Детские игры во взрослые страсти
Прочитала я ваши истории о первом чувстве: Несексуальный драматизм
Поразмышляла вновь и о своей жизни и пришла к такому выводу: то, что принято называть первой любовью, скорее, является чувственной дружбой. Редко она перерастает во что-то большее. Это такая первая робкая попытка примерить на себя новую роль. Легкое прикосновение к вечной тайне отношений двоих. Поэтому-то и воспоминания о ней такие кружевные, нетравмирующие. Очень мало связаны в такой ситуации наши чувства и объект, на который мы их направляем. Это точно подметил Пушкин, когда писал свою Татьяну. Ведь она сначала любила отнюдь не Онегина, а просто шла за своей мечтой. Еще до знакомства с Евгением:"Вздыхает и, себе присвоя чужой восторг, чужую грусть, в забвенье шепчет наизусть письмо для милого героя".
И если бы не Онегин появился, а любой другой незнакомец с томным взором, результат был бы тот же.
Вечная такая девичья песенка из мультфильма " Летучий корабль": " А я не хочу, не хочу по расчету! А я по любви, по любви хочу!"
Это уже потом, раненная отказом, лихорадочно листая книги из онегинской библиотеки, всматриваясь внимательно в его беглые заметки на полях, она начинает любить реального человека, начинает понимать его. И так часто бывает: хорошая почва для настоящей любви - страдание.
И эта любовь-страдание корнями прорастает в душу и часто не отпускает человека до самого его конца.
Но сейчас речь не о той любви, которая является главным условием жизни:" Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я". Это письмо Онегина. Это такая любовь, которая больше жизни.
А вот письмо-признание Татьяны наполнено банальностями, благоглупостями и девочкиными мечтами: "...была бы верная супруга и добродетельная мать... То воля неба: я твоя... Кто ты, мой ангел ли хранитель или коварный искуситель?" Ну, и так далее.
В традиционной стилистике французских романов. Кстати, Пушкин указывает на то, что письмо было написано (списано?) по-французски, и предлагает нам свой "вольный" перевод.
В Татьянином письме и нарисована первая любовь, как она есть: и трепет, и робость, и послевкусие прочитанных книг, и уверенность в том, что все это не просто так, а навечно.
Первая любовь - глупая и наивная девочка. Поэтому задумалась я, что может быть интересного в моем рассказе о неумелых попытках в 15 лет примерить на себя образ роковой женщины? Но раз обещала...
Мне было пятнадцать. Я уже много прочитала, немало передумала на тему. Но это были даже не думы, а так, дуновение мечты.
Я воображала разные ситуации, погружаясь вечером в дрему:" Вот он ( ОН- лицо собирательное, но крайне привлекательное) подает мне руку, чтобы я перепрыгнула через канаву. Вот он идет рядом. Вот он рассказывает мне..." На этом эпизоде я обычно мирно погружалась в глубокий безмятежный сон: в восемь топать в школу.
В школе ОН точно не водился. Все школьники, даже старшеклассники, казались мне мелкими( уже в восьмом классе я еле умещалась в 1 метр 72 см), прыщавыми и дурашливыми. Поэтому дальше грез дело не шло до той поры, пока мой молодой дед, бывалый походник, не предложил забрать меня на Таймыр сплавляться по рекам на надувном катамаране. Мама посомневалась-посомневалась и согласилась: провести три летних месяца со мной на даче ей совсем не улыбалось. Мой переходный возраст, помноженный на дачное безделье, справедливо казался ей труднопреодолимой полосой препятствий.
Дед мой каждый год выбирался на окраины нашей бескрайней страны. Причем, выбирал такие места, куда, может, и ступала нога человека, но нога эта обязательно должна была быть одета в форменный армейский сапог. То есть любил дедушка Федя дикие приграничные просторы. Конечно, простых советских граждан туда не пускали никогда. Но мой дедушка был большой ЦКовской шишкой. И его с туристическими друзьями уважительно забрасывали на казенном вертолете фиг знает куда, снабжали рацией и ,думаю, круглосуточно следили за ним со спутника.
Но справедливости ради хочу сказать, что походником дедуля стал еще во времена своего нищего и голодного студенчества. Паренек из далекой сибирской деревушки, он поступил в МГИМО с первого раза, но чувствовал себя в столице достаточно одиноко. И тогда, не долго думая, он развесил около разных учебных заведений простенькое объявление такого содержания:"Кто хочет повеселиться летом, звоните по телефону...." Понятно, что в первый поход с рисковым студентом Федором отправилась весьма рзношерстная команда. Но постепенно буйные отсеялись. Дедовы походы никогда не были веселым пикником на берегу журчащей речушки. Дед серьезно намечал маршруты по глухим лесам и порожистым речкам. В результате остались самые крепкие, выносливые любители отдыхать без душа и туалета. За несколько десятилетий сложилась классная команда бывалых дедов, крепких и жизнердостных. Вот с ними я и должна была бороздить бескрайние просторы русского севера.
Но еще дед взял и своего приемного сына Борю 25 лет от роду. Как вы понимаете, именно этому несчастному Боре и досталась весьма незавидная роль моей первой женской когтеточки.
Боря - был в то время очень положительным и ответственным молодым человеком , кандидатом биологических наук, выпускником МГУ. Его умную белобрысую голову украшали обширные очки.
Он был такой взрослый, ему можно было курить! Со мной он обращался снисходительно-покровительственно. Ну, во-первых, я хоть не кровная, но родственница, а во-вторых, больше напоминающая тощего цыпленка-переростка, чем женщину.
Первая же встреча с ним перед походом обернулась для меня большим конфузом.
Мама притащила меня с моим скромным скарбом на квартиру к деду, дабы отдать мои вещи для профессионально-туристической их упаковки в какие-то длинные резиновые мешки, которые потом хитрым образом крепятся на катамараны. Нет, ну не с чемоданами же бывалые походники сплавляются по реке!
И вот этот мерзкий Борька при мне вытряхнул из моей сумки мои кофточки, брючки, книжки и- мамадорогая!- лифчики и трусики. И, нагло ухмыляясь, небрежно стал запихивать их в мешки. Я стояла ни жива ни мертва от стыда и не смела глаз поднять. Для меня Боря никогда не был родственником. Мы не виделись годами. В последний раз плотно пересекались, когда мне было три, а ему тринадцать. Тогда наши семьи вместе жили летом в цковском пансионате. И все, что я помню о том времени, - это то, что он усаживал меня на диван, наставлял на меня красный пистолет с белыми шариками вместо пуль и обещал выстрелить, если я не буду сидеть спокойно. Подозреваю, что так он выполнял поручение следить за мной, когда взрослые ненадолго отлучались.
А если он играл со своими ровесниками, мне всегда отводилась роль слуги - подай-принеси. Короче,и так не было у меня поводов относиться к нему с симпатией, а тут еще и лифчики!
Что делать. Пути назад не было. На следующий день мы загрузились в самолет. Настроение у меня было жуткое. Ничего привлекательного я не видела в том, чтобы провести целый месяц в окружении бодрых старцев пятидесяти с лишним лет, да еще и с немолодым 25-летним Борькой под боком. Вдруг он опять будет надо мной издеваться?
Таймыр меня поразил прежде всего обилием комаров. Без специальной одежды и накомарника передвигаться было невозможно. Тарелка каши за полминуты покрывалась серым слоем дохлых кровососущих. Темп передвижения по реке был серьезным, нагрузки недетские. Первые дни я выдержала с трудом, исключительно из самолюбия. Закусив губу, я чистила груды рыбы, горы картошки. А ведь дома я ничего этого не делала. Облепленная комарами, покрытая чешуей, горестно я рассматривала кровавые мозоли на руках: гребла я наравне со всеми.
День на третий ко мне подошел Борька:
- Слушай, я тут все дни думал, ты как это? Тяжело тебе?
Волна горячей гордости затопила меня.
Обожающий меня дед каждый вечер, целуя на ночь, шептал, что я молодец. Загорелые огромные дядьки пихали мне в руки конфеты и полярные цветочки, стараясь ущипнуть за бок или щеку. Постепенно я стала привыкать к положению любимой принцессы этого бравого отряда туристоголовых. И такая жизнь начинала мне нравиться.
Кроме того, Таймыр оказался таким прекрасным. Огромное количество самых разных цветов, абсолютно прозрачные ледяные реки, черные скалистые склоны.
Оленьи рога,художественно раскиданные по всей тундре. Каждый вечер костер, песни и рассказы бывалых. Днем - пенистые пороги, огроменные рыбины и... взгляды. Борька стал следить за мной. Я то и дело ловила его взгляд. И тут же просекла, что произошло. Мне кажется, умение женщины замечать заинтересованные взгляды рождается вместе с ней.
Он смотрел и смотрел, молчал и молчал... А я чирикала, скакала и издевалась над ним всячески. За красный пистолет я отомстила сполна. Однажды, не выдержав моих подростковых насмешек и подколов, несчастный очкастый Борька ушел от стоянки к реке и сел, горестно обхватив голову руками. Мне стало стыдно, я подошла и сказала то, что сочла наиболее подходящим для такого случая:
- На меня злиться нельзя - у меня переходный возраст!
А когда эта универсальная отмазка не сработала, коврно подкралась сзади и приобняла его за шею. Бедный парень попался.
Неудивительно, что через несколько дней он, не выдержав, поцеловал меня. Я была в шоке: все-таки это был такой очень взрослый поцелуй. Быстро я убежала от него, горя праведным гневом и призывая на его голову громы и молнии. Бедный Борька в тот же вечер пошел виниться деду. Дед впал в панику и надавал приемному сыночку по мозгам:
- Ей надо школу закончить, - орал он. - Она еще маленькая, отвяжись от нее немедленно!
Но это была слишком улекательная игра, чтобы сразу отказаться от нее. Такой взрослый и у моих ног! Я крутила им как хотела, капризничала и кокетничала. А доведя до белого каления, позволяла себя поцеловать. Такое безжалостное и умелое кокетство больше никогда в жизни мне не удавалось. Я думаю, я вела себя так потому, что тогда сердце мое было спокойно: я не влюбилась, а просто играла.
Поход закончился, но наши встречи - нет. Борька звал меня в гости или на прогулки, заманивая мороженым, которое я очень любила, рассказывал всякие интересные истории, которые я обожала. Но его внимание уже утомляло, встречи с ним занимали слишком много времени. А мне теперь хотелось общаться с ровесниками. Конечно, я была рада рассказать своим подругам о том, какой у меня поклонник. Такого старого и умного больше не было ни у кого! Я сообщала девчонкам, когда мой воздыхатель встанет возле моего подъезда. И они, прячась за углами и серея от зависти, следили за нашей встречей.
Неугомонный Борька вывозил меня и на дачу к деду. Вернее, нас. Мамуля снарядила следить за мной младшую сестру.
Вот тут, на шикарной дедовой даче, я и поняла, что больше не могу играть роль роковой женщины. Она оказалась мне велика.
Хотя, казалось бы, там не произошло ничего особенного.
Всего-навсего я, изящная молодая коровушка, перевернула лодочку, на которой мой кавалер собирался нас с сеструхой прокатить. И этот кавалер вместо того, чтобы, рыдая, броситься спасать меня, кинулся вылавливать свои дурацкие очки. Нет, я понимаю, что воды там было по колено и что жизни моей решительно ничего не угрожало. Но! Простите! Дама я или что?!
Правда, моя сеструха, вспоминая этот эпизод, утверждает, что ловкий Борька, выловив из пучины речной очки, сразу кинулся спасать ее, маленькую девицу, гордо и спокойно стоявшую на лодке, которая медленно, но верно погружалась в воду. Борька-спасатель, бросившись к сестре, утопил и лодку, и Дашку. Сестре пришлось срочно спасаться самостоятельно.
Дедушка нас всех, конечно, высушил и обогрел. Но на него я тоже сильно разозлилась. В то время, когда его обожаемые внучки уходили под воду вместе с этим деревянным корытом, эта несчастная жертва номенклатурной морали бегала по берегу и причитала:" Какой позор, какой позор!"
Короче, они все так меня разозлили, что я подговорила доверчивую девятилетнюю сестру бросить в Бориса огрызком от яблока. Меткая сестра залепила ему прямо в очки. Но, странное дело, даже после такой удачной мести сердце мое не смягчилось. И когда на следующий день Борис опять позвал меня гулять, я попросила маму сказать, что она меня не отпустит: слишком много уроков. Мама послушно все это произнесла в трубку, а в ответ получила удивленное:" Светка, ты чего, какие уроки, позови Настю". Увы, моя мама не была для него МОЕЙ МАМОЙ. Для него она была всего-навсего сводной сестрой. Раздосадованная мамуля выпихнула меня за дверь со словами - сама мозги парню пудрила, сама и разбирайся. Злая, притащилась я в условленное место и заявила, что встречаться мы больше не будем. На нелепый вопрос - почему? - последовал не менее дурацкий ответ - потому!
Борис был сильным и взрослым, а может, просто не настолько влюбленным. Больше он мне не звонил. Лет через пять он женился, потом развелся. И сейчас живет один в Америке. Вот и вся история. Бестолковая, как все первые любови.
А я рассказала ее только потому, что обещала. А на самом деле были у меня в то время куда более серьезные переживания. Но о них позже. Я и так сомневаюсь, что хоть кто-нибудь дочитал это сумбурное повествование о моей бурной молодости до конца :)
Это, собственно, мы с Борькой на Таймыре.
Поразмышляла вновь и о своей жизни и пришла к такому выводу: то, что принято называть первой любовью, скорее, является чувственной дружбой. Редко она перерастает во что-то большее. Это такая первая робкая попытка примерить на себя новую роль. Легкое прикосновение к вечной тайне отношений двоих. Поэтому-то и воспоминания о ней такие кружевные, нетравмирующие. Очень мало связаны в такой ситуации наши чувства и объект, на который мы их направляем. Это точно подметил Пушкин, когда писал свою Татьяну. Ведь она сначала любила отнюдь не Онегина, а просто шла за своей мечтой. Еще до знакомства с Евгением:"Вздыхает и, себе присвоя чужой восторг, чужую грусть, в забвенье шепчет наизусть письмо для милого героя".
И если бы не Онегин появился, а любой другой незнакомец с томным взором, результат был бы тот же.
Вечная такая девичья песенка из мультфильма " Летучий корабль": " А я не хочу, не хочу по расчету! А я по любви, по любви хочу!"
Это уже потом, раненная отказом, лихорадочно листая книги из онегинской библиотеки, всматриваясь внимательно в его беглые заметки на полях, она начинает любить реального человека, начинает понимать его. И так часто бывает: хорошая почва для настоящей любви - страдание.
И эта любовь-страдание корнями прорастает в душу и часто не отпускает человека до самого его конца.
Но сейчас речь не о той любви, которая является главным условием жизни:" Но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я". Это письмо Онегина. Это такая любовь, которая больше жизни.
А вот письмо-признание Татьяны наполнено банальностями, благоглупостями и девочкиными мечтами: "...была бы верная супруга и добродетельная мать... То воля неба: я твоя... Кто ты, мой ангел ли хранитель или коварный искуситель?" Ну, и так далее.
В традиционной стилистике французских романов. Кстати, Пушкин указывает на то, что письмо было написано (списано?) по-французски, и предлагает нам свой "вольный" перевод.
В Татьянином письме и нарисована первая любовь, как она есть: и трепет, и робость, и послевкусие прочитанных книг, и уверенность в том, что все это не просто так, а навечно.
Первая любовь - глупая и наивная девочка. Поэтому задумалась я, что может быть интересного в моем рассказе о неумелых попытках в 15 лет примерить на себя образ роковой женщины? Но раз обещала...
Мне было пятнадцать. Я уже много прочитала, немало передумала на тему. Но это были даже не думы, а так, дуновение мечты.
Я воображала разные ситуации, погружаясь вечером в дрему:" Вот он ( ОН- лицо собирательное, но крайне привлекательное) подает мне руку, чтобы я перепрыгнула через канаву. Вот он идет рядом. Вот он рассказывает мне..." На этом эпизоде я обычно мирно погружалась в глубокий безмятежный сон: в восемь топать в школу.
В школе ОН точно не водился. Все школьники, даже старшеклассники, казались мне мелкими( уже в восьмом классе я еле умещалась в 1 метр 72 см), прыщавыми и дурашливыми. Поэтому дальше грез дело не шло до той поры, пока мой молодой дед, бывалый походник, не предложил забрать меня на Таймыр сплавляться по рекам на надувном катамаране. Мама посомневалась-посомневалась и согласилась: провести три летних месяца со мной на даче ей совсем не улыбалось. Мой переходный возраст, помноженный на дачное безделье, справедливо казался ей труднопреодолимой полосой препятствий.
Дед мой каждый год выбирался на окраины нашей бескрайней страны. Причем, выбирал такие места, куда, может, и ступала нога человека, но нога эта обязательно должна была быть одета в форменный армейский сапог. То есть любил дедушка Федя дикие приграничные просторы. Конечно, простых советских граждан туда не пускали никогда. Но мой дедушка был большой ЦКовской шишкой. И его с туристическими друзьями уважительно забрасывали на казенном вертолете фиг знает куда, снабжали рацией и ,думаю, круглосуточно следили за ним со спутника.
Но справедливости ради хочу сказать, что походником дедуля стал еще во времена своего нищего и голодного студенчества. Паренек из далекой сибирской деревушки, он поступил в МГИМО с первого раза, но чувствовал себя в столице достаточно одиноко. И тогда, не долго думая, он развесил около разных учебных заведений простенькое объявление такого содержания:"Кто хочет повеселиться летом, звоните по телефону...." Понятно, что в первый поход с рисковым студентом Федором отправилась весьма рзношерстная команда. Но постепенно буйные отсеялись. Дедовы походы никогда не были веселым пикником на берегу журчащей речушки. Дед серьезно намечал маршруты по глухим лесам и порожистым речкам. В результате остались самые крепкие, выносливые любители отдыхать без душа и туалета. За несколько десятилетий сложилась классная команда бывалых дедов, крепких и жизнердостных. Вот с ними я и должна была бороздить бескрайние просторы русского севера.
Но еще дед взял и своего приемного сына Борю 25 лет от роду. Как вы понимаете, именно этому несчастному Боре и досталась весьма незавидная роль моей первой женской когтеточки.
Боря - был в то время очень положительным и ответственным молодым человеком , кандидатом биологических наук, выпускником МГУ. Его умную белобрысую голову украшали обширные очки.
Он был такой взрослый, ему можно было курить! Со мной он обращался снисходительно-покровительственно. Ну, во-первых, я хоть не кровная, но родственница, а во-вторых, больше напоминающая тощего цыпленка-переростка, чем женщину.
Первая же встреча с ним перед походом обернулась для меня большим конфузом.
Мама притащила меня с моим скромным скарбом на квартиру к деду, дабы отдать мои вещи для профессионально-туристической их упаковки в какие-то длинные резиновые мешки, которые потом хитрым образом крепятся на катамараны. Нет, ну не с чемоданами же бывалые походники сплавляются по реке!
И вот этот мерзкий Борька при мне вытряхнул из моей сумки мои кофточки, брючки, книжки и- мамадорогая!- лифчики и трусики. И, нагло ухмыляясь, небрежно стал запихивать их в мешки. Я стояла ни жива ни мертва от стыда и не смела глаз поднять. Для меня Боря никогда не был родственником. Мы не виделись годами. В последний раз плотно пересекались, когда мне было три, а ему тринадцать. Тогда наши семьи вместе жили летом в цковском пансионате. И все, что я помню о том времени, - это то, что он усаживал меня на диван, наставлял на меня красный пистолет с белыми шариками вместо пуль и обещал выстрелить, если я не буду сидеть спокойно. Подозреваю, что так он выполнял поручение следить за мной, когда взрослые ненадолго отлучались.
А если он играл со своими ровесниками, мне всегда отводилась роль слуги - подай-принеси. Короче,и так не было у меня поводов относиться к нему с симпатией, а тут еще и лифчики!
Что делать. Пути назад не было. На следующий день мы загрузились в самолет. Настроение у меня было жуткое. Ничего привлекательного я не видела в том, чтобы провести целый месяц в окружении бодрых старцев пятидесяти с лишним лет, да еще и с немолодым 25-летним Борькой под боком. Вдруг он опять будет надо мной издеваться?
Таймыр меня поразил прежде всего обилием комаров. Без специальной одежды и накомарника передвигаться было невозможно. Тарелка каши за полминуты покрывалась серым слоем дохлых кровососущих. Темп передвижения по реке был серьезным, нагрузки недетские. Первые дни я выдержала с трудом, исключительно из самолюбия. Закусив губу, я чистила груды рыбы, горы картошки. А ведь дома я ничего этого не делала. Облепленная комарами, покрытая чешуей, горестно я рассматривала кровавые мозоли на руках: гребла я наравне со всеми.
День на третий ко мне подошел Борька:
- Слушай, я тут все дни думал, ты как это? Тяжело тебе?
Волна горячей гордости затопила меня.
Обожающий меня дед каждый вечер, целуя на ночь, шептал, что я молодец. Загорелые огромные дядьки пихали мне в руки конфеты и полярные цветочки, стараясь ущипнуть за бок или щеку. Постепенно я стала привыкать к положению любимой принцессы этого бравого отряда туристоголовых. И такая жизнь начинала мне нравиться.
Кроме того, Таймыр оказался таким прекрасным. Огромное количество самых разных цветов, абсолютно прозрачные ледяные реки, черные скалистые склоны.
Оленьи рога,художественно раскиданные по всей тундре. Каждый вечер костер, песни и рассказы бывалых. Днем - пенистые пороги, огроменные рыбины и... взгляды. Борька стал следить за мной. Я то и дело ловила его взгляд. И тут же просекла, что произошло. Мне кажется, умение женщины замечать заинтересованные взгляды рождается вместе с ней.
Он смотрел и смотрел, молчал и молчал... А я чирикала, скакала и издевалась над ним всячески. За красный пистолет я отомстила сполна. Однажды, не выдержав моих подростковых насмешек и подколов, несчастный очкастый Борька ушел от стоянки к реке и сел, горестно обхватив голову руками. Мне стало стыдно, я подошла и сказала то, что сочла наиболее подходящим для такого случая:
- На меня злиться нельзя - у меня переходный возраст!
А когда эта универсальная отмазка не сработала, коврно подкралась сзади и приобняла его за шею. Бедный парень попался.
Неудивительно, что через несколько дней он, не выдержав, поцеловал меня. Я была в шоке: все-таки это был такой очень взрослый поцелуй. Быстро я убежала от него, горя праведным гневом и призывая на его голову громы и молнии. Бедный Борька в тот же вечер пошел виниться деду. Дед впал в панику и надавал приемному сыночку по мозгам:
- Ей надо школу закончить, - орал он. - Она еще маленькая, отвяжись от нее немедленно!
Но это была слишком улекательная игра, чтобы сразу отказаться от нее. Такой взрослый и у моих ног! Я крутила им как хотела, капризничала и кокетничала. А доведя до белого каления, позволяла себя поцеловать. Такое безжалостное и умелое кокетство больше никогда в жизни мне не удавалось. Я думаю, я вела себя так потому, что тогда сердце мое было спокойно: я не влюбилась, а просто играла.
Поход закончился, но наши встречи - нет. Борька звал меня в гости или на прогулки, заманивая мороженым, которое я очень любила, рассказывал всякие интересные истории, которые я обожала. Но его внимание уже утомляло, встречи с ним занимали слишком много времени. А мне теперь хотелось общаться с ровесниками. Конечно, я была рада рассказать своим подругам о том, какой у меня поклонник. Такого старого и умного больше не было ни у кого! Я сообщала девчонкам, когда мой воздыхатель встанет возле моего подъезда. И они, прячась за углами и серея от зависти, следили за нашей встречей.
Неугомонный Борька вывозил меня и на дачу к деду. Вернее, нас. Мамуля снарядила следить за мной младшую сестру.
Вот тут, на шикарной дедовой даче, я и поняла, что больше не могу играть роль роковой женщины. Она оказалась мне велика.
Хотя, казалось бы, там не произошло ничего особенного.
Всего-навсего я, изящная молодая коровушка, перевернула лодочку, на которой мой кавалер собирался нас с сеструхой прокатить. И этот кавалер вместо того, чтобы, рыдая, броситься спасать меня, кинулся вылавливать свои дурацкие очки. Нет, я понимаю, что воды там было по колено и что жизни моей решительно ничего не угрожало. Но! Простите! Дама я или что?!
Правда, моя сеструха, вспоминая этот эпизод, утверждает, что ловкий Борька, выловив из пучины речной очки, сразу кинулся спасать ее, маленькую девицу, гордо и спокойно стоявшую на лодке, которая медленно, но верно погружалась в воду. Борька-спасатель, бросившись к сестре, утопил и лодку, и Дашку. Сестре пришлось срочно спасаться самостоятельно.
Дедушка нас всех, конечно, высушил и обогрел. Но на него я тоже сильно разозлилась. В то время, когда его обожаемые внучки уходили под воду вместе с этим деревянным корытом, эта несчастная жертва номенклатурной морали бегала по берегу и причитала:" Какой позор, какой позор!"
Короче, они все так меня разозлили, что я подговорила доверчивую девятилетнюю сестру бросить в Бориса огрызком от яблока. Меткая сестра залепила ему прямо в очки. Но, странное дело, даже после такой удачной мести сердце мое не смягчилось. И когда на следующий день Борис опять позвал меня гулять, я попросила маму сказать, что она меня не отпустит: слишком много уроков. Мама послушно все это произнесла в трубку, а в ответ получила удивленное:" Светка, ты чего, какие уроки, позови Настю". Увы, моя мама не была для него МОЕЙ МАМОЙ. Для него она была всего-навсего сводной сестрой. Раздосадованная мамуля выпихнула меня за дверь со словами - сама мозги парню пудрила, сама и разбирайся. Злая, притащилась я в условленное место и заявила, что встречаться мы больше не будем. На нелепый вопрос - почему? - последовал не менее дурацкий ответ - потому!
Борис был сильным и взрослым, а может, просто не настолько влюбленным. Больше он мне не звонил. Лет через пять он женился, потом развелся. И сейчас живет один в Америке. Вот и вся история. Бестолковая, как все первые любови.
А я рассказала ее только потому, что обещала. А на самом деле были у меня в то время куда более серьезные переживания. Но о них позже. Я и так сомневаюсь, что хоть кто-нибудь дочитал это сумбурное повествование о моей бурной молодости до конца :)
Это, собственно, мы с Борькой на Таймыре.