Странствия Николая Каразина (ч. 2)
В НИЗОВЬЯХ АМУ
Via est vita
- дорога - это жизнь.
Латинское изречение
«Аму-Дарья - река легенд и преданий, река, имеющая первостепенное значение для жизни целого обширного края, река, тем не менее, едва намеченная в изысканиях ученых путешественников», - писал когда-то Н.Н. Каразин. И лишь в 70-х годах прошлого столетия началось ее систематическое исследование. В начале 1874 года Русское географическое общество организовало специальную комиссию для разработки программы исследования района дельты Амударьи. Было получено разрешение на снаряжение Амударьинской научной экспедиции. В состав ее вошли видные русские ученые. Руководить экспедицией было поручено полковнику Н.Г. Столетову.
Уроженец города Владимира, старший брат физика А.Г. Столетова, Николай Григорьевич окончил физический факультет Московского университета. В 1853-1856 годах он добровольцем участвовал в Крымской войне. Будучи участником Туркестанских походов, в 1869 году он основал город Красноводск. В 1874 году в чине полковника руководит Амударьинской научной экспедицией.
Начальником этнографо-статистического отдела экспедиции был полковник Л.Н. Соболев, уже знаменитый своими статистическими исследованиями Туркестана, автор большой работы по географии и статистике Зеравшанского округа.
В состав отдела экспедиции, руководимого Л.Н. Соболевым, входили: Риза-Кули-Мирза, помогавший всем членам экспедиции знанием восточных языков, преподаватель персидского языка оренбургской военной прогимназии Александров и художник Н.Н. Каразин.
В третий раз в 1874 году пришлось Н.Н. Каразину «промерить знакомое расстояние от Петербурга через Москву, Самару, Оренбург, Орск и Казалинск до его старых, хорошо знакомых Кара-Кумов».
Орско-казалинский почтовый тракт - дорога длиной около 900 верст - был в то время единственным путем, соединявшим Россию со Средней Азией.
На почтовых тройках члены экспедиции по бесконечной ленте степной дороги покатились на юг. Изредка по пути попадались одинокие кочевья. В стороне от дороги проплывали, оживляя пейзаж, небольшие мечети, у которых «всегда виднелось десятка два оседланных лошадей и мелькали красные верха киргизских малахаев».
Форт Карабутак - «первое административное гнездо на пути в степь». Заспанный офицер-комендант да пара вечно пьяненьких писарей, два десятка солдат и татарин-маркитант составляли всю администрацию. Жизнь здесь текла уныло и однообразно, оживляясь лишь проезжающими через поселок почтовыми тройками, останавливавшимися здесь для перепряжки. Неустроенность и запустение царили всюду. «Ни одного прутика, ни одного деревца не торчит во всем форте и его крохотной слободке, - записывал Н.Н. Каразин в своем дневнике, - а в канаве у почтовой конюшни я видел бог весть откуда и кем завезенную и брошенную за негодностью таловую жердь, и эта жердь густо обросла зелеными отпрысками - немым, но красочноречивым укором беспечному варварству человека».
Поздно вечером путешественники прибыли в Казалинск.
Здесь экспедиция погрузилась на один из лучших пароходов аральской флотилии - «Самарканд» с паровой машиной мощностью в 75 лошадиных сил. «Шайтан-каик» - чертова лодка - это название, данное местным населением пароходам, как нельзя красноречивее характеризовало отчаянно дымящую плоскодонную посудину с огромными колесами, издающую по временам громкий свист. «Самарканду» предстояло доставить путешественников Аральским морем в дельту Амударьи - «предмет исследования и изучения экспедиции».
Плавание по Сырдарье от Казалинска до устья реки было сопряжено с определенными трудностями. Фарватер реки часто менялся из-за так называемых блуждающих мелей, намываемых то здесь, то там. Плоскодонный пароход, попадая в сильное течение, плохо слушался руля и уподоблялся в своем движении «щепке, плывущей по водосточной канавке», наталкиваясь иногда то носом, то кормой на мягкие глинистые берега. Проплыла по левому борту «старинная крепостица Чингала» с полуразрушенными зубчатыми стенами. Пройдя левым протоком через сплошной коридор камышей, «Самарканд» вышел в устье Сырдарьи и стал у причалов острова Кос-Арал, расположенного близ выхода в Аральское море. Здесь пароход должен был загрузиться саксаулом - единственным местным топливом, «громадные кучи которого, заготовленные для потребности пароходов, поднимались на берегу, словно горы».
На острове постоянно жило несколько рыбацких хозяйств, промышлявших в основном шипа - аральского осетра, - отдельные экземпляры которого достигали полутора метров и более. Продукция рыбаков находила сбыт на казалинском рынке.
С рассветом следующего дня «Самарканд» развел пары и стал готовиться к отплытию. Вместе с «Самаркандом» на Амударью отправлялся рейсовый пароход «Перовск» с баржами на буксире. Из-за свежего ветра оба судна не решились тотчас выйти в море и лишь к полудню покинули место стоянки.
Вскоре остров Кос-Арал исчез в призрачной туманной дали. «Я видел воды нескольких морей, и только к водам Аральского могу вполне применить эпитет «изумрудные», - писал Н.Н. Каразин. - Тут положительно нет поэтического преувеличения. Вода действительно прелестного изумрудного цвета и необыкновенно прозрачна. Эффект еще более усиливается от ярко-голубых рефлексов теневых сторон волн и ослепительной белизны пены под колесами. Глаз не выдерживает этого блеска, и если вы хотя пять минут безостановочно смотрели на воду, вам долго после этого все остальное кажется словно задернуто зеленым вуалем».
Курс парохода пролегал напрямик через середину Аральского моря. Справа по борту осталась туманная полоска острова Барса-Кельмес, страшную легенду о котором Каразин неоднократно слышал от местных жителей.
«Барса-Кельмес значит: туда пойдешь - назад не вернешься. Легенда говорит, что лет сорок тому назад несколько прибрежных аулов, испугавшись степных смут и разбоев, решились воспользоваться суровой зимою, сковавшей льдом море, и переселились на этот остров. Переселенцы очень хорошо знали, что постоянно жить на песчанике, лишенных растительности отмелях - невозможно, а поэтому запаслись на год всем необходимым, рассчитывая следующей зимою по льду же вернуться на континент. К тому времени, полагали они, в степи станет спокойнее, кто-нибудь возьмет же верх… а тогда, во всяком случае, кончатся все военные ужасы. Но, увы! В степях действительно успокоилось, зато следующая зима оказалась менее суровой - море не замерзло, и несчастным пришлось провести на острове еще один год. К половине этого рокового года - уже ни одного живого существа не было на острове. Голодная смерть покончила со всеми, и много лет спустя русские суда, экскурсирующие Аральское море и его острова, нашли только множество человеческих скелетов, разбросанных поблизости обветшалых, полуразнесенных ветром, растрепанных кибиток. Остров этот получил другое какое-то официальное название, кажется остров Бековича, но это новое название осталось только на картах и никому неизвестно: народное же название Барсакельмес известно каждому прибрежному кочевнику».
Вскоре, пройдя резкую границу морской воды и пресной амударьинской, пароход приблизился к устью реки, вход в которое указывала веха - «длинная жердь с пучком хвороста на верхушке, подпертая со всех сторон для устойчивости». Пароходы вошли в рукав Кичкене-Дарья - один из многих протоков, образующих дельту.
На берегах показались аулы и кочевья каракалпаков. Здесь было больше, нежели на Сырдарье, признаков перехода населения к оседлому образу жизни. К полудню пароходы вошли в Улькун-Дарью и, пройдя мимо небольшой хивинской крепости Аккала, стали на ночевку.
К вечеру следующего дня впереди показались острова, сплошь поросшие густым камышом, а берега стали расходиться в стороны, теряясь вдали. Пароходы подошли к двум большим озерам Кара-Куль и Сары-Куль - через которые проходила Улькун-Дарья. Взяв на борг лоцмана, «Самарканд», пыхтя и посвистывая, тронулся в путь, ломая прибрежные камыши своими колесами.
«Мы плыли по настоящему лабиринту гигантских, чудовищных камышей, - отметил Каразин в дневнике. - Все озеро заросло ими. Над поверхностью воды камыш достигал до двенадцати аршин высоты (около 8,5 метра); бросили лот - он показал глубину от семи до восьми аршин и даже более местами... А камыш ведь этот растет на дне, над водою мы видим только верхнюю его половину!». Было чему удивляться русским, видевшим у себя под Петербургом разве чахлую осоку да жиденький камыш, не выше человеческого роста.
Целое лето проводят в этих зарослях рыбаки-каракалпаки. Они создали себе даже оригинальные и довольно удобные жилища на воде, простота устройства которых обратила на себя внимание путешественников. «Камыш срезают на четверть аршина над поверхностью воды и, связав в пучки срезанное, настилают его прямо на оставшиеся комли, таким образом получается свайная постройка; только сваи эти каждая в палец и немного более толщиною, и гнутся как волос; но зато много, целая сплошная густая щетка, и взаимная упругость их сдерживает довольно значительную тяжесть. Мы видели такие помосты, на которых гнездились по три, по четыре человека. Рыбаки ухитрялись даже раскладывать огонь, насыпав предварительно слой песку или земли, привезенной издалека, с твердых берегов, для этой именно цели. Над помостами на легких шестах устраиваются навесы все из того же камыша...»
Добравшись до русского лагеря у подножья небольшого горного кряжа Кушка-нетау, «Самарканд» бросил якорь. Началась разгрузка судна: водное путешествие окончилось.
Проведя в лагере всего одну ночь, члены экспедиции с рассветом верхом выехали в Чимбай. По сторонам дороги тут и там виднелись кибитки каракалпаков, среди полей, засеянных хлопком и джугарой, струились серебристые арыки, вода в которые подавалась с помощью чигирей. Каразин подробно описывает это оригинальное приспособление, сохранившееся в Средней Азии без особых изменений с незапамятных времен. Еще жители древнего Египта пользовались похожими сооружениями, которые назывались у них шадуфами. «Чигири - это водокачальный прибор следующего незатейливого устройства: на простом горизонтальном приводе в виде шестерни, очень грубо сделанной, устанавливается вертикальное колесо, обод которого увязан совершенно одинаковой величины и формы глиняными кувшинами с широким отверстием. Эти сосуды укреплены все по одному направлению, наискось к ободу - в сторону вращения колеса; лошадь или бык ворочают привод, и колесо черпает воду внизу, а поднимая наверх, выливает ее в подставленные желоба. Таким образом, высота подъема воды зависит от величины диаметра колеса, и несколько чигирей, расставленных по известной системе, могут поднять воду на довольно значительную возвышенность». В собрании Челябинской областной картинной галереи хранится акварель Н.Н. Каразина «Подъем воды чигирем», прекрасно иллюстрирующая приведенное выше описание.
Миновав орошаемые участки местности, дорога пошла через мертвые пески, лишенные какой бы то ни было растительности. «Стало душно и тяжело дышать... Стихнет на минуту легкий ветер, и неподвижный, раскаленный воздух давит на вас, словно накладывает на ваше тело свинцовые паты; пахнет этот ветер - еще того хуже выходит: он обжигает вам лицо, обжигает руки, шею - все, неприкрытое платьем...»
В Чимбае членов экспедиции захватил жестокий ураган. Городишко этот представлял собой просто огороженный глинобитной оградой участок. Домов внутри ограды почти не было. Жители города летом кочуют в кибитках близ своих полей и пастбищ и лишь на зиму собираются в эту ограду, «доходя числом до сорока тысяч кибиток», - из боязни набегов и грабежей.
Из Чимбая до Нукуса путешественникам пришлось добираться вверх против течения протоком Кигейли с помощью амударьинских бурлаков - «каикчи». В результате разлива реки все дороги оказались под водой, и это был единственный способ продолжать путь. Проток Кигейли на всем протяжении (около 100 верст) был судоходным, и лишь узость берегов не давала пароходам возможности проходить его.
«Бурлачество - явление, вымирающее у нас на Волге, - писал Каразин, - здесь, на Аму, живет еще полной жизнью. Полуголые фигуры в одних рубашках, подобранных к поясу, босоногие, в рваных шапках, совсем черные от загара и грязи, сидели неподвижно, скорчившись на берегу и держа в руках лямочные петли, терпеливо ожидая, пока мы погрузимся и устроимся в своем каике. Два каракалпака с длинными шестами в руках стали один на корме, другой на носу лодки, крикнули что-то по-своему каикчам; те не спеша поднялись, потянулись, запряглись в лямки, согнулись, славно в землю кому-то собирались поклониться, и пошли. Они шагали мерно, нога в ногу, словно машины какие-то, а не живые существа. След в след ступали они по узкой дорожке, протоптанной их же собственными ногами по самому краю обрывистого берега... Меня, знакомого уже с азиатскою выносливостью, положительно удивляла эта неутомимость наших лямочников, тем более, что бичевник был крайне неудобен и трудно проходим в этих густых, сплошных чащах, по берегу легко подмывающемуся, отваливающемуся на наших глазах целыми пластами. Несколько раз наши бурлаки принимались запевать, и их кадансированный напев весьма близко подходил к нашей поволжской «дубинушке». Сходная работа, сходная жизнь родили и сходные звуки...»
Проток Кигейли перешел в широкую Куван-Джарму, на берегах которой вновь стали попадаться бедные малочисленные аулы каракалпаков. Скоро вдали показались мутно-желтые воды Амударьи. Экспедиция прибыла в Нукус - укрепленный городок, устроенный в том месте могучей Амударьи, где ее русло начинает дробиться на бесчисленные рукава и протоки дельты. Впрочем, городок - это для того времени звучало слишком громко. Нукус представлял собой небольшой кишлак, рядом с которым раскинулся лагерь с запасами материалов и продовольствия, с небольшим гарнизоном русских солдат, занимавшихся в основном строительством домов и укреплений. Солдаты жили в бараках, «разбитых правильными рядами, с улицами и переулками». В лагере образовался даже свой базар, где торговали местные жители. Были и кабаки, которые влачили жалкое существование: «солдаты пьют чай и почти забыли про водку, офицерство - тоже записалось в общество трезвости».
В Нукусе предполагалось построить первую метеостанцию и начать регулярные метеорологические наблюдения. По этой причине метеоролог экспедиции остался в Нукусе для организации этого дела.
Три дня пробыли здесь члены амударьинской экспедиции и затем выехали в Шурахан. Путь лежал через оазис Бий-базар и городишко Шабас-Вали. В Шабас-Вали путешественники осмотрели руины древней крепости, построенной, по преданию, еще до нашествия мусульманских завоевателей во главе с Тамерланом, Каразин долго «любовался этими оригинальными, угловатыми линиями желтых развалин, так отчетливо рисующимися на темной синеве южного неба». Он сделал несколько рисунков, в частности, зарисовал остатки древнего минарета - «высокой башни в виде длинного усеченного конуса; снизу эта башня подмыта дождевой водой; одна сторона совсем обрушилась до такой степени, что страшно даже глядеть на нее: так и кажется, что вот-вот рухнет этот колосс и засыплет дорогу своими обломками».
В тот же день вечером путники добрались до Шурахана. На месте этого полувымершего кишлака был основан городишко, названный Петро-Александровском. Теперь этот город переименован в Турткуль. Это конечный пункт следования экспедиции. Здесь предстояло провести ряд работ и исследований и потом напрямик, песками Кызыл-Кумов, вернуться в Казалинск.
В декабре 1874 года Русское географическое общество организовало выставку рисунков Н.Н. Каразина, сделанных им во время Амударьинской экспедиции. В большинстве своем отклики прессы были доброжелательными. Отмечались новизна тематики, дарование художника, выражавшееся, по мнению критики, «в чувстве живописности при составлении целого картинного эффекта, в умении распоряжаться красками так, чтобы соблюсти гармонию в тонах и пятнах». Отмечалось и то, что «в акварелях г. Каразина проявляется иногда поэтическое чувство». «Одна из самых прискорбных сторон русского путешественника, - справедливо писал журнал «Пчела», - даже самого образованного, заключается в том, что он, не умея рисовать или литературно выражать свои впечатления, - делает свое путешествие бесследным, бесполезным для публики». Н.Н. Миклухо-Маклай, исследователь Африки В.В. Юнкер, знаменитый В.В. Верещагин, живописец А.А. Борисов и Н.Н. Каразин - вот те немногие люди, чьи путешествия не легли только научными отчетами на полки архивов, но стали широко известны массам.
Экспозиция выставки рисунков Н.Н. Каразина состояла из трех разделов: Аральское море и его побережье, дельта Амударьи и сцены из Хивинского похода. К выставке был приурочен небольшой каталог. Представленные работы были выполнены пером и акварелью. «Флора Дельты», «Рыбачьи стоянки в камышах озера Сары-Куль», «Почтовый киргиз», «Минарет близ Шабас-Вали», «Амударьинские бурлаки - каикчи», - вот названия некоторых акварелей, представленных на выставке.
Каразинская выставка 1874 года - его творческий отчет об участии в Амударьинской экспедиции - была тепло принята публикой, а на выставках в Париже и Лондоне в 1880 году работы художника были награждены золотыми медалями и почетными дипломами парижского и лондонского географических обществ.
В начале 1874 года «первое в Европе по количеству и тщательности исполнения выпускаемых им картин» печатное заведение «Винкельман и Штейнбок» в Берлине предприняло издание альбома рисунков Н.Н. Каразина, посвященных Хивинскому походу. В начале 1875 года альбом вышел в свет. Это явилось большим событием в художественной жизни России. Ни одно, пожалуй, периодическое издание тех дней не обошло молчанием появление этого альбома. «Первостепенные хромолитографы в Германии дивились таланту и мастерству Каразина при исполнении его произведений на камне для альбома «Хивинский поход», - писали газеты.
Альбом состоит из двенадцати рисунков: 4 маленьких, 4 в пол-листа и 4 больших в полный лист (45х29 см). Акварели, выполненные с большим приближением к оригиналам, знакомят нас с трудностями походной жизни, отдельными боевыми эпизодами, природой Средней Азии, ее архитектурой. На четырех рисунках представлены ночные пейзажи и события.
Интересны акварели «Переход Туркестанского отряда через Мертвые пески Адам-Крылган» и «Ночной бой под Чандыром». Обе акварели явились прообразами одноименных полотен, выполненных художником в 1888 и 1891 годах. Первая из работ неоднократно репродуцировалась при жизни художника и в наше время. На ней изображен труднейший момент Хивинского похода 1873 года. По раскаленным пескам в слепящем солнечном мареве движется измученный походом, истомленный жаждой отряд. На переднем плане несколько павших животных - верблюдов и лошадей, с которых солдаты снимают вьюки. Адам-Крылган - погибель человека - так звучит в переводе название этой местности. Но «белые рубахи» - простые русские солдаты, мужественно выполняющие свой долг, упорно продвигаются по непривычным для них местам. «Корабли пустыни» - верблюды не выдерживают тяжести пути, но люди идут. Огромное напряжение сил чувствуется в изображенном художником моменте…
Альбом был издан в красивой папке с объяснительными подписями на русском, немецком и английском языках: листы хромолитографий переложены папиросной бумагой.