(реальные события в стилистической переработке, чтобы не так стыдно было; все факты, диалоги и реплики строго документальны)
С утра собиралися - рядилися, носки чистые считали - пересчитывали. Много их в нашем доме расплодилося, но все страшно они одинокие, нету пары у них, горемышных. Поискали одному пару в грязных, знаю - мезальянс, а что делать? А чумазые-то тоже неприкаянные, лежат себе в одиночестве.
Знать, война у них была ночью-то, все носки-мужички теперь померли. И лежат в пыли похоронены, под какими-то диванами скорбными, под которые никто не заглядывал. Остались лишь носки- бабеночки, все непарные, разные,что чистые, что грязные. Подобрали мы из них несколько целеньких,получилось аж четыре штучечки. Натянули любовно на четыре ножечки. Еще двум ножонкам колготки досталися. У колгот-то характер ласковый, не дерутся они, не брыкаются. А все любятся - забавляются. В ящике своем так перекрутятся, никогда расцепить не получится. Остальная одежа у нас спокойная, хотя часто грустна и задумчива. Оставляешь ее с вечера веселою, - утром , глядь, - а она вся в морщиночках, закручинилась-запечалилась.
Тут совет даю мудрый вам, детушки: не глядите на ее настроение, а то надо будет ее гладить ласково , не давая себе сна и отдыху.
Не должна одежа на шею вам сесть - натяните ее уж как есть, грустную. А потом то станет она радостною, когда на вас наоблипнется. Я уж если в свою втиснуся, - она на мне - веселая - веселая, ни одной хмурой морщиночки, прямо лопается вся от счастия!
Скоро сказка сказывается, да очень нескоро дело делается. Побежали шесть ножоночек (четыре в носочках, две в колготочках) по снежной дорожке, по закаканой. И собачки на нее-то какали, и петушки, и зайчики. Нелегкая это дорожка, опасная... М-да, а на дороге-то, на опасной, сидят восемь страшных курицей, полу мужеского, петухами в народе называемые. Раскрывают восемь клювов вострых, глазом черным беспощадно сверкают. Задрожали тогда бедны ноженьки, побежали домой за подмогою. Взяли яства и питие несметное, все скормили им ненасытным. И зачем только главны ноженьки, 45 размера могутного, этим летом яйца высидели? И зачем петухи поганые из яиц этих повыскакивали, надо было мне самой высиживать - были бы только милы курочки! Распахнули мы ворота дубовые, уворачиваясь от зайцев кусачих, и бежим- идем на службу, и почти не опаздываем.
Отстояли, на душе солнце ясное. И семья-то мы такая прекрасная. И спокойная, и достойная, и вообще благочестивая! Тут выходит из храма настоятель наш и говорит слово ласково: "А не пойдете вы, детинушки, на моих птенцов любоватися?" Любит, любит наш батюшка всяку тварь живу, птичек, козочек. Прихожан и то любит он, несмотря на их прекословие, прекословие, непослушание, громкое на службе стояние . Даже нас горемышных приветствует, вопрошая при случае ласково:" Али в секту какую вы ходите? Не стояли вы опять на службе вечером!" Вот и крутимся мы вкруг батюшки- мол, как така еще секта-то? Полюбуйтесь вы на нас, на старательных, на такое, на семейство благочестное. И пошли мы рядком за батюшкой, а за нами-то прихожане разные, да детишки краснощекие. А мы-то впереди плывем, как лебедушки, это нас настоятель звал-привечал, это мы самые главные. А по дороге-то к птичнику ребятишки игру затеяли. Развеселую игру в кидание, снежками там всякими и сосулями. И в недобрый час, ой в недобрый час , честна девочка Катичка прям за шиворот добру молодцу, сыном нашим называемым, запулила снега трошечки, запулила - рассмеялася. Не до смеху только сыночке, как годзилой он оскалился и на Катичку сразу бросился. А тут муж мой огроменненький прям на сына скаканул со всей силою, закричала я, горемышная, между ними шубным телом кинулась, чтоб на память хоть ушки сыночки мне осталися любоватися. Тут мы ножками и запутались, подвели нас белые ноженьки, в носочки и колготы упакованные. Лучше бы не лелеяли мы вас, ноженьки, а отдали бы злым кроликам, злым кроликам на поругание. И повалились мы всей семьей, на глазах всей честной компании, во глубокий сугроб, во холодненький, и сложили там свои головушки буйные, а задушки-то честному народу на потеху выставили! Я лежу, горемышная, а на мне все они лежат, все они лежат, не шевелятся.Тут я света белого не взвидела, забрыкалась ногами сильными, забарахталася руками белами. Глядь - стоим мы уже все на дороженьке, все шесть ножек, в снегу испачканных. А вокруг нас ни души человеческой, все сбежали от зрелища страшного. Только батюшка, солнце ясное, из курятника показался, ничего он , сердечный, не видел и поэтому ему радостно. Говорит он , на меня глядючи:"Что ж за диво такое дивное? Ведь нескоро еще Масленица, а уже стоит чучело снежное! "Тут сынок мой снежок выплюнул и отцу свому молвил ласково: "Зря ты, папочка, беспокоился, что погублю я девочку Катичку. Эта девочка не проста совсем. Моему знакомому молодцу прокусила она ноженьку, а другому ручку вывернула, так и ходит он скособоченный". Ох, не прав был честной отец, надо было бы мово мальчика не хватать, держать и в сугроб бросать, а отдать на расправу Катичке. И тогда бы любил он девочек, любил девочек да боялся бы!
Вот тако мы семейство примерное. Пожалейте нас, люди добрые. Скажите нам слово ласково!
(© А.В. Николаева)