сбивчиво рассказанная история
начало
Ира.
Она поняла, что это неизбежно произойдет, как только встретилась с ним взглядом. Они смотрели друг на друга чуть дольше, чем положено, и в его глазах она увидела восхищение и одновременно какую-то щемящую тоску, как будто он уже заранее жалеет о том, что случится позже. Причем, жалеет именно себя - не удержал, не уберег, или как вариант - испугался, отступил. Ира, прочитав всё это, потеряла покой. Она механически продолжала жить, выполнять свои обязанности жены и по работе, отвечать на вопросы вполне впопад, улыбаться, когда надо, но думала она только об одном и жила только одним - чтобы ещё раз заглянуть в эти светло карие, почти желтые глаза, и ещё раз ощутить, как по спине бегут наперегонки мурашки, щекоча нервы и пугая направлением своего хаотичного движения строго сверху вниз и дальше туда, вглубь.
Они почти не разговаривали, обменивались ничего не значащими репликами, улыбались и держали дистанцию - любое случайное прикосновение било током, и у Иры с бешеной силой вновь бежали по спине мурашки, а иногда даже щеки пылали горячим румянцем. Ира была влюблена, причем, что называется по уши.
Что характерно, на отношения с мужем её состояние никак не повлияло. За пять лет совместной жизни он из любимого (в т.ч. любимого любовника) давно превратился в родственника, а это связи более глубинные, нежели страсть, пусть даже самая сильная. Ира, привычно ложась в общую постель, занимая привычные позы, делая привычные вещи и получая привычные ощущения, не на секунду не забывала о светло карих глазах, но и не испытывала при этом никакого чувства вины ни по отношению ни к кому. Она как будто бы разделилась: телом принадлежала Диме, а душа, её душа, жила отдельной жизнью. Ира подарила её Андрею, он этот щедрый дар не принимал, но и не отпускал, тискал, мял и держал в руках, в крепких мужских руках, от которых никуда не денешься, если они надумают сжать тебя в своих тисках-объятиях.
Потом, когда это всё произошло - стремительно, неизбежно, с полу потерей сознания с её стороны и звериными стонами с его (надеюсь, не очень порнографично?), а потом ещё и - как в доказательство реальности - ещё, и вот вершина, и она чувствует себя лишь пустой оболочкой (сама не в курсе - девочки рассказывали), полностью свободной ото всего и как бы заново рождённой. И - невозможно оторваться. Всё, приросла с мясом. Жизнь получает новую точку отсчета.
Она теперь ходит с перевёрнутыми глазами и такое ощущение, что содрали кожу.
Когда Дима что-то кричал про «останься» и «не уходи», страшнее не было в жизни, чем остаться и не уходить. Прежней жизни уже не будет, мужчины не прощают измен. Это сейчас он, босой и жалкий умоляет и рыдает, а потом, когда ты пожалеешь его и не пощадишь себя, он ответит тебе ударом страшной силы и в самый уязвимый момент, когда ты полностью беззащитна, например беременна. Это женщины прощают «мужской зигзаг» и с видимым удовольствием принимают обратно в лоно семьи и просто в лоно гулящего мужа, часто во вред собственному здоровью, ещё чаще рожая под это дело (возвращение) вторых и последующих детей, но всегда прощая и щадя - ты мой маленький, ну иди ко мне.
Андрей, Андрей. Все мысли - Андрей. Как она там? Счастлив? Изумлён? Потрясен? Как дальше жить? Он думает о ней? Что он думает о ней? Думает ли, что она думает о нём и только? Что приросла и не отодрать? И жить невозможно, есть не возможно, дышать, спать, ходить, смотреть на небо. Ведь он влюблен в неё? Она не могла ошибиться тогда, а он не мог соврать, он весь дрожал, весь, всем телом и Ира ощущала его дрожь и заразилась ею. Он не мог соврать.
Ира переехала к маме и ждёт от него звонка. Он должен позвонить, обязательно должен позвонить.
Караваны шли на север, пароходы шли на юг.
Ира.
Она поняла, что это неизбежно произойдет, как только встретилась с ним взглядом. Они смотрели друг на друга чуть дольше, чем положено, и в его глазах она увидела восхищение и одновременно какую-то щемящую тоску, как будто он уже заранее жалеет о том, что случится позже. Причем, жалеет именно себя - не удержал, не уберег, или как вариант - испугался, отступил. Ира, прочитав всё это, потеряла покой. Она механически продолжала жить, выполнять свои обязанности жены и по работе, отвечать на вопросы вполне впопад, улыбаться, когда надо, но думала она только об одном и жила только одним - чтобы ещё раз заглянуть в эти светло карие, почти желтые глаза, и ещё раз ощутить, как по спине бегут наперегонки мурашки, щекоча нервы и пугая направлением своего хаотичного движения строго сверху вниз и дальше туда, вглубь.
Они почти не разговаривали, обменивались ничего не значащими репликами, улыбались и держали дистанцию - любое случайное прикосновение било током, и у Иры с бешеной силой вновь бежали по спине мурашки, а иногда даже щеки пылали горячим румянцем. Ира была влюблена, причем, что называется по уши.
Что характерно, на отношения с мужем её состояние никак не повлияло. За пять лет совместной жизни он из любимого (в т.ч. любимого любовника) давно превратился в родственника, а это связи более глубинные, нежели страсть, пусть даже самая сильная. Ира, привычно ложась в общую постель, занимая привычные позы, делая привычные вещи и получая привычные ощущения, не на секунду не забывала о светло карих глазах, но и не испытывала при этом никакого чувства вины ни по отношению ни к кому. Она как будто бы разделилась: телом принадлежала Диме, а душа, её душа, жила отдельной жизнью. Ира подарила её Андрею, он этот щедрый дар не принимал, но и не отпускал, тискал, мял и держал в руках, в крепких мужских руках, от которых никуда не денешься, если они надумают сжать тебя в своих тисках-объятиях.
Потом, когда это всё произошло - стремительно, неизбежно, с полу потерей сознания с её стороны и звериными стонами с его (надеюсь, не очень порнографично?), а потом ещё и - как в доказательство реальности - ещё, и вот вершина, и она чувствует себя лишь пустой оболочкой (сама не в курсе - девочки рассказывали), полностью свободной ото всего и как бы заново рождённой. И - невозможно оторваться. Всё, приросла с мясом. Жизнь получает новую точку отсчета.
Она теперь ходит с перевёрнутыми глазами и такое ощущение, что содрали кожу.
Когда Дима что-то кричал про «останься» и «не уходи», страшнее не было в жизни, чем остаться и не уходить. Прежней жизни уже не будет, мужчины не прощают измен. Это сейчас он, босой и жалкий умоляет и рыдает, а потом, когда ты пожалеешь его и не пощадишь себя, он ответит тебе ударом страшной силы и в самый уязвимый момент, когда ты полностью беззащитна, например беременна. Это женщины прощают «мужской зигзаг» и с видимым удовольствием принимают обратно в лоно семьи и просто в лоно гулящего мужа, часто во вред собственному здоровью, ещё чаще рожая под это дело (возвращение) вторых и последующих детей, но всегда прощая и щадя - ты мой маленький, ну иди ко мне.
Андрей, Андрей. Все мысли - Андрей. Как она там? Счастлив? Изумлён? Потрясен? Как дальше жить? Он думает о ней? Что он думает о ней? Думает ли, что она думает о нём и только? Что приросла и не отодрать? И жить невозможно, есть не возможно, дышать, спать, ходить, смотреть на небо. Ведь он влюблен в неё? Она не могла ошибиться тогда, а он не мог соврать, он весь дрожал, весь, всем телом и Ира ощущала его дрожь и заразилась ею. Он не мог соврать.
Ира переехала к маме и ждёт от него звонка. Он должен позвонить, обязательно должен позвонить.
Караваны шли на север, пароходы шли на юг.