Еще о встречах в поездах
Как угодно можно ругать поезда. И скотовоз, и сервиса никакого, и быдлятник. Но встречи, которые дарят поезда, ничто не заменит. Мимо этих людей пройдешь в другой жизни и не заметишь. А тут они волей-неволей окажутся перед глазами и всмотришься, разглядишь, упрешься в ту правду, которой и не чаял видеть.
Иной раз порадуешься подслушанным словам, а иной раз подглядишь целые сценки и образы. А особое место - вагон-ресторан. С одной стороны, там все такое обычно-кабацкое, а с другой - там можно оставаться просто наблюдателем, слушать и видеть.
Ехал тут прошлым месяцем в деревню к родителям, наблюдал замечальнейшую барышню в вагоне-ресторане.
Вообще вагоны-рестораны становятся в последнее время все более и более чудесными. По цене они вдруг приблизились к московским кафе-барам среднего уровня, то есть стали вполне доступны, а по форсу остались все теми же ресторанами на колесах, в которых пропал на целую вечность демонический Альтист Данилов. Иной раз тут тихо, поскольку купешному народу носят пайки, а плацкарты бедны, а иной раз тут догуливают по дороге домой то, что не догуляли в Москве.
Вот и барышня эта. Сидит такая за столиком, лицом молода, телом сухотна, разговором хрипла. Подходит новое действующее лицо. Уже пошатываясь. «Занято?» спрашивает, а самого пошатывает. Ее тянет на пиво и на приключения. Он уточняет: «Только я не один, я с мальчиком». Она такая вся бывалая, сразу знает, к чему разговор ведет и показывает, мол, не проведешь ее, в ответ спрашивает: «Что, много вас?». Тот настаивает, не поняли же его шутки: «С мальчиком я, можно?». И вытаскивает откуда-то из-за спины «мальчика» - пьяного в ноль татарчонка. Который стоять не может и сидит только из гордости.
Убери поезд, оставь кафе-кабак второй половины девяностых, один в один. Гуляем-догуливаем, и русская тоска на дне каждого стакана плещется.
Подсаживаются, о чем-то треплется, но барышня любой их разговор на свое поворачивает. То вздохнет и посетует, то поинтересуется. Но все равно на свое свернет. Начнет комментарием, кончит потоком сознания.
- Правда что ли не курите? А я вот курью. Бросать надо. Надо конечно... А сколько квартиру снимаете? Сколько? Это если как смотреть - если квартира с плохим ремонтом или как без ремонта, конечно дешевле гостиницы будет. Да ты что не ешь-то? Кушай, давай, а то все я одна!
Пиво цедит, а сама пьяна словно изнутри. Ее те двое и вычленили из всего зала по стакану с пивом. Как известную всему двору девицу, которая парней постарше за дорогой табак да закусь любит, а старшеклассников за твердость пятой конечности.
Вдруг она отрывается от беседы и обнаруживает в проходящих мимо мужчинах попутчиков из своего «купе» плацкарта.
- О, вы тут откуда? - удивляется и тут же поворачивается к собеседникам, - я с матерью еду к сыну на присягу.
Снова обращается к мужчинам из своего вагона:
- Как там моя мать? - И тут же сразу, без перехода, сочувственно и проникновенно вздыхает, - как хорошо, что я вас увидела!..
Вот как будто она шла, к матери, а именно они пьянствовали тут.
- А то я все сижу, думаю - как там мать себе места, небось, не находит. Вы ей скажите, что скоро буду.
А сама очередную ложку картошки в рот тянет. Не знаю, что за мать у нее, не видел. Но как можно оставить и ужинать отдельно в вагон-ресторан пойти?
По всей повадке ее, по всякому слову можно было бы нафантазировать, что грызет ее тоска-печаль, выхода которой она не видит.
Но как-то слабо это к ней клеится. Выглядит так, словно ищет или ждет чего-то, и в ожидании извелась вся и издергалась, каждому на шею и кинуться, и раскрыться готова, а чего ищет, как оно должно стать, чтобы успокоиться - не понимает. И не берется понимать. Выпить, посетовать, да забеспокоиться, что случайный застольник плохо кушает - легче.
Манит какая-то мара. Колышется у горизонта, словно показывает, какой настоящая жизнь должна быть, а она ее и за ложь признать не может, и отмахнуться не решается.
Так манит, что сидела в своем "купе" плацкартном, слушала разговоры старушки-матери с попутчиками, потом встала и без слова пошла в вагон-ресторан. А тут ей другая жизнь, другие разговоры. В то же время-то, в ее вагоне наоборот всем кажется - у них тут жизнь, у них разговоры, а эта только на миг из него выпала.
Уходит так кто-то из тусовки. Думаешь, именно тут все продолжается, а он в нигде. Ан нет, вдруг бац! А у наших близких - вторая жизнь.
- Передайте, - говорит, - маме, что скоро буду...
А сама еще ложку в рот тянет и еще пива заказывает…
Как-то раз мне еще больше повезло. Попал на настоящее таинство. Кормление бригадира поезда директором вагона-ресторана. Это было такой обряд подтверждения вассальной верности и советского чинопочитания одновременно.
Это я во Владимир ехал. Дороги всего два с половиной-три часа. Как раз поужинать. Поезд причем далеко куда-то ехал: в Хабаровск или Красноярск. Все еще деньги берегли, я едва ли не один был в салоне вагона-ресторана. Заказал мясо в горшочке (это самый беспроигрышный вариант в поездах, если оно есть, то принесут быстро и вкусно, поскольку не готовят, а разогревают), съел, достал читалку. По салонному телевизору что-то мяукал Стас Михайлов с выражением жизнерадостного дебила. Пусто было. И тут вдруг - процессия. Проводники забегали, появились люди в проводнической форме, но с несгибаемой спиной и такими же несгибаемыми лицами. Официанты разостлались ковром. Трое из несгибаемых сели и тут же появился директор вагона-ресторана. Весь такой сутулый с острым заискивающим лицом, отличающий идейных лакеев и блюдолизов. Присел рядом. Тут же, пяти минут не прошло (то есть заранее все готовилось!), появился борщик, салатик, водочка с хлебушком. Все четверо накатили, застучали ложками. После супа еще хлопнули и крякнули, официанты мгновенно сменили пустые тарелки на второе. И директор пошел лебезить и солировать.
Соло его было продолжительно и искрометно. В какие-то двадцать-тридцать минут он развернул всю свою жизнь и глубину экзистенционального кризиса. Он проработал 25 лет, нач поезда 21 год. Директор, выросший в традиции советского чинопочитания, вдруг с крахом СССР оказался не у дел. Все его воспитание требовало лизать чью-нибудь задницу, а система-то рухнула! Часть чиновников вот сейчас находит себя в системе госвласти. А он нашел себя на железной дороге. Тут был он, директор ресторана, работник торговли, уважаемый человек, гоняющий на пинках трех-четырех своих подчиненных, и был начальник поезда, от которого уже ресторанная жизнь зависела, и о которой ресторан должен был заботиться. Баланс и гармония!
- Вот все сейчас они на фирму хотят перевести, ублюдки. Какое говно надо в голове иметь, чтобы так делать? А? Вот раньше, - сладостно рассуждал директор вагона-ресторана, - раньше как правильно все было. Все прикреплены к составам. Директора вагон-ресторанов к нач поезда. Вот кто теперь так может заботиться о начпоезда, как я? Вот вспомни - и все у меня было: всегда все готово, купе держали тебе отдельное, поспать-помыться-обслужить. Верно?
А теперь, по его словам выходило, другая жизнь началась. Беспредельная. Фирмы для составов вывели в одни юрлица, вагоны-рестораны в другие. Кто о ком заботиться должен - непонятно. Плюс прикрепляют к фирмам глупо и бездарно.
- А пытались меня перевести на ленинградскую, - ярился директор ресторана, - так там одни ланчики эти бесплатные, они их в билет включают, три раза в день и никто еду и не берет. И какую выручку они мне сделают? Какой план я привезу?!... А я не боюсь. У меня отгулов невыбранных набралось. Потому всегда могу отказаться… они еще удивляются, что люди не переходят! Потому что план ставят дикий!
Интересно еще, что если кто ему и отвечал, то только бригадир. Остальные почтительно молчали, только поднимали рюмки. Субординация! Господа беседовать изволят, адьютанты молчат.
Между делом подошел официант с тележкой разносчика, видели должно быть - ходят по поезду из конца в конец, предлагают воду и печенье. Директор остановил его, даже не спрашивал, только окинул цепким приказчичиьм взглядом тележку и припечатал:
- Не продал!
- Там три плацкарта забито солдатами, - заныл официант, - все беспонтово совсем!
Директор подобрался, зашипел:
- Работай с ними! Морду бей!
Это с нач поезда он должен был быть тварью дрожащей, а со своим персоналом - безжалостным полновластным тираном. И как упивался своей немощью перед вышестоящими, так же наслаждался он властью над нижестоящими.
Разносчик смиренно вздохнул и ушел дальше по составу, разбередив только душу ресторанному владыке:
- А дураков до хуя! - разъярился директор вагона-ресторана, - Им все по фигу! Работают, думают, что им зарплату дадут. А зарплату им не дадут сразу. Два рейса хороших было, а третий глушняк, план не привезли и денег им каких за это дали? Да ничего! И «карась» этот, он же, гаденыш, что делает? Везет 100 тысяч! Ну нельзя же так делать! Его так напугали просто, что он платить должен. Ну надо же быть таким идиотом, чтобы все деньги нести и нормальным людям жизнь портить! Вот меня тоже пугать пытались. А как меня заставить, если у меня выручки нет? Ну какой дурак! Ну собрал ты больше денег, ну отложи! Зачем же привозить? Они теперь план поднимут. Эти вон... ну заграница, говорят, что в России самое дешевое. А из-за таких, как этот "карась", теперь и цены растут, и план вырастет. Потому что эти дурные люди все везут. Вот откуда только деньги берут, чтобы сдавать?..
Вот так слушал его и удивлялся. В жизни сталкиваешься со всякой мелкой пакостью, вроде тут приписать надо, там схитрить. Думаешь, экая беда, у одних нас так. Или даже думаешь, ну да, всякий хитрит, но по-своему. А тут вдруг выясняешь, что и хитрости-то у всех паскудно одинаковые. Одни, которые законы и инструкции пишут, паскудно загоняют в ситуацию, в которой надо план утаивать, а другие точно так же идут на это и сдают что надо, а остальное прячут. Даже удивительно, в насколько разных отраслях одни и те же пакости и воровские приемы встретишь.
Иной раз порадуешься подслушанным словам, а иной раз подглядишь целые сценки и образы. А особое место - вагон-ресторан. С одной стороны, там все такое обычно-кабацкое, а с другой - там можно оставаться просто наблюдателем, слушать и видеть.
Ехал тут прошлым месяцем в деревню к родителям, наблюдал замечальнейшую барышню в вагоне-ресторане.
Вообще вагоны-рестораны становятся в последнее время все более и более чудесными. По цене они вдруг приблизились к московским кафе-барам среднего уровня, то есть стали вполне доступны, а по форсу остались все теми же ресторанами на колесах, в которых пропал на целую вечность демонический Альтист Данилов. Иной раз тут тихо, поскольку купешному народу носят пайки, а плацкарты бедны, а иной раз тут догуливают по дороге домой то, что не догуляли в Москве.
Вот и барышня эта. Сидит такая за столиком, лицом молода, телом сухотна, разговором хрипла. Подходит новое действующее лицо. Уже пошатываясь. «Занято?» спрашивает, а самого пошатывает. Ее тянет на пиво и на приключения. Он уточняет: «Только я не один, я с мальчиком». Она такая вся бывалая, сразу знает, к чему разговор ведет и показывает, мол, не проведешь ее, в ответ спрашивает: «Что, много вас?». Тот настаивает, не поняли же его шутки: «С мальчиком я, можно?». И вытаскивает откуда-то из-за спины «мальчика» - пьяного в ноль татарчонка. Который стоять не может и сидит только из гордости.
Убери поезд, оставь кафе-кабак второй половины девяностых, один в один. Гуляем-догуливаем, и русская тоска на дне каждого стакана плещется.
Подсаживаются, о чем-то треплется, но барышня любой их разговор на свое поворачивает. То вздохнет и посетует, то поинтересуется. Но все равно на свое свернет. Начнет комментарием, кончит потоком сознания.
- Правда что ли не курите? А я вот курью. Бросать надо. Надо конечно... А сколько квартиру снимаете? Сколько? Это если как смотреть - если квартира с плохим ремонтом или как без ремонта, конечно дешевле гостиницы будет. Да ты что не ешь-то? Кушай, давай, а то все я одна!
Пиво цедит, а сама пьяна словно изнутри. Ее те двое и вычленили из всего зала по стакану с пивом. Как известную всему двору девицу, которая парней постарше за дорогой табак да закусь любит, а старшеклассников за твердость пятой конечности.
Вдруг она отрывается от беседы и обнаруживает в проходящих мимо мужчинах попутчиков из своего «купе» плацкарта.
- О, вы тут откуда? - удивляется и тут же поворачивается к собеседникам, - я с матерью еду к сыну на присягу.
Снова обращается к мужчинам из своего вагона:
- Как там моя мать? - И тут же сразу, без перехода, сочувственно и проникновенно вздыхает, - как хорошо, что я вас увидела!..
Вот как будто она шла, к матери, а именно они пьянствовали тут.
- А то я все сижу, думаю - как там мать себе места, небось, не находит. Вы ей скажите, что скоро буду.
А сама очередную ложку картошки в рот тянет. Не знаю, что за мать у нее, не видел. Но как можно оставить и ужинать отдельно в вагон-ресторан пойти?
По всей повадке ее, по всякому слову можно было бы нафантазировать, что грызет ее тоска-печаль, выхода которой она не видит.
Но как-то слабо это к ней клеится. Выглядит так, словно ищет или ждет чего-то, и в ожидании извелась вся и издергалась, каждому на шею и кинуться, и раскрыться готова, а чего ищет, как оно должно стать, чтобы успокоиться - не понимает. И не берется понимать. Выпить, посетовать, да забеспокоиться, что случайный застольник плохо кушает - легче.
Манит какая-то мара. Колышется у горизонта, словно показывает, какой настоящая жизнь должна быть, а она ее и за ложь признать не может, и отмахнуться не решается.
Так манит, что сидела в своем "купе" плацкартном, слушала разговоры старушки-матери с попутчиками, потом встала и без слова пошла в вагон-ресторан. А тут ей другая жизнь, другие разговоры. В то же время-то, в ее вагоне наоборот всем кажется - у них тут жизнь, у них разговоры, а эта только на миг из него выпала.
Уходит так кто-то из тусовки. Думаешь, именно тут все продолжается, а он в нигде. Ан нет, вдруг бац! А у наших близких - вторая жизнь.
- Передайте, - говорит, - маме, что скоро буду...
А сама еще ложку в рот тянет и еще пива заказывает…
Как-то раз мне еще больше повезло. Попал на настоящее таинство. Кормление бригадира поезда директором вагона-ресторана. Это было такой обряд подтверждения вассальной верности и советского чинопочитания одновременно.
Это я во Владимир ехал. Дороги всего два с половиной-три часа. Как раз поужинать. Поезд причем далеко куда-то ехал: в Хабаровск или Красноярск. Все еще деньги берегли, я едва ли не один был в салоне вагона-ресторана. Заказал мясо в горшочке (это самый беспроигрышный вариант в поездах, если оно есть, то принесут быстро и вкусно, поскольку не готовят, а разогревают), съел, достал читалку. По салонному телевизору что-то мяукал Стас Михайлов с выражением жизнерадостного дебила. Пусто было. И тут вдруг - процессия. Проводники забегали, появились люди в проводнической форме, но с несгибаемой спиной и такими же несгибаемыми лицами. Официанты разостлались ковром. Трое из несгибаемых сели и тут же появился директор вагона-ресторана. Весь такой сутулый с острым заискивающим лицом, отличающий идейных лакеев и блюдолизов. Присел рядом. Тут же, пяти минут не прошло (то есть заранее все готовилось!), появился борщик, салатик, водочка с хлебушком. Все четверо накатили, застучали ложками. После супа еще хлопнули и крякнули, официанты мгновенно сменили пустые тарелки на второе. И директор пошел лебезить и солировать.
Соло его было продолжительно и искрометно. В какие-то двадцать-тридцать минут он развернул всю свою жизнь и глубину экзистенционального кризиса. Он проработал 25 лет, нач поезда 21 год. Директор, выросший в традиции советского чинопочитания, вдруг с крахом СССР оказался не у дел. Все его воспитание требовало лизать чью-нибудь задницу, а система-то рухнула! Часть чиновников вот сейчас находит себя в системе госвласти. А он нашел себя на железной дороге. Тут был он, директор ресторана, работник торговли, уважаемый человек, гоняющий на пинках трех-четырех своих подчиненных, и был начальник поезда, от которого уже ресторанная жизнь зависела, и о которой ресторан должен был заботиться. Баланс и гармония!
- Вот все сейчас они на фирму хотят перевести, ублюдки. Какое говно надо в голове иметь, чтобы так делать? А? Вот раньше, - сладостно рассуждал директор вагона-ресторана, - раньше как правильно все было. Все прикреплены к составам. Директора вагон-ресторанов к нач поезда. Вот кто теперь так может заботиться о начпоезда, как я? Вот вспомни - и все у меня было: всегда все готово, купе держали тебе отдельное, поспать-помыться-обслужить. Верно?
А теперь, по его словам выходило, другая жизнь началась. Беспредельная. Фирмы для составов вывели в одни юрлица, вагоны-рестораны в другие. Кто о ком заботиться должен - непонятно. Плюс прикрепляют к фирмам глупо и бездарно.
- А пытались меня перевести на ленинградскую, - ярился директор ресторана, - так там одни ланчики эти бесплатные, они их в билет включают, три раза в день и никто еду и не берет. И какую выручку они мне сделают? Какой план я привезу?!... А я не боюсь. У меня отгулов невыбранных набралось. Потому всегда могу отказаться… они еще удивляются, что люди не переходят! Потому что план ставят дикий!
Интересно еще, что если кто ему и отвечал, то только бригадир. Остальные почтительно молчали, только поднимали рюмки. Субординация! Господа беседовать изволят, адьютанты молчат.
Между делом подошел официант с тележкой разносчика, видели должно быть - ходят по поезду из конца в конец, предлагают воду и печенье. Директор остановил его, даже не спрашивал, только окинул цепким приказчичиьм взглядом тележку и припечатал:
- Не продал!
- Там три плацкарта забито солдатами, - заныл официант, - все беспонтово совсем!
Директор подобрался, зашипел:
- Работай с ними! Морду бей!
Это с нач поезда он должен был быть тварью дрожащей, а со своим персоналом - безжалостным полновластным тираном. И как упивался своей немощью перед вышестоящими, так же наслаждался он властью над нижестоящими.
Разносчик смиренно вздохнул и ушел дальше по составу, разбередив только душу ресторанному владыке:
- А дураков до хуя! - разъярился директор вагона-ресторана, - Им все по фигу! Работают, думают, что им зарплату дадут. А зарплату им не дадут сразу. Два рейса хороших было, а третий глушняк, план не привезли и денег им каких за это дали? Да ничего! И «карась» этот, он же, гаденыш, что делает? Везет 100 тысяч! Ну нельзя же так делать! Его так напугали просто, что он платить должен. Ну надо же быть таким идиотом, чтобы все деньги нести и нормальным людям жизнь портить! Вот меня тоже пугать пытались. А как меня заставить, если у меня выручки нет? Ну какой дурак! Ну собрал ты больше денег, ну отложи! Зачем же привозить? Они теперь план поднимут. Эти вон... ну заграница, говорят, что в России самое дешевое. А из-за таких, как этот "карась", теперь и цены растут, и план вырастет. Потому что эти дурные люди все везут. Вот откуда только деньги берут, чтобы сдавать?..
Вот так слушал его и удивлялся. В жизни сталкиваешься со всякой мелкой пакостью, вроде тут приписать надо, там схитрить. Думаешь, экая беда, у одних нас так. Или даже думаешь, ну да, всякий хитрит, но по-своему. А тут вдруг выясняешь, что и хитрости-то у всех паскудно одинаковые. Одни, которые законы и инструкции пишут, паскудно загоняют в ситуацию, в которой надо план утаивать, а другие точно так же идут на это и сдают что надо, а остальное прячут. Даже удивительно, в насколько разных отраслях одни и те же пакости и воровские приемы встретишь.