Птичка Божия
В «Цыганах» Пушкина есть такая вставная песенка:
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда;
В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу Бога внемлет,
Встрепенется и поет.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет -
И туман и непогоды
Осень поздняя несет:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В теплый край, за сине море
Улетает до весны.
С птичкой Божией сравнивается Алеко («Подобно птичке беззаботной, // И он, изгнанник перелетный, //Гнезда надежного не знал...»), а через него, опосредованно - цыгане. Стало быть, песенка имеет важное, во многих отношениях - ключевое значение для понимания смысла всей поэмы.
Так что же такое «птичка Божия»? В массовом читательском сознании это просто легкомысленная, беззаботная птичка. Что-то вроде попрыгуньи-стрекозы, на которую махнули рукой: безнадежна!.. (Не случайно выражение употребляется чаще всего в снисходительно-ироническом значении). Почему она Божия? Бог весть... Наверное потому, что всякая тварь, даже такая легкомысленная - Божия...
В конце 19 в., в русле т. н. религиозно-философской критики, сложилось другое, более изощренное и более тонкое толкование образа птички. Так, Д. Мережковский считал, что песенка о птичке «напоминает лучшие молитвы, сложенные на цветущих холмах Назарета или в долинах Умбрии». Он не пояснял, чем именно напоминает, но, видимо, усматривал в песенке сходство с Нагорной проповедью («Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их...»...») и особенно с обращенной к птицам проповедью Франциска Ассизского («Мои сестрички птицы, вы принадлежите Господу, вашему Создателю, и вы должны воспевать ему хвалу всегда и везде, ибо Он дал вам свободу летать повсюду. И хотя вы не ткете и не шьете, он дает вам вдвое и втрое, одевая вас и ваших деток... Кроме того, он питает вас, хотя вы никогда не сеете и не пашете... Опасайтесь, сестрички мои, греха неблагодарности и всегда стремитесь воздавать хвалу Богу").
Однако и массовое, и «элитарное» толкование объединены одним: оба подразумевают некую собирательную птичку, «птичку вообще», неважно какого отряда, семейства и рода. Так ли это?.. Вряд ли.
Выражение «птичка Божия» не было придумано Пушкиным (хотя именно после Пушкина стало «языковым фактом»). Оно уже использовалось в юго-западных областях Российкой Империи для обозначения вполне конкретной птицы. Эта птица -- ласточка.
Ласточке посвятил стихотворение Н. И. Гнедич - старший современник Пушкина. В этом стихотворениии есть, между прочим, такие строки:
Божия птица, (1) как набожный пахарь тебя называет:
Он как священную птицу тебя почитает и любит
(Так песнопевцев народы в века благочестия чтили).
(1) Так в некоторых полуденных губерниях России народ называет ласточку (Примечание Н. И. Гнедича).
Гнедич, уроженец Полтавы, совершенно точен: ласточка и сейчас известна в украинских селах как «Божа птыця» или «Божа пташка». Скорее всего именно по-украински (или, как тогда говорили, «на малороссийском наречии») впервые услыхал эту формулу и Пушкин: его «божия птичка» и выглядит как перевод «божей пташки»...
С атрибутами ласточки совпадают все основные признаки «Божией птички», упомянутые в песенке: ласточка просыпается с первыми лучами солнца («встрепенется и поет»; ср. в стихотворении Дельвига «К ласточке»: "Каждым утром меня - едва зарумянится // Небо алой зарей и бледная Цинтия // Там в туманы покатится, -- // Каждым утром меня ты криком безумолкным // Будишь, будто назло!"); ср. также пословицу (нынче бытующую в редуцированном виде): "Ласточка день начинает, а соловей вечер кончает". Миграции ласточек знаменуют в народном календаре смену сезонов («Прилет ласточек (около Благовещения) предвещает наступление весны; отлет (около рождества Богородицы) совпадает с окончанием лета...» - Ермолов А. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. III. Животный мир в воззрениях народа. - СПб.: Тип. А. Суворина, 1905. - С. 327.). Ср. в стихотворении Гнедича: «С первым паденьем листов улетаешь ты, милая гостья! <…> С первым дыханьем весны ты являешься снова, как с неба». И так далее.
Смущает одно: гнездо... Это ласточка-то его «хлопотливо не свивает»? Это ее-то гнездо - недолговечное?.. Неужели Пушкин не представлял, как выглядят ласточкины гнезда - настоящие маленькие укрепления, сооружаемые долго и старательно, со всем возможным тщанием? Вполне представлял (ср. в «Путешествии в Арзрум»: «На скале видны развалины какого-то замка: они облеплены саклями мирных осетинцев, как будто гнездами ласточек»).
Но, судя по всему, Пушкин смутно различал, с одной стороны, знакомых ему с детства ласточек - городских (по Линнею - Hirundo urbica, потом Delichon urbica, с 2004 г. - Delichon urbicum) и деревенских ((Hirundo rustica), и с другой -- береговых ласточек (Riparia riparia), которых неизбежно должен был наблюдать во время своих южных странствий. Береговые ласточки действительно «не свивают» долговечных гнезд; они устраивают гнезда в норах, вырытых на обрывистых берегах водоемов (чаще всего - рек), выстилая их травой и перьями. В отличие от деревенских и городских ласточек, они селятся в стороне от человеческого жилья, колониями, насчитывающими нередко десятки, а то и сотни гнезд.... Любопытно отметить, что жилища бессарабских цыган - совсем как у береговых ласточек! - располагались... в земле. «В Бессарабии есть несколько деревень, землянок цыганских; по большей части они живут на краях поселений в землянках, платят владетелю червонец с семьи и отправляются табором кочевать по Бессарабии на заработки» (А. Вельтман. Воспоминания о Бессарабии). Согласно мемуарному свидетельству (не очень, правда, достоверному в деталях) именно в такой деревне побывал Пушкин вместе с одним из братьев Ралли: «Вот Пушкин, желая видеть эту своеобразную цыганскую деревню, состоящую из целого ряда землянок, в которых зимуют цыганские семьи, решился посетить ее».
Но для сопоставления ласточек и цыган имеются не только броские внешние, но и веские внутренние основания. Ласточка именуется Божией птичкой потому, что она за особо отмечена Богом, наделена правами, которых нет у других птиц. Главнейшие из них: ласточку нельзя убивать и нельзя разорять ее гнездо. Почему?
Происхождение соответствующих запретов разъясняется в так называемых этиологических легендах («легенды о происхождении»). Одно из самых ранних в русской литературе упоминаний легенды о ласточке (правда, мимоходом; подробные объяснения посвящены ее антиподу) содержится в книге М. Д. Чулкова «Абевега русских суеверий». В статье «Воробей водяной» (специальная статья про ласточек в книге, увы, отсутствует) сообщается следующее: «Суеверы воробьев вообще почитают проклятою птицею, веря сами и других уверяя, что они в то время, когда Христа распинали, приносили паки ко кресту те гвозди, которые ласточки кравши у Римлян уносили (курсив мой. - o_p), и за то в наказание воробьи имеют на ногах оковы, которых люди видеть не могут, для того никогда ногами не переступают, а все прыгают...».
Сведения Чулкова использовал В. И. Даль, дополнивший их новыми фактами и, главное, сообщивший, как именно ласточки были вознаграждены: «О ласточках говорят, что они чириканьем своим предостерегали Спасителя от преследователей Его, а воробьи продали Его, крича: жив, жив, за что у воробьев ноги связаны невидимыми путами и птица эта не может переступать, а только прыгать. Есть также предание, что ласточки крали у Римлян гвозди, коими распинали Христа, а воробьи отыскивали их и опять приносили. Поэтому ласточек, по народному мнению, грешно бить или разорять их гнезда».
И на Чулкова, и на Даля опирался А. Н. Афанасьев (в свою очередь дополнивший их, а кое в чем и прояснивший):
«Когда жиды преследовали Спасителя, чтобы предать его на распятие, то все птицы, особенно ласточка, старались отвести их от того места, где укрывался Христос. Но воробей указал им это место своим пискливым чириканьем; жиды увидали Спасителя и повели его на мучение. Потому Господь проклял воробья, и мясо его запретил употреблять в пищу. -- Этот рассказ записан в Харьковской губернии; в других местностях уверяют, что в то время как предали Христа на распятие, воробьи беспрерывно кричали: жив-жив! жив-жив! -- вызывая чрез то врагов Спасителя на новые муки. Ласточки напротив чирикали: умер, умер! Они старались похищать приготовленные мучителями гвозди, но воробьи снова находили их и приносили назад. Оттого гнездо ласточки предвещает дому счастие, убить ее считается за великий грех; а если воробей влетит в избу - это предвестие большой беды. О воробье рассказывают, что он один не знает праздника Благовещенья и вьет в этот день гнездо, что у него ноги связаны за его предательство невидимыми путами, и потому он может только прыгать, а не переступать».
Наконец, запись, сделанная экспедицией П. П. Чубинского в Проскуровском уезде Подольской губернии, свободна, по-видимому, от всякого влияния печатных источников. Она лаконична и проста:
«Як жыды Христа роспыналы, то ластівкы кралы в iх цвяшчы (sic!), так через те саме їх грiх драты».
Пушкин был хорошо знаком с чулковской «Абевегой русских суеверий» (книга даже сохранилась в его библиотеке). Но, конечно, в тех «полуденных губерниях», по которым носила его судьба в 1820 - 1824 гг., он мог слышать легенду и в устном изложении.
А какое отношение имеют к легендам о ласточках цыгане? Самое прямое.
Дело в том, что цыганам в свою очередь посвящено немало этиологических легенд, объясняющих особенности нравов, жизненного уклада и необычных занятий этого экзотического народа. Вот изложение (точнее - краткий пересказ) одной из ранних записей легенды о цыганах,сделанной во второй половине 19 в. в Моршанском уезде Тамбовской губернии (легенда объясняет, почему «Цыгану не грех божиться»):
«Это интересное сказание возводит право цыган божиться ко времени распятия Христа, когда утаив из жалости 5-й гвоздь, предназначенный для груди Христа, цыган стал божиться, что он уже отдал гвоздь и он уже вбит. Случайно севшая на грудь Христа муха была принята воинами за гвоздь и цыган с потомками искупил грех родичей в обмане и божбе» .
Легенда, как и положено фольклорному жанру, существуют в разных вариантах: обычно выковать гвозди для распятия велено самому цыгану-кузнецу, но порою цыгане оказываются у распятия случайно; иногда пятый гвоздь предназначался не для груди, а для лба; цыган не просто утаивает, но и проглатывает гвоздь (между прочим, если легенда рассказывается в католических областях, то гвоздей всегда на один меньше, чем в областях православных); вместо мухи иногда появляется пчела... В вознаграждение за смелость и добросердечие цыганам даруются (самим Христом или Божьей Матерью) различные привилегии (*). Эти привилегии тоже варьируются, как можно видеть по изложению легенды у современных авторов:
«- Я слышал, воровать грех.
- Цыганам не грех. Нам сам Христос разрешил. Когда его распинали, в руки и ноги вбили по во-от такому гвоздю, а пятый гвоздь, который палач должен был вколотить Иисусу в лоб, цыган украл и проглотил. С тех пор нам разрешено красть помаленьку» (Игорь Бекетов. Цыганская баллада).
«Как-то раз, мне довелось поспорить с цыганкой по поводу гадания, что это грех перед Богом. Она спокойно отвечала мне, что это не грех… И вот недавно я узнал, что, действительно, цыгане не чувствуют за собой вины за гадание, обман, колдовство и пр. У них существует предание о цыгане, который присутствовал при распятии Иисуса Христа, на Голгофе. Он украл и спрятал в своих кудрях гвоздь, которым хотели пронзить сердце Спасителя. За это бог, якобы, позволил цыганам безнаказанно гадать, обманывать и колдовать». (Это рассказ миссионера-баптиста Сергея Балдина. Понятно, что у него этиологическая легенда вызывает только сердечное сокрушение: «Вот оказывается, как дьявол одной легендой может держать целый народ в клетке греха...»).
Итак, в легендах о ласточке (птичке Божией) и легендах о цыганах имеется важнейший общий пункт: ласточки/цыгане, стремясь облегчить крестные муки Христа, похищают гвозди, предназначенные для распятия. За этот поступок те и другие другие пользуются покровительством Христовым. Они получают от него особые права и привилегии, которых не имеют другие птицы/люди.
В связи с пушкинской поэмой особый интерес представляет версия легенды, записанная О. В. Беловой в 2000 г. на Украине, в Ратновском районе Волынской области (в записи сохранены особенности устной речи):
«Колы Исуса Хрыста роспыналы, то зробыли пьять гвоздей. Пьять. И вот забыли ў руки по гвоздёви и ў ноги. И остаўся ще одын. И вот там буў таки чорны чоловик, которий (цыган еще не було!) тыльки чорный чоловик, волосы у него, кожа [были черные]. И от той чоловик украў же ж того пьятого гвóздя, свороваў, ў карман сховаў. То Исус Хрыстос и сказаў: «Раз ты так зробыў, то вы будэтэ лэгко жыть. И ви робыты нэ будэтэ ўсю жысть, тылко будэтэ ходыты по хáтах, просыты. Вам люды будуть даваты хлиб, грошы, ўсё». И от того врэмэни утворылыся цыгане. Воны и чорные сами потому. Як той чоловик быў чорный, так и вони стали чорные».
В этом рассказе утрачено несколько повестовательных звеньев (не объяснено, для чего был предназначен пятый гвоздь и как цыгану удалось обмануть мучителей), зато он замечателен описанием «Божьего дара», сделанного цыганам. «Будете легко жить. И не будете вы работать всю жизнь, только будете ходить по хатам, просить. И люди вам будут давать хлеб, деньги, все...». Это поразительно соответствует пушкинским описаниям: «Земфира поселян обходит // И дань их вольную берет. // Настанет ночь; они все трое // Варят нежатое пшено»...
Итак, мы определили, к какому семейству принадлежит «птичка Божия», и обнаружили любопытные мотивные параллели между легендами о ласточках и легендами о цыганах. Как кажется, эти маленькие находки позволяют выявить новые смысловые оттенки в песенке о птичке Божией и по-новому (так сказать, в более глубокой символической перспективе) взглянуть на всю пушкинскую поэму.
Пожелания, замечания и дополнения приветствуются.
ПРИМЕЧАНИЯ
(*) В одном из писем 1831 года Пушкин сообщает (имея в виду А. О. Россет-Смирнову): «скажи это Южной ласточке, смугло румяной красоте нашей». Из письма следует, что Пушкин во всяком случае выделял в особую группу городских ласточек, которых он, видимо, считал «северными» (у городской ласточки черная спина и чисто белые брюшко и надхвостье, безо всяких намеков на смуглоту и румяность). На роль смугло-румяной «южной ласточки» в равной мере могут претендовать и деревенская ласточка (у нее светло-коричневые пятна на лбу и передней части шеи), и береговая (она имеет коричневато-бурую окраску спины и такую же полоску на шее). Пушкинский образ обыгрывает еще одну особенность облика Смирновой: ее миниатюрность; сопоставление миниатюрной женщины с береговой ласточкой - самой маленькой из ласточек Европейской Россси - кажется особенно уместным. Впрочем, Пушкин, конечно, мог и путаться в ласточках и в их особенностях.
(*) Впрочем, легенда известна и в «антицыганских» версиях. Ср. запись, сделанную в конце 19 в. в Бессарабской губернии. Пречистая Матерь встретила Цыгана и обратилась к нему с вопросом, не знает ли что об участи ее сына. Тот отвечает: «Как не видать, как не слыхать! Без нас разве что обойдется! Жиды его взяли, распинать стали; гвоздей мне заказали, хорошую плату дали. Четыре только гвоздя заказали. Да ведь я не скуп, если хорошо платят: пять им гвоздей вместо четырех приготовил, да все один лучше другого: как вобьешь, зубами не выдернешь. Четыре гвоздя вбиты, а пятый и деть некуда; да я же их на ум навел. - Воткните, - говорю им, - пятый гвоздь в бок! Они и воткнули пятый гвоздь в бок, а оттуда потекла кровь и вода. Потеха!» Злорадство Цыгана еще более огорчило Богородицу, и прокляла она его, прокляла навек: - «Будь ты проклят, черный цыган! До всего дойдет человек, а ты будешь знать только молот свой, да раздувальный мех. И будешь вечно ты рабом у людей, и будут тебя все звать вороном, будут тебя чуждаться, все тебя будут проклинать. Да будет». - И с тех пор, от того проклятия Богородицы, цыгане стали черны, рабы, занимаются кузнечеством и в презрении у всех» (Кирпичников А. И. Богородица в народной поэзии (Отрывки и заметки) // Юбилейный сборник в честь Всеволода Федоровича Миллера, изданный его учениками и почитателями. - М.: Типо-литография А. В. Васильева, 1900. С. 95). В другой версии (записанной в католической области) цыган, по собственной инициативе сковавший четвертый гвоздь для Христа, стал лишним и отверженным среди народов, подобно этому лишнему гвоздю (Чому Цигани не мают пристановища? (зап. вид Сирватки, в Будзанови Теребовельского повета О. Деревянка.) (Етнографiчний збiрник. Видае Етнографiчна комiсия наукового товариства iмени Шевченка. Т. XII. Галицько-руськи народнї легенди. Зiбрав Володимир Гнатюк. - У Львовi: 1902. Накладом Товариства. С. 115. То же относится и к версии с проглоченным гвоздем: согласно балканской легенде, выкованый цыганом-злодеем пятый гвоздь проглотил добродетельный овчар; с тех пор цыгане прокляты, овчары же благословенны (хотя на шее у них кадык - след гвоздя, застрявшего в горле у их предка).
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда;
В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу Бога внемлет,
Встрепенется и поет.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет -
И туман и непогоды
Осень поздняя несет:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В теплый край, за сине море
Улетает до весны.
С птичкой Божией сравнивается Алеко («Подобно птичке беззаботной, // И он, изгнанник перелетный, //Гнезда надежного не знал...»), а через него, опосредованно - цыгане. Стало быть, песенка имеет важное, во многих отношениях - ключевое значение для понимания смысла всей поэмы.
Так что же такое «птичка Божия»? В массовом читательском сознании это просто легкомысленная, беззаботная птичка. Что-то вроде попрыгуньи-стрекозы, на которую махнули рукой: безнадежна!.. (Не случайно выражение употребляется чаще всего в снисходительно-ироническом значении). Почему она Божия? Бог весть... Наверное потому, что всякая тварь, даже такая легкомысленная - Божия...
В конце 19 в., в русле т. н. религиозно-философской критики, сложилось другое, более изощренное и более тонкое толкование образа птички. Так, Д. Мережковский считал, что песенка о птичке «напоминает лучшие молитвы, сложенные на цветущих холмах Назарета или в долинах Умбрии». Он не пояснял, чем именно напоминает, но, видимо, усматривал в песенке сходство с Нагорной проповедью («Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их...»...») и особенно с обращенной к птицам проповедью Франциска Ассизского («Мои сестрички птицы, вы принадлежите Господу, вашему Создателю, и вы должны воспевать ему хвалу всегда и везде, ибо Он дал вам свободу летать повсюду. И хотя вы не ткете и не шьете, он дает вам вдвое и втрое, одевая вас и ваших деток... Кроме того, он питает вас, хотя вы никогда не сеете и не пашете... Опасайтесь, сестрички мои, греха неблагодарности и всегда стремитесь воздавать хвалу Богу").
Однако и массовое, и «элитарное» толкование объединены одним: оба подразумевают некую собирательную птичку, «птичку вообще», неважно какого отряда, семейства и рода. Так ли это?.. Вряд ли.
Выражение «птичка Божия» не было придумано Пушкиным (хотя именно после Пушкина стало «языковым фактом»). Оно уже использовалось в юго-западных областях Российкой Империи для обозначения вполне конкретной птицы. Эта птица -- ласточка.
Ласточке посвятил стихотворение Н. И. Гнедич - старший современник Пушкина. В этом стихотворениии есть, между прочим, такие строки:
Божия птица, (1) как набожный пахарь тебя называет:
Он как священную птицу тебя почитает и любит
(Так песнопевцев народы в века благочестия чтили).
(1) Так в некоторых полуденных губерниях России народ называет ласточку (Примечание Н. И. Гнедича).
Гнедич, уроженец Полтавы, совершенно точен: ласточка и сейчас известна в украинских селах как «Божа птыця» или «Божа пташка». Скорее всего именно по-украински (или, как тогда говорили, «на малороссийском наречии») впервые услыхал эту формулу и Пушкин: его «божия птичка» и выглядит как перевод «божей пташки»...
С атрибутами ласточки совпадают все основные признаки «Божией птички», упомянутые в песенке: ласточка просыпается с первыми лучами солнца («встрепенется и поет»; ср. в стихотворении Дельвига «К ласточке»: "Каждым утром меня - едва зарумянится // Небо алой зарей и бледная Цинтия // Там в туманы покатится, -- // Каждым утром меня ты криком безумолкным // Будишь, будто назло!"); ср. также пословицу (нынче бытующую в редуцированном виде): "Ласточка день начинает, а соловей вечер кончает". Миграции ласточек знаменуют в народном календаре смену сезонов («Прилет ласточек (около Благовещения) предвещает наступление весны; отлет (около рождества Богородицы) совпадает с окончанием лета...» - Ермолов А. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. III. Животный мир в воззрениях народа. - СПб.: Тип. А. Суворина, 1905. - С. 327.). Ср. в стихотворении Гнедича: «С первым паденьем листов улетаешь ты, милая гостья! <…> С первым дыханьем весны ты являешься снова, как с неба». И так далее.
Смущает одно: гнездо... Это ласточка-то его «хлопотливо не свивает»? Это ее-то гнездо - недолговечное?.. Неужели Пушкин не представлял, как выглядят ласточкины гнезда - настоящие маленькие укрепления, сооружаемые долго и старательно, со всем возможным тщанием? Вполне представлял (ср. в «Путешествии в Арзрум»: «На скале видны развалины какого-то замка: они облеплены саклями мирных осетинцев, как будто гнездами ласточек»).
Но, судя по всему, Пушкин смутно различал, с одной стороны, знакомых ему с детства ласточек - городских (по Линнею - Hirundo urbica, потом Delichon urbica, с 2004 г. - Delichon urbicum) и деревенских ((Hirundo rustica), и с другой -- береговых ласточек (Riparia riparia), которых неизбежно должен был наблюдать во время своих южных странствий. Береговые ласточки действительно «не свивают» долговечных гнезд; они устраивают гнезда в норах, вырытых на обрывистых берегах водоемов (чаще всего - рек), выстилая их травой и перьями. В отличие от деревенских и городских ласточек, они селятся в стороне от человеческого жилья, колониями, насчитывающими нередко десятки, а то и сотни гнезд.... Любопытно отметить, что жилища бессарабских цыган - совсем как у береговых ласточек! - располагались... в земле. «В Бессарабии есть несколько деревень, землянок цыганских; по большей части они живут на краях поселений в землянках, платят владетелю червонец с семьи и отправляются табором кочевать по Бессарабии на заработки» (А. Вельтман. Воспоминания о Бессарабии). Согласно мемуарному свидетельству (не очень, правда, достоверному в деталях) именно в такой деревне побывал Пушкин вместе с одним из братьев Ралли: «Вот Пушкин, желая видеть эту своеобразную цыганскую деревню, состоящую из целого ряда землянок, в которых зимуют цыганские семьи, решился посетить ее».
Но для сопоставления ласточек и цыган имеются не только броские внешние, но и веские внутренние основания. Ласточка именуется Божией птичкой потому, что она за особо отмечена Богом, наделена правами, которых нет у других птиц. Главнейшие из них: ласточку нельзя убивать и нельзя разорять ее гнездо. Почему?
Происхождение соответствующих запретов разъясняется в так называемых этиологических легендах («легенды о происхождении»). Одно из самых ранних в русской литературе упоминаний легенды о ласточке (правда, мимоходом; подробные объяснения посвящены ее антиподу) содержится в книге М. Д. Чулкова «Абевега русских суеверий». В статье «Воробей водяной» (специальная статья про ласточек в книге, увы, отсутствует) сообщается следующее: «Суеверы воробьев вообще почитают проклятою птицею, веря сами и других уверяя, что они в то время, когда Христа распинали, приносили паки ко кресту те гвозди, которые ласточки кравши у Римлян уносили (курсив мой. - o_p), и за то в наказание воробьи имеют на ногах оковы, которых люди видеть не могут, для того никогда ногами не переступают, а все прыгают...».
Сведения Чулкова использовал В. И. Даль, дополнивший их новыми фактами и, главное, сообщивший, как именно ласточки были вознаграждены: «О ласточках говорят, что они чириканьем своим предостерегали Спасителя от преследователей Его, а воробьи продали Его, крича: жив, жив, за что у воробьев ноги связаны невидимыми путами и птица эта не может переступать, а только прыгать. Есть также предание, что ласточки крали у Римлян гвозди, коими распинали Христа, а воробьи отыскивали их и опять приносили. Поэтому ласточек, по народному мнению, грешно бить или разорять их гнезда».
И на Чулкова, и на Даля опирался А. Н. Афанасьев (в свою очередь дополнивший их, а кое в чем и прояснивший):
«Когда жиды преследовали Спасителя, чтобы предать его на распятие, то все птицы, особенно ласточка, старались отвести их от того места, где укрывался Христос. Но воробей указал им это место своим пискливым чириканьем; жиды увидали Спасителя и повели его на мучение. Потому Господь проклял воробья, и мясо его запретил употреблять в пищу. -- Этот рассказ записан в Харьковской губернии; в других местностях уверяют, что в то время как предали Христа на распятие, воробьи беспрерывно кричали: жив-жив! жив-жив! -- вызывая чрез то врагов Спасителя на новые муки. Ласточки напротив чирикали: умер, умер! Они старались похищать приготовленные мучителями гвозди, но воробьи снова находили их и приносили назад. Оттого гнездо ласточки предвещает дому счастие, убить ее считается за великий грех; а если воробей влетит в избу - это предвестие большой беды. О воробье рассказывают, что он один не знает праздника Благовещенья и вьет в этот день гнездо, что у него ноги связаны за его предательство невидимыми путами, и потому он может только прыгать, а не переступать».
Наконец, запись, сделанная экспедицией П. П. Чубинского в Проскуровском уезде Подольской губернии, свободна, по-видимому, от всякого влияния печатных источников. Она лаконична и проста:
«Як жыды Христа роспыналы, то ластівкы кралы в iх цвяшчы (sic!), так через те саме їх грiх драты».
Пушкин был хорошо знаком с чулковской «Абевегой русских суеверий» (книга даже сохранилась в его библиотеке). Но, конечно, в тех «полуденных губерниях», по которым носила его судьба в 1820 - 1824 гг., он мог слышать легенду и в устном изложении.
А какое отношение имеют к легендам о ласточках цыгане? Самое прямое.
Дело в том, что цыганам в свою очередь посвящено немало этиологических легенд, объясняющих особенности нравов, жизненного уклада и необычных занятий этого экзотического народа. Вот изложение (точнее - краткий пересказ) одной из ранних записей легенды о цыганах,сделанной во второй половине 19 в. в Моршанском уезде Тамбовской губернии (легенда объясняет, почему «Цыгану не грех божиться»):
«Это интересное сказание возводит право цыган божиться ко времени распятия Христа, когда утаив из жалости 5-й гвоздь, предназначенный для груди Христа, цыган стал божиться, что он уже отдал гвоздь и он уже вбит. Случайно севшая на грудь Христа муха была принята воинами за гвоздь и цыган с потомками искупил грех родичей в обмане и божбе» .
Легенда, как и положено фольклорному жанру, существуют в разных вариантах: обычно выковать гвозди для распятия велено самому цыгану-кузнецу, но порою цыгане оказываются у распятия случайно; иногда пятый гвоздь предназначался не для груди, а для лба; цыган не просто утаивает, но и проглатывает гвоздь (между прочим, если легенда рассказывается в католических областях, то гвоздей всегда на один меньше, чем в областях православных); вместо мухи иногда появляется пчела... В вознаграждение за смелость и добросердечие цыганам даруются (самим Христом или Божьей Матерью) различные привилегии (*). Эти привилегии тоже варьируются, как можно видеть по изложению легенды у современных авторов:
«- Я слышал, воровать грех.
- Цыганам не грех. Нам сам Христос разрешил. Когда его распинали, в руки и ноги вбили по во-от такому гвоздю, а пятый гвоздь, который палач должен был вколотить Иисусу в лоб, цыган украл и проглотил. С тех пор нам разрешено красть помаленьку» (Игорь Бекетов. Цыганская баллада).
«Как-то раз, мне довелось поспорить с цыганкой по поводу гадания, что это грех перед Богом. Она спокойно отвечала мне, что это не грех… И вот недавно я узнал, что, действительно, цыгане не чувствуют за собой вины за гадание, обман, колдовство и пр. У них существует предание о цыгане, который присутствовал при распятии Иисуса Христа, на Голгофе. Он украл и спрятал в своих кудрях гвоздь, которым хотели пронзить сердце Спасителя. За это бог, якобы, позволил цыганам безнаказанно гадать, обманывать и колдовать». (Это рассказ миссионера-баптиста Сергея Балдина. Понятно, что у него этиологическая легенда вызывает только сердечное сокрушение: «Вот оказывается, как дьявол одной легендой может держать целый народ в клетке греха...»).
Итак, в легендах о ласточке (птичке Божией) и легендах о цыганах имеется важнейший общий пункт: ласточки/цыгане, стремясь облегчить крестные муки Христа, похищают гвозди, предназначенные для распятия. За этот поступок те и другие другие пользуются покровительством Христовым. Они получают от него особые права и привилегии, которых не имеют другие птицы/люди.
В связи с пушкинской поэмой особый интерес представляет версия легенды, записанная О. В. Беловой в 2000 г. на Украине, в Ратновском районе Волынской области (в записи сохранены особенности устной речи):
«Колы Исуса Хрыста роспыналы, то зробыли пьять гвоздей. Пьять. И вот забыли ў руки по гвоздёви и ў ноги. И остаўся ще одын. И вот там буў таки чорны чоловик, которий (цыган еще не було!) тыльки чорный чоловик, волосы у него, кожа [были черные]. И от той чоловик украў же ж того пьятого гвóздя, свороваў, ў карман сховаў. То Исус Хрыстос и сказаў: «Раз ты так зробыў, то вы будэтэ лэгко жыть. И ви робыты нэ будэтэ ўсю жысть, тылко будэтэ ходыты по хáтах, просыты. Вам люды будуть даваты хлиб, грошы, ўсё». И от того врэмэни утворылыся цыгане. Воны и чорные сами потому. Як той чоловик быў чорный, так и вони стали чорные».
В этом рассказе утрачено несколько повестовательных звеньев (не объяснено, для чего был предназначен пятый гвоздь и как цыгану удалось обмануть мучителей), зато он замечателен описанием «Божьего дара», сделанного цыганам. «Будете легко жить. И не будете вы работать всю жизнь, только будете ходить по хатам, просить. И люди вам будут давать хлеб, деньги, все...». Это поразительно соответствует пушкинским описаниям: «Земфира поселян обходит // И дань их вольную берет. // Настанет ночь; они все трое // Варят нежатое пшено»...
Итак, мы определили, к какому семейству принадлежит «птичка Божия», и обнаружили любопытные мотивные параллели между легендами о ласточках и легендами о цыганах. Как кажется, эти маленькие находки позволяют выявить новые смысловые оттенки в песенке о птичке Божией и по-новому (так сказать, в более глубокой символической перспективе) взглянуть на всю пушкинскую поэму.
Пожелания, замечания и дополнения приветствуются.
ПРИМЕЧАНИЯ
(*) В одном из писем 1831 года Пушкин сообщает (имея в виду А. О. Россет-Смирнову): «скажи это Южной ласточке, смугло румяной красоте нашей». Из письма следует, что Пушкин во всяком случае выделял в особую группу городских ласточек, которых он, видимо, считал «северными» (у городской ласточки черная спина и чисто белые брюшко и надхвостье, безо всяких намеков на смуглоту и румяность). На роль смугло-румяной «южной ласточки» в равной мере могут претендовать и деревенская ласточка (у нее светло-коричневые пятна на лбу и передней части шеи), и береговая (она имеет коричневато-бурую окраску спины и такую же полоску на шее). Пушкинский образ обыгрывает еще одну особенность облика Смирновой: ее миниатюрность; сопоставление миниатюрной женщины с береговой ласточкой - самой маленькой из ласточек Европейской Россси - кажется особенно уместным. Впрочем, Пушкин, конечно, мог и путаться в ласточках и в их особенностях.
(*) Впрочем, легенда известна и в «антицыганских» версиях. Ср. запись, сделанную в конце 19 в. в Бессарабской губернии. Пречистая Матерь встретила Цыгана и обратилась к нему с вопросом, не знает ли что об участи ее сына. Тот отвечает: «Как не видать, как не слыхать! Без нас разве что обойдется! Жиды его взяли, распинать стали; гвоздей мне заказали, хорошую плату дали. Четыре только гвоздя заказали. Да ведь я не скуп, если хорошо платят: пять им гвоздей вместо четырех приготовил, да все один лучше другого: как вобьешь, зубами не выдернешь. Четыре гвоздя вбиты, а пятый и деть некуда; да я же их на ум навел. - Воткните, - говорю им, - пятый гвоздь в бок! Они и воткнули пятый гвоздь в бок, а оттуда потекла кровь и вода. Потеха!» Злорадство Цыгана еще более огорчило Богородицу, и прокляла она его, прокляла навек: - «Будь ты проклят, черный цыган! До всего дойдет человек, а ты будешь знать только молот свой, да раздувальный мех. И будешь вечно ты рабом у людей, и будут тебя все звать вороном, будут тебя чуждаться, все тебя будут проклинать. Да будет». - И с тех пор, от того проклятия Богородицы, цыгане стали черны, рабы, занимаются кузнечеством и в презрении у всех» (Кирпичников А. И. Богородица в народной поэзии (Отрывки и заметки) // Юбилейный сборник в честь Всеволода Федоровича Миллера, изданный его учениками и почитателями. - М.: Типо-литография А. В. Васильева, 1900. С. 95). В другой версии (записанной в католической области) цыган, по собственной инициативе сковавший четвертый гвоздь для Христа, стал лишним и отверженным среди народов, подобно этому лишнему гвоздю (Чому Цигани не мают пристановища? (зап. вид Сирватки, в Будзанови Теребовельского повета О. Деревянка.) (Етнографiчний збiрник. Видае Етнографiчна комiсия наукового товариства iмени Шевченка. Т. XII. Галицько-руськи народнї легенди. Зiбрав Володимир Гнатюк. - У Львовi: 1902. Накладом Товариства. С. 115. То же относится и к версии с проглоченным гвоздем: согласно балканской легенде, выкованый цыганом-злодеем пятый гвоздь проглотил добродетельный овчар; с тех пор цыгане прокляты, овчары же благословенны (хотя на шее у них кадык - след гвоздя, застрявшего в горле у их предка).