и смелых наблюдений, однако она кончается на фальшивой ноте и вызывает чувство страшной пустоты. Отсутствие заключительного вывода и свойственно философии Сартра. За пределами видимостей нет никакой тайны, и даже демоническая бездна не имеет глубины - это бездна плоскостности. Еще Ницше забил тревогу и возгласил: "Не лишайте женщины ее тайны". Если сводить женщину к чистой физиологии, то исчезает не только ее тайна, но и сама женщина. "Для себя" жен-щины-экзистенциалистки означает не что иное, как "все - для моего удовольствия". Ознакомление с природой этого удовольствия, описанного в форме девических мечтаний, вызывает тягостное чувство, так как описание указывает на обезьянью психологию, явно дегенеративную. Но всякий нигилизм уничтожает себя изнутри порождаемым им самим страшным вопросом: "А зачем?", экзистенциализм же вопросом: "А дальше что?"
Эта литература - все более нездоровая, так как она срывает не только маски лицемерия, но и необходимые покровы стыдливости, переносит нас в мир тягостного нездорового воображения. Никто не обязан медитировать на тему о конечных результатах процессов пищеварения. Сумасшедшие и маньяки существуют, но что может быть прискорбнее, чем заставлять себя погружаться в их видение мира и отождествлять его с видением всех! Образцы психопатологии, ценные в своем роде, не должны выходить за пределы своего собственного мира. Симона де Бовуар восстает против мифологии патриархального времени и незаметно переходит к мифу о женщине-амазонке, однако этот последний - рано или поздно, но неизбежно- приводит к великой блуднице Апокалипсиса. В обоих случаях утрачивается взаимность, предстояние лицом к лицу; автономия подавляет инаковость; друг друга употребляют и приходят к одиночеству, к отчуждению.
Однако именно через выход из гордого, романтического одиночества, через снижение самооценки и через вновь обретенное общение происходит возвращение человека. Человечество подобно вершине, два склона которой составляют мужское и женское начала, свершающиеся одно через другое. В Евангелии от Марка читаем: ".. .когда из мертвых воскреснут.., будут, как Ангелы на небесах" (Мк. 12.25). Сведенборг дает блестящее объяснение этим словам: мужское и женское в их совокупности - встретятся в Царствии Божьем в виде одного Ангела.
Дальше Евдокимов таки разделяет женское и мужское предназначение, но делает это метафизически и на религиозном языке (так что мало понятно, что конкретно он подразумевает). Мне кажется, что из приведенного выше отрывка следует неприятие философом как патриархального разделения прав и обязанностей, так и атеистического феминизма, основанного на философии Сартра, а сейчас даже на более трешовом постструктурализме.
Мень А. В. Сын человеческий
В этот момент к колодцу подошли ученики. Их поразило, что Учитель беседует с самарянкой. Она же, взволнованная, поспешила в город, чтобы рассказать о встрече соплеменникам.
- Равви, ешь! - предложили ученики.
- У Меня есть пища, которую вы не знаете.
Они переглянулись. Кто мог накормить Его в этом негостеприимном месте? Но еще больше удивились они, узнав, что не им, а этой простой женщине, к тому же блуднице и еретичке, Он впервые прямо сказал о Себе как о Мессии и посвятил ее в сущность вечной религии духа...
Для Сократа женщина была лишь тупым назойливым существом, а Будда не разрешал своим последователям даже смотреть на женщин. В дохристианском мире женщины чаще всего оставались молчаливыми рабынями, жизнь которых была ограничена изнурительным трудом и домашними заботами. Не случайно в одной из иудейских молитв были слова: «Благодарю Тебя, Боже, что Ты не создал меня женщиной...».
Христос возвращает женщине отнятое у нее человеческое достоинство и право иметь духовные запросы. Отныне ее место не только у семейного очага. Поэтому среди ближайших последователей Иисуса мы видим немало учениц, преимущественно галилеянок. Евангелия сохранили имена некоторых из них: это Мария из Магдалы, которую Господь исцелил от «семи бесов»; мать Иоанна и Иакова - Саломея; сестра Девы Марии - Мария Клеопова; Сусанна; Иоанна - жена Хузы, домоправителя Антипы. Самые состоятельные из них оказывали поддержку маленькой общине.
Однако Иисус не хотел, чтобы их роль ограничивалась этим.
При посещении Иерусалима Он сблизился с семьей некоего Элеазара, или Лазаря, который жил близ города в поселке Вифания с сестрами Марфой и Марией. Учитель любил их дом, под кровом которого нередко находил отдых. Однажды, когда Он пришел к ним, Марфа начала хлопотать об угощении, а Мария села у ног Учителя, чтобы слушать Его слова. Видя это, старшая сестра обратилась к Нему:
- Господин, Тебе дела нет, что сестра меня одну оставила служить? Скажи ей, чтобы она мне помогла.
- Марфа, Марфа, - ответил Иисус, - заботишься ты и беспокоишься о многом, а одно только нужно. Мария же благую долю избрала, которая не отнимется от нее.
Поучительно, что даже противники Иисуса, хотя и видели Его в окружении женщин, не осмеливались клеветать на Него. Это одна из поразительных черт евангельской истории. «Тот, Кто однажды покорит ветер и море, - пишет Франсуа Мориак, - обладал властью воцарять великий покой в сердцах... Он усмирял начинающиеся сердечные бури, ибо иначе в Нем поклонялись бы не Сыну Божию, а человеку среди людей».
Впоследствии, когда настал час испытания, первые женщины-христианки не покинули Господа, как прочие ученики. Они были на Голгофе в момент Его смерти, проводили Учителя до места погребения, и им первым была открыта пасхальная тайна...
Евангелие разрушило преграды, издавна разделявшие людей. Тем, кто соблюдал обряды Закона и кто не знал их, иудеям и чужеземцам, мужчинам и женщинам - каждому оно открывало дорогу в Царство Христово, где становилась второстепенной принадлежность к нации, сословию, полу, возрасту. Созерцая это чудо, апостол Павел восклицал: «Здесь нет эллина и иудея, нет обрезания и необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всех - Христос!»
Продолжение в комментариях