Родственники удобные и неудобные. Надо ли любить папину жену и дочь?
Тот факт, что я мимолетно упомянула в журнале дочку мужа, вызвал среди моих читателей легкое оживление.
Собственно, понятно почему.
Дочка мужа - это, конечно, еще не жена мужа, но уже близко.
Опасно близко к чему-то такому, не совсем правильному.
Дочка мужа или жена папы - это, как правило, персонажи сложной истории с непростым сюжетом.
Вот расскажи я, например, о дяде, о тете, о племяннице, никто бы никогда не сказал:"А вот с этого места подробнее, пожалуйста. Почему вы никогда о них ничего не говорили?"
Никому не интересны традиционные родственники, у всех в журналах их и так хватает. Бабули-дедули, дочки-сынули. Это удобные для обсуждения герои.
А есть неудобные. Нет-нет, все мы люди цивилизованные, не первый раз замужем. А все же... А все же.
У меня есть знакомая, которая под угрозой развода запретила своему мужу общаться с бывшей семьей и бывшим сыном. Я специально написала с"бывшим сыном", уже предчувствуя ваши возмущенные комментарии:" Бывших сыновей не бывает!"
А вот бывает. И бывшие жены, и бывшие сыновья и дочки. У мужчин такое случается. Не у всех, конечно.
Вот так смотришь семейные фотографии подруги, она про всех рассказывает, показывает:"Это мы на Кипре. Ласковый взгляд на мужа: "Помнишь, дудочка, как я там купила белую шляпу с кружевами?"
Разложены на столе яркие карты жизни - фото, на них состоявшаяся судьба, милая семья. Вдруг взгляд мой выхватывает фото смешной девочки с большими бантами.
-А это?
- Дочка мужа.
Ловким движением картинка с девочкой забирается у меня из руки и отправляется в недра пухлого альбома, отец семьи слегка ерзает в кресле, жена смотрит на него так, как я смотрю на свою голую хохлатую собачку, когда она сделает лужу на полу в коридоре.
Но не у всех так. Скажу больше: у очень многих не так.
Подавляющее большинство умеет сохранять хорошую мину даже при плохой игре. Игре во взрослые отношения.
О том, что у меня есть старшая сестра, я узнала в семь лет. Не могу сказать, почему именно в этот день случился такой разговор, но прекрасно помню, что новость эта меня, мягко говоря, не обрадовала.
Только что родилась младшая сестра Дашка, и я перестала быть единственным ребенком в большой семье, в которой уже привыкла чувствовать себя царицей полей и делить трон ни с кем на самом деле не собиралась.
Но кто б меня спрашивал?!
А теперь еще к младшей - получите какую-то старшую! Очень надо было!
Досада на родителей, постоянно осложнявших мне жизнь своими детьми, прошла довольно скоро. Мифическая сестра быстро забылась и вспоминалась только по воскресениям, когда папа уходил к своей дочке.
У папы было, как и у всех, всего два выходных. Один день он отдавал нам с Дашкой, другой - своей Танечке.
Точно так же пополам делилась зарплата и продуктовые талоны в закрытую столовую на Грановского.
Той семье была отписана и государственная дача, право на которую имел папа, а мы жили летом в дедушкином пансионате ЦК.
Увидела я старшую сестру гораздо позже, уже подростком. Мне было лет 14, ей 24. Она училась в Литинституте и забегала к нам со своими друзьями выпить кофе и потрепаться с мамой.
Я, конечно, в этих посиделках не участвовала. Визиты прекратились с того дня, когда Таня привела к нам своего потенциального жениха - толстого бородатого юношу, - а он, смерив меня взглядом, громко сказал Таньке:" Красивая у тебя сестра".
Больше ее женихов в нашем доме я не видела. Таня стала приходить со своей мамой - Ниной Сергеевной, очень древней, как нам тогда казалось, старушкой.
Конечно, она была папина ровесница или около того, но папа к своим 60 был очень моложавым, стройным и спортивным мужчиной, а она настоящей бабусей, с палочкой, седыми кудряшками, толстыми очками на круглом морщинистом лице.
Она нам с сестрой так и сказала при первой встрече:" Зовите меня бабой Ниной".
Но, конечно, мы ее никак не звали, мы совсем не разговаривали с ней, так как она к нам не обращалась. Скользила взглядом поверх голов, как будто нас и вовсе не было.
Папа,и так всегда любезный, становился неестественно галантным. Пододвигал стул бывшей жене, отодвигал, ставил тарелку, забирал тарелки, неловко суетился и громко-громко говорил.
Мама, всегда хлебосольная и приветливая, становилась просто как патока. Папина любезность, мамина патока заполняли комнату, темные волны чрезмерного гостеприимства приподнимали над полом деревянный стол, гости брезгливо поджимали ноги, неодобрительно покачивая головами.
Нам с сестрой становилось дурно от слишком сладких слов и плавных жестов, от блестящих, как клинок кинжала, слишко уж остро умных шуток.
Дети всегда чувствуют фальшь.
Мы не могли бы в то время сформулировать, почему так натужно тяжелы эти визиты, но не хотели находиться за столом со взрослыми.
А внешне все было прекрасно. Взрослые мудрые люди сохранили ПРЕКРАСНЫЕ отношения. Общались, советовались, встречались.
Так было довольно долго. Потом визиты почему-то прекратились. Через несколько лет Нина Сергеевна умерла.
А Танечка появилась на папин очередной юбилей. (Кстати, меня всегда в семье звали Настей, Дашку Дашкой, а Танечку только Танечкой. До сих пор.)
На тот папин праздник собралась вся наша семья, папины друзья юности Дима и Наташа Курсы и ... Танечка.
Она молча пила за столом за папино здоровье, ела мамины салаты, а потом вышла на кухню, где я что-то делала, и стала кричать, глядя с ненавистью на меня и захлебываясь словами: "Ты стала толстая после родов! Ты растолстела! Ты урод, ты теперь урод!"
Она захлебывалась словами, я смотрела на нее в ужасе, не зная, что и сказать. Дело в том, что я всю жизнь стыдилась своей худобы, а Танечка всегда была пухлой и невысокой брюнеткой с широким тазом, массивными ногами. У нее очень милое лицо с большими выразительными глазами, нервный, хорошо очерченный рот. Но сейчас этого лица не было, была гримаса ненависти и эта широкобедрая фигура, которая надвигалась на меня, размахивая руками.
Я так и не успела ничего сказать, потому что откуда-то выскочила моя хрупкая младшая сестра, гневно пылающая щеками, подлетела к нашей старшей общей сестре и закричала: "Не смей оскорблять мою сестру, не смей ее трогать, это ты... ты... ты сама толстая!"
Внешне, наверное, это все выглядело как глупая девичья разборка ни о чем. Но были уже взрослыми женщинами, и со всеми нами в этот момент происходило что-то. И каждый сделал свои выводы.
"У меня нет никакой старшей сестры Танечки, и при мне больше о ней не говорите", - это вывод Даши, который она донесла до родителей в тот же день.
"А я почему-то ничего не слышала и не заметила", - вывод мамы.
Папа оставил свои выводы при себе.
Мой вывод было сформулировать труднее. Но я вдруг со всей очевидностью увидела в гневной большой черноволосой женщине, надвигающейся на меня, маленькую, очень толстую девочку, которую бабушка раскормила так, что малышка долгие годы была похожа на шар, девочку, от которой почему-то ушел папа. И завел себе новую девочку. Очень-очень худую! О моей худобе в семье слагали легенды.
И папа любит теперь чужую худую девочку, а родную видит только по воскресеньям. Тогда не надо совсем такого папы! В дни таких тяжелых мыслей Танечка отказывалась видеться с отцом, и он приходил из того дома очень печальный.
А Танечка, наверное, тоже сделала какие-то выводы, потому что в следующую нашу встречу на папином дне рождения она сказала, не глядя мне в глаза: "Ты похудела". И с большим пиететом общалась с Дашкой, признав наконец в ней равную.
Потом я увидела ее уже на похоронах папы. Это была очень-очень худая женщина с измученным, как это нередко бывает у очень худых и немолодых женщин, лицом.
За руку она держала маленького мальчика. Она родила ребенка в 44 года. Первого и единственного. Она изменилась. Ничего не было в ее глазах, кроме усталости и грусти. Нам просто уже некого было делить.
Когда я (очень редко) вспоминаю о той папиной семье, я сразу вижу все эти застолья,монументальную и властную Нину Сергеевну, мамино встревоженное и просительное лицо, слышу папин неестественно громкий голос и Танечкин смех и думаю о том, что все они слишком старались быть хорошими людьми. Так сильно, что их загнанная глубоко внутрь боль не ушла, не растворилась во множестве дней и лет, а осталась навсегда.
Потом я буду говорить об этом с духовником, и он мне скажет: "Все эти отношения неестественны. Лучше их избегать".
И сразу мне станет легче. Я перестану чувствовать себя виноватой и недостаточно родственной, перестану переживать о том, что папина старшая дочь не общается с нами. Никогда.
Вот я и рассказала вам о первом скелете моей семьи. Их, неудобных и колючих, еще много в моем шкафу. Но все сразу не вытащить: читатели могут оказаться погребенными под старыми костями. Поэтому о дочке мужа и о жене дедушки в следующий раз.
До новых встреч, маленькие любопытные осквернители семейных захоронений :))))
Собственно, понятно почему.
Дочка мужа - это, конечно, еще не жена мужа, но уже близко.
Опасно близко к чему-то такому, не совсем правильному.
Дочка мужа или жена папы - это, как правило, персонажи сложной истории с непростым сюжетом.
Вот расскажи я, например, о дяде, о тете, о племяннице, никто бы никогда не сказал:"А вот с этого места подробнее, пожалуйста. Почему вы никогда о них ничего не говорили?"
Никому не интересны традиционные родственники, у всех в журналах их и так хватает. Бабули-дедули, дочки-сынули. Это удобные для обсуждения герои.
А есть неудобные. Нет-нет, все мы люди цивилизованные, не первый раз замужем. А все же... А все же.
У меня есть знакомая, которая под угрозой развода запретила своему мужу общаться с бывшей семьей и бывшим сыном. Я специально написала с"бывшим сыном", уже предчувствуя ваши возмущенные комментарии:" Бывших сыновей не бывает!"
А вот бывает. И бывшие жены, и бывшие сыновья и дочки. У мужчин такое случается. Не у всех, конечно.
Вот так смотришь семейные фотографии подруги, она про всех рассказывает, показывает:"Это мы на Кипре. Ласковый взгляд на мужа: "Помнишь, дудочка, как я там купила белую шляпу с кружевами?"
Разложены на столе яркие карты жизни - фото, на них состоявшаяся судьба, милая семья. Вдруг взгляд мой выхватывает фото смешной девочки с большими бантами.
-А это?
- Дочка мужа.
Ловким движением картинка с девочкой забирается у меня из руки и отправляется в недра пухлого альбома, отец семьи слегка ерзает в кресле, жена смотрит на него так, как я смотрю на свою голую хохлатую собачку, когда она сделает лужу на полу в коридоре.
Но не у всех так. Скажу больше: у очень многих не так.
Подавляющее большинство умеет сохранять хорошую мину даже при плохой игре. Игре во взрослые отношения.
О том, что у меня есть старшая сестра, я узнала в семь лет. Не могу сказать, почему именно в этот день случился такой разговор, но прекрасно помню, что новость эта меня, мягко говоря, не обрадовала.
Только что родилась младшая сестра Дашка, и я перестала быть единственным ребенком в большой семье, в которой уже привыкла чувствовать себя царицей полей и делить трон ни с кем на самом деле не собиралась.
Но кто б меня спрашивал?!
А теперь еще к младшей - получите какую-то старшую! Очень надо было!
Досада на родителей, постоянно осложнявших мне жизнь своими детьми, прошла довольно скоро. Мифическая сестра быстро забылась и вспоминалась только по воскресениям, когда папа уходил к своей дочке.
У папы было, как и у всех, всего два выходных. Один день он отдавал нам с Дашкой, другой - своей Танечке.
Точно так же пополам делилась зарплата и продуктовые талоны в закрытую столовую на Грановского.
Той семье была отписана и государственная дача, право на которую имел папа, а мы жили летом в дедушкином пансионате ЦК.
Увидела я старшую сестру гораздо позже, уже подростком. Мне было лет 14, ей 24. Она училась в Литинституте и забегала к нам со своими друзьями выпить кофе и потрепаться с мамой.
Я, конечно, в этих посиделках не участвовала. Визиты прекратились с того дня, когда Таня привела к нам своего потенциального жениха - толстого бородатого юношу, - а он, смерив меня взглядом, громко сказал Таньке:" Красивая у тебя сестра".
Больше ее женихов в нашем доме я не видела. Таня стала приходить со своей мамой - Ниной Сергеевной, очень древней, как нам тогда казалось, старушкой.
Конечно, она была папина ровесница или около того, но папа к своим 60 был очень моложавым, стройным и спортивным мужчиной, а она настоящей бабусей, с палочкой, седыми кудряшками, толстыми очками на круглом морщинистом лице.
Она нам с сестрой так и сказала при первой встрече:" Зовите меня бабой Ниной".
Но, конечно, мы ее никак не звали, мы совсем не разговаривали с ней, так как она к нам не обращалась. Скользила взглядом поверх голов, как будто нас и вовсе не было.
Папа,и так всегда любезный, становился неестественно галантным. Пододвигал стул бывшей жене, отодвигал, ставил тарелку, забирал тарелки, неловко суетился и громко-громко говорил.
Мама, всегда хлебосольная и приветливая, становилась просто как патока. Папина любезность, мамина патока заполняли комнату, темные волны чрезмерного гостеприимства приподнимали над полом деревянный стол, гости брезгливо поджимали ноги, неодобрительно покачивая головами.
Нам с сестрой становилось дурно от слишком сладких слов и плавных жестов, от блестящих, как клинок кинжала, слишко уж остро умных шуток.
Дети всегда чувствуют фальшь.
Мы не могли бы в то время сформулировать, почему так натужно тяжелы эти визиты, но не хотели находиться за столом со взрослыми.
А внешне все было прекрасно. Взрослые мудрые люди сохранили ПРЕКРАСНЫЕ отношения. Общались, советовались, встречались.
Так было довольно долго. Потом визиты почему-то прекратились. Через несколько лет Нина Сергеевна умерла.
А Танечка появилась на папин очередной юбилей. (Кстати, меня всегда в семье звали Настей, Дашку Дашкой, а Танечку только Танечкой. До сих пор.)
На тот папин праздник собралась вся наша семья, папины друзья юности Дима и Наташа Курсы и ... Танечка.
Она молча пила за столом за папино здоровье, ела мамины салаты, а потом вышла на кухню, где я что-то делала, и стала кричать, глядя с ненавистью на меня и захлебываясь словами: "Ты стала толстая после родов! Ты растолстела! Ты урод, ты теперь урод!"
Она захлебывалась словами, я смотрела на нее в ужасе, не зная, что и сказать. Дело в том, что я всю жизнь стыдилась своей худобы, а Танечка всегда была пухлой и невысокой брюнеткой с широким тазом, массивными ногами. У нее очень милое лицо с большими выразительными глазами, нервный, хорошо очерченный рот. Но сейчас этого лица не было, была гримаса ненависти и эта широкобедрая фигура, которая надвигалась на меня, размахивая руками.
Я так и не успела ничего сказать, потому что откуда-то выскочила моя хрупкая младшая сестра, гневно пылающая щеками, подлетела к нашей старшей общей сестре и закричала: "Не смей оскорблять мою сестру, не смей ее трогать, это ты... ты... ты сама толстая!"
Внешне, наверное, это все выглядело как глупая девичья разборка ни о чем. Но были уже взрослыми женщинами, и со всеми нами в этот момент происходило что-то. И каждый сделал свои выводы.
"У меня нет никакой старшей сестры Танечки, и при мне больше о ней не говорите", - это вывод Даши, который она донесла до родителей в тот же день.
"А я почему-то ничего не слышала и не заметила", - вывод мамы.
Папа оставил свои выводы при себе.
Мой вывод было сформулировать труднее. Но я вдруг со всей очевидностью увидела в гневной большой черноволосой женщине, надвигающейся на меня, маленькую, очень толстую девочку, которую бабушка раскормила так, что малышка долгие годы была похожа на шар, девочку, от которой почему-то ушел папа. И завел себе новую девочку. Очень-очень худую! О моей худобе в семье слагали легенды.
И папа любит теперь чужую худую девочку, а родную видит только по воскресеньям. Тогда не надо совсем такого папы! В дни таких тяжелых мыслей Танечка отказывалась видеться с отцом, и он приходил из того дома очень печальный.
А Танечка, наверное, тоже сделала какие-то выводы, потому что в следующую нашу встречу на папином дне рождения она сказала, не глядя мне в глаза: "Ты похудела". И с большим пиететом общалась с Дашкой, признав наконец в ней равную.
Потом я увидела ее уже на похоронах папы. Это была очень-очень худая женщина с измученным, как это нередко бывает у очень худых и немолодых женщин, лицом.
За руку она держала маленького мальчика. Она родила ребенка в 44 года. Первого и единственного. Она изменилась. Ничего не было в ее глазах, кроме усталости и грусти. Нам просто уже некого было делить.
Когда я (очень редко) вспоминаю о той папиной семье, я сразу вижу все эти застолья,монументальную и властную Нину Сергеевну, мамино встревоженное и просительное лицо, слышу папин неестественно громкий голос и Танечкин смех и думаю о том, что все они слишком старались быть хорошими людьми. Так сильно, что их загнанная глубоко внутрь боль не ушла, не растворилась во множестве дней и лет, а осталась навсегда.
Потом я буду говорить об этом с духовником, и он мне скажет: "Все эти отношения неестественны. Лучше их избегать".
И сразу мне станет легче. Я перестану чувствовать себя виноватой и недостаточно родственной, перестану переживать о том, что папина старшая дочь не общается с нами. Никогда.
Вот я и рассказала вам о первом скелете моей семьи. Их, неудобных и колючих, еще много в моем шкафу. Но все сразу не вытащить: читатели могут оказаться погребенными под старыми костями. Поэтому о дочке мужа и о жене дедушки в следующий раз.
До новых встреч, маленькие любопытные осквернители семейных захоронений :))))