Танкохильские страсти снова
Хэлек, все проимевший в жизни отморозок. Не могу удержаться и не кинуть яблоко в спину собственному персонажу.
Леса Вечной Песни - по совместительству Леса Вечной Осени, с непривычки безумно болят глаза, от этого золотого, золотисто-розового и алого, от вечно-утреннего света, и и уродливая черная дорога там, где когда-то прошла Плеть, против воли не режет по сердцу, а успокаивает взгляд. И это очень странно, потому что именно этот след, как незаживающая рана, раньше мучал его кошмарами по ночам и гнал в бой. А теперь гляди-ка, боль привычнее...
А Луносвет жил притом, хотя и рассеченный надвое этим следом, тихий и полузаброшенный, засыпающий посреди магии, но жил. И здесь даже были дети: Хэлек внимательно следил, чтобы никто из носящихся малышей не угодил под копыта боевого коня Отрекшихся, которого паладин предпочитал орденскому скакуну уже не первый год.
Из дома, к которому он свернул, вкусно пахло свежеприготовленным ужином. Стайка ребятишек пронеслась мимо, зачем-то преследуя Стража, а за ними, протягивая еще пухлые ручки, топал самый маленький. Бегать он еще явственно не умел, но очень хотел успеть. Остальные свернули за угол, малыш споткнулся, шлепнулся в пыль и заревел.
- Вставай, - сказал Хелек, спешиваясь рядом и наклоняясь, чтобы поднять детеныша, - ты же большой уже, чего так орать?
Ребенок поднял на паладина огромные зеленые глазищи, внимательно заглянул в лицо и... вот теперь действительно заорал. Так, как только дети умеют, без пауз и с такой громкостью, что драконам еще учиться и учиться.
- МААААМАААА!!!
Со всей осторожностью Хелек опустил ревущее чудовище на землю и отступил на шаг, с досадой опуская забрало, так, чтобы не видло было нижней половины лица. Впрочем, женщина, что выскочила на крик, узнала бы его и в полной темноте.
- Убери руки от моего ребенка, - металл в голосе эльфийки смутно напоминал лязг клинков о щиты, - и что ты здесь делаешь?
- Песня моя, что случилось? - из-за спины женщины вышел эльф, судя по его виду, маг, из тех, что ведут мирную жизнь книжников и исследователей. Он был настроен совершенно не враждебно и, подхватив умолкшего ребенка на руки, слегка поклонился паладину:
- Анария шала, рыцарь. Илерион, ну ты что, в самом деле? Дядя паладин, он не причинит тебе зла, он наоборот герой и его надо приветствовать уважительно. Вот развели панику. РЭннит... Рэннит?
Та молчала, с прищуром глядя на паладина, и вздоха через два только нарушила тишину.
- Что ты здесь забыл? Убирайся. Убирайся, у меня все хорошо, и не нужно это портить. Понял? - к концу короткой речи голос священницы заметно зазвенел еле сдерживаемой яростью, - уходи.
Хэлек оглядел замершего ребенка, потом мага, на лице которого все яснее проступало непонимание.
Относительно неуместности, конечно, она была права. Ему и в самом деле здесь нечего делать.
- Письмо, - паладин протянул небольшой свиток, запечатанный тремя печатями, бросив взгляд на которые, свящанница скривилась.
- Рэннит, что... - маг снова пытался задать вопрос, и та сорвалась на нем же: клочья разорванной бумаги полетели в пыль, кружась, словно сентябрьские бабочки, опустились, - Энерий, иди в дом. Я разберусь.
- Но...
- Иди в дом.
Под забралом Хэлек насмешливо улыбался, однако молчал.
- Так вот, - женщина ткнула его пальцем в кирасу и добавила несколько явно неприличных слов на зандали, - иди туда, откуда пришел. И призывы Похитителей Солнца забери. Скажи им, чтобы засунули себе... куда-нибудь. Я тут живу. Хорошо живу. У меня есть дом, муж и ребенок. Воюйте на здоровье. А от меня отстань. Персонально тебя я видеть не хочу вообще никогда. Ясно?
Падалин молча кивнул и развернулся к лошади. Уже садясь в седло вдруг спросил:
- А ребенок твой?
- Да, - сквозь зубы бросила Рэннит.
- И его? - кивок в сторону закрывшейся двери.
- Да!
- Хорошо.
Что именно хорошо? Он бы и сам не понял, заостри кто на этом внимание.
Вот же странно, когда-то было страшно, а теперь с болью спокойнее. Он встретил все, чего опасался - и удивленно понимал, что не хочет ни сжечь город, и даже бить кулаком в стену от злости, чтобы одной болью приглушить другую. Кажется, все, онемело, и с неким равнодушным облегчением Хэлек думал, как найдет гостиницу, переночует и отправится обратно в Нордскол, где все будет как всегда. И никакого золотого света.
И никаких детей.
Опустившись на Луносвет, закат умер в переулках еще до того, как паладин дошел до таверны. Там он расплатился, попросил ужин - и без вина, сослался на обеты и бдение, хотя на самом деле от одного запаха его уже давно мутило, а голова и попросту раскалывалась. Тарелку забрал в комнату. Там и оставил со всей едой: он бы сказал, что чувствует себя, как ходячий мертвец, но это было бы оскорблением верному другу, который остался все в том же Нордсколе.
Утром он вышел на улицу к коновязи. Священница стояла там, сжимая в руке поводья ветрокрыла. Стояла в полном облачении, утреннее солнце мягко поблескивало на вышитых золотом ризах, отсвечивало на белых рукавах и терялось в черно-алой ткани робы.
- Идем.
- Хорошо.
Хэлек не стал задавать вопросов, отчего Рэннит мгновенно вскипела:
- Не веди себя, как замороженный! Хоть что-нибудь скажи, чурбан деревянный... И подними забрало, когда с тобой разговаривают!
Эльфийка рванула вверх край саронитового шлема: мельком паладин подумал, как хорошо, что он не успел закрепить его, а то быть бы ему без ушей, а то и кожи на лице.
Остатков.
Рэннит шумно вздохнула и отступила назад, как он вчера перед ребенком.
- Был не очень хороший целитель, - спокойно пояснил Хэлек, вновь надевая шлем.
- Вот и оставляй тебя одного, - Рэннит, кажется, хотела пошутить, но вышло зло и со слезами, - кстати, я обещала им вернуться. Помни об этом.
- Ты вернешься, - все так же ровно кивнул паладин, - даже если я не вернусь.