Интересы и идеалы во внешней политике США
Кажется, пока еще не отрефлексировано, что внешняя политика США претерпела в 1990-е годы внутренний свдиг такого же тектонического масштаба, как в 1940-е.
Именно тектонического масштаба -- т.е. подвижки того, "на чём стоит всё".
Сдвиг 1940-х был связан с отказом внешней политики США от изоляционизма в западном полушарии и от принципа no entangling alliances.
Сдвиг 1990-х был связан с начавшимся расхождением реал-политических интересов и ценностной базы в американской внешней политике, и выбором в пользу реал-политических интересов против ценностной базы.
Внешняя политика крупных современных государств формируется сочетанием реал-политических интересов и ценностной базы. Реал-политические интересы -- это интересы увеличения проецируемой власти и могущества данного государства движимого стремлением к власти как таковой, её расширению и её использованию для дальнейшего расширения и для приобретения материальных выгод, это также интересы расширения доступа данного государства к рынкам и ресурсам и иные материальные соображения не связанные с этическими посылками и идеационными построениями, то есть, если угодно, интересы "государства-животного", в противоположность ценностной базе представляющей напротив "государство-морального человека".
После выхода США в 40-х гг. из изоляционизма и на протяжении холодной войны реал-политические интересы США и ценностная база внешней политики США были в основном сонаправлены. Расширение могущества и проецируемой власти США, удержание военно-политического контроля над основными районами промышленного производства земного шара (Grand Area) и над ключевыми ресурсными районами, образование глобального блока союзников и клиентов под водительством США -- были направлены на предотвращение расширения сферы коммунистической тирании и способствовали продвижению и расширению сферы сравнительно более свободных, более демократических и более человечных обществ -- что достигалось в более краткосрочной перспективе там, где местные общества обладали необходимыми для демократического управления автохтонными способностями, или в более долгосрочной перспективе там, где общества такими способностями не обладали и до достижения такой способности управлялись традиционалистским авторитарным правлением как меньшим злом сравнительно с коммунистической альтернативой.
Эта сонаправленность, разумеется, не была совершенной. В некоторых случаях, прежде всего в Южной Америке, США также иногда поддерживали политические силы, которые во внутренней политике своих стран были немногим лучше альтернативы коммунистической тирании, и отличались от неё в лучшую сторону лишь в стратегическом отношении -- как доброкачественная опухоль несклонная к расширению за национальные границы сравнительно с направленной на экспансию злокачественной коммунистической опухолью. Тем не менее в основном на протяжении холодной войны реал-политические интересы США были сонаправлены ценностной базе защиты и продвижения гражданских и политических свобод, демократии и человечности.
В 1990-е годы реал-политические интересы США пришли в противоречие с ценностной базой, и США в своей внешней политике сделали выбор в пользу реал-политических интересов против ценностной базы.
Особенно наглядно это расхождение можно проследить на примере России, которым я здесь и ограничусь.
Основной стратегический выбор США в отношении России был сделан и воплощён администрацией Клинтона, но отражал консенсус внутри всего политического класса США, в котором не раздалось каких-либо возражений относительно проведения политик США в отношении России определявшихся этим выбором. Сделанный США выбор можно сформулировать так: «слабая авторитарная Россия предпочтительнее сильной демократической». На протяжении всех критических лет 1993-98 гг., когда США имели значительное влияние на внутреннюю политику России, они преследовали такие политики, которые вели к формированию слабой авторитарной России как предпочтительному для США исходу.
В ретроспективе, первыми признаками этого выбора можно считать проявившуюся с самого начала (примерно в период 1992 -- начала 1993 гг.) ориентацию США на поддержку клиентилистской группировки в России и отказ от политического контакта с остальными частями политического спектра, сколь угодно реформистскими, а также вражебность и злословие (maligning) в адрес всех политических групп вне клиентилистской группировки и их изображение/vilification как якобы "ретроградных", включая изображение таким образом представительной власти.
Что в свою очередь послужило преддверием к уже вполне ясному сигналу осени 1993 года, когда США фактически поддержали ельцинский госпереворот, сокрушение парламентаризма в России и установление авторитарного режима клиентилистской группировки.
Затем последовало проведение в сговоре между администрацией США и её российской клиентилистской группировкой варианта "реформ" отвергавшегося обществом, варианта также отвергавшегося до октября 1993 года парламентом (что и послужило причиной его силового сокрушения) -- варианта приведшего к катастрофическим экономическим и социальным последствиям, включая экономические разрушения даже в процентном по отношению к ВНП измерении (не говоря про абсолютное измерение) превосходившем руину гитлеровского вторжения [1], катастрофическую технологическую и промышленную деградацию, деградацию образования, сокрушение среднего класса, а также многомилионную сверхсмертность и подавление рождаемости -- т.е. стратегическое ослабление России по экономическому, промышленному, технологическому, социальному, образовательному, демографическому, human capital и др. измерениям. Эти политики, категорически отвергавшиеся российским обществом, проводились авторитарной рукой ельцинского режима действовавшего в сговоре/collusion c администрацией США и под давлением США.
Так, одним из наиболее ярких эпизодов этой политики была гиперконстрикционистская монетарная политика проводившаяся в условиях спада на протяжении нескольких лет, при отстуствии угрозы гиперинфляции, т.е. без какого-либо экономического оправдания монетарного констрикционизма. Эта политика проводилась по настоянию МВФ, который в свою очередь выступал инструментом администрации Клинтона. Данная политика представляет классический рецепт Великой Депрессии из учебника; США и другие развитые страны рутинно проводят у себя прямо противоположную монетарную политику (монетарное смягчение в условиях спада, при котором речь за вычетом редких случаев идёт не о том, вводить или не вводить смягчение, а лишь о масштабе смягчения). Наконец, сами МВФ и ВБ в рамках бреттон-вудской системы создавались как учреждения с мандатом способствовать проведению контрциклической денежной политики государств с тем, чтобы смягчить экономические кризисы и предотвратить развитие на их основе политической катастрофы, подобной той, что привела к WW2 -- каковую политику МВФ с ВБ с момента своего образования и осуществляли в отношении развитых государств на протяжении десятилетий. Ни о какой "ошибке" и "непредвиденных результатах" поэтому в данном случае речь идти не может -- Россия через клиентилистскую группировку была принуждена к проведению монетарной политики прямо противоположной той, которую развитые государства, включая США, осуществляли и осуществляют в отношении самих себя, и применение каковой предписывавшейся России политики однажды в начале 1930-х в США в течение короткого периода привело к Великой Депрессии, что составляет textbook case. Хотя эта назначаемая России политика формулировалась в верхних этажах администрации США [2], её развёртывание, как и развёртывание всей русской трагедии осуществляемой политиками американского клиентилистского режима в России, осуществлялось на глазах всего политического класса США, и на его же глазах развёртывались катастрофические людоедские последствия этой политки, не вызывавшие в США протестов и внутриполитической дискуссии о верности избранного курса, поэтому данную политику (как и другие осуществлявшиеся по прескрипции США экономические политики в России) можно считать отражающий национальный консенсус политического класса США до такой степени, что выступления против неё (как напр. меморандум нескольких выдающихся экономистов в 1996) были буквально единичными, относившимися к фрагментарным эпизодам и оставшимися совершенно маргинальными и не вызвавшими не только изменения избранной политики США в отношении России, но даже её обсуждения.
[2] Решения относительно политики для России принимались узким кругом состоявшим из Клинтона, который и был лично главным архитектором и decision-maker-ом этой политики, и несколькими, буквально 3-5 людьми из руководства казначейства (прежде всего, Саммерсом, Липтоном и Рубиным). Инструментом проведения политики выступал МВФ, в котором США являются принципиальным акционером, и который, несмотря на свой формальный статус специализированного агенства ООН, не подлежит никакой демократической отчётности перед парламентами стран-участников, и является по существу аппаратной организацией, в которой США имели также преобладающее аппаратное влияние. Структура принятия решений и их проведения описана в Mardsen, "Lessons from Russia: Clinton and US Democracy Promotion". Доп. ср. тж. "русскую" главу стиглицкого "Globalization and Its Discontents" и Goldgeier, McFaul, "Power and purpose: U.S. policy toward Russia after the Cold War".
Таким образом, США в 1990-х гг. сделали стратегический выбор против поддержки демократизации России, в пользу установления в России авторитарного режима клиентилистской по отношению к США группировки, и использования этой группировки для экономического и социального ослабления и разрушения России, что в свою очередь затем далее разрушало перспективы демократизации (начиная с силового сокрушения парламентской демократии и социального сокрушения среднего класса). Сделанный выбор в пользу экономического и социального ослабления и разрушения России и её авторитаризации осуществлялся проведением политик носивших геноцидальный по отношению к русскому народу характер.
Этот выбор сопрягался с выбором США по недопущению создания европейских структур безопасности и по вытеснению России из Европы -- вытеснению как в сфере коллективной безопасности, так и политическому вытеснению в целом.
Последний выбор, по-видимому, также предопределил судьбу Сербии, причём двояко. Будучи страной по своим культурным и историческим особенностям фундаментально союзной с Россией, Сербия в рамках сделанного американского стратегического выбора подлежала по возможности максимальному ослаблению с тем, чтобы устранить потенциальный пророссийский плацдарм на юге Европы. Во-вторых, по названным же особенностям Сербия трудно поддавалась клиентилизации/вассализации направленной на США, в рамках формирования политической структуры субконтинента направленной на вытесенение России, и таким образом становилась препятствием на пути расширения клиентилистской сферы США. Поэтому США поддержали максимальное ослабление и уменьшение Сербии, включая максимальную передачу населённых сербами территорий враждебным к сербам государствам -- но таким государствам, которые были бы клиентилистски ориентированы на США или европейских союзников США, или хотя бы не имели связей с Россией. Также, США не только поддержали крупнейшую в югославском конфликте этническую чистку (в Сербской Краине), но и впрямую в ней участвовали военным образом -- шедшие по земле хорватские головорезы поддерживались авиацией НАТО, наносившей удары по оборонительным позициям сербов.
В последние месяцы выбор американской внешней политики в пользу реал-политических интересов против декларируемой ценностной базы нагляднейшим образом проявил себя в отрицании национальных, гражданских и человеческих прав за народом Крыма и Новоросии, в поддержке национального подавления русских и насилия против народа Донбасса, в поддержке массовых убийств русских, в поддержке клиентилистского украинского режима на глазах прогрессирующего от классического фашистского к нацистскому, а также в массированном финансировании на протяжении предшествующих лет становления украинского авторитарно-интегрального национализма. В ценностном измерении эти проводимые США политики обозначали подчёркнутый отказ от либеральных и демократических ценностей в пользу продвижения американских реал-политических интересов.
* * *
Некоторые западные авторы в связи с крымскими и новороссийскими событиями привычно-риторически обвиняли Россию в "захвате приза в стиле 19 века", но в действительности (что, к слову, иллюстрируется в т.ч. самими таковыми инвективами, приравнивающими к нулю человеческую волю, права и само человеческое существование) эти обвинения относимы как раз к изменениям архитектуры внешней политики США: действительно, сделанный США выбор в пользу расширения клиентилистско-вассальной сферы за счёт отказа от ценностно-этической базы во внешней политике и угашения маяка свободы, демократии и человечности во внешней политике США (и принуждение к подобному же выбору Европы) знаменует собой движение в пресловутый "мир XIX века" населённый не "государствами-людьми", а "государствами-животными" руководимыми в своей внешней политике реал-политическими интересами при забвении было выстраданных в XX веке политико-этических ценностей.
Мир, в котором на пути американского аппетита расширения вассально-клиентилистской сферы не стоит никаких внутренних идеационно-этических ограничителей, и в котором после состоявшегося по выбору США упразднения мерила волеизъявления, свободы и прав людей, нужно готовиться к оставшемуся единственно возможному способу разрешения конфликтов -- силой государственного меча.
* * *
Что касается перспектив демократизации России -- не декоративной, а действительной демократизации -- то при её проведении следует расчитывать на противодействие и антагонистичность США, уже потому, что демократизация будет априорно связана с отстаиванием русских национальных интересов, включая внешнеполитические русские интересы, включая в т.ч. денонсирование большевистских границ прочерченных по национальному телу русского народа (всякие сущностные разговоры о десталинизации должны одним из первых пунктов включать десталинизцию границ), и приведёт к экономическому и политическому усилению России, противодействие чему было становым хребтом американской внешней политики последних более чем 20 лет.
* * *
Послесловие:
Одна из ироний истории -- в том, что она иногда тем или иным образом повторяется.
В 1941 году у гитлеровской Германии была уникальная возможность создать себе сателлита, освободив русских от ига большевизма, предоставив русским хотя бы ограниченное и подчинённое Берлину, но какое-никакое национальное правительство, и не проводя по отношению к русским людоедской политики.
Гитлер сделал свой выбор в противоположную сторону и оказался одним из величайших лузеров в истории.
В 1991 подобный же выбор стал перед США, и они сделали тот же выбор, что и Гитлер -- приложили все имевшиеся ресурсы для установления в России власти клиентилистской группировки имеющей происхождение из ленинистской фракции большевиков, и их руками провели геноцидальную по масштабам и характеру политику социального и экономического сокрушения России и русского народа, с ещё бОльшими масштабами разрушений и жертв, чем руина гитлеровского вторжения, и также поставили на политику активного национального подавления и национального расчленения русского народа.
Посмотрим, как в этот раз на этот выбор откликнется история.
[1] «Опустошение -- потеря в ВВП -- было большим, чем Россия понесла во второй мировой войне. В период 1940-46 гг. промышленное производство СССР упало на 24%. В период 1990-99 гг. российское промышленное производство упало почти на 60% -- даже глубже падения ВВП (54%). Знакомые с историей предшествующего переходного периода российской революции, в коммунизм, в состоянии сделать сравнения между той социо-экономической травмой и переходом после 1989 года: поголовье скота снизилось вдвое, капиталовложения в производство практически полностью прекратились.» (Joseph E. Stiglitz, "Globalization and Its Discontents", стр. 143)
Специфические профессиональные проблемы возникли и у американских планировщиков таргетирующих применение стратегического ядерного оружия по целям на российской территории. Одной из обычно таргетируемых категорий целей, помимо ядерных сил противника и значимых военных объектов, являются ключевые промышленные предприятия; в случае России, однако, экономика предстала разгромленной "реформами" до такой степени, что таргетирование её представлялось малоосмысленным, т.к. она и так уже пребывала в состоянии как после бомбёжки:
«Российская экономика, с учётом того, в каком состоянии она уже находится, не представляется осмысленной целью для таргетирования ядерным оружием.» ("Future Roles of U.S. Nuclear Forces: Implications for U.S. Strategy", RAND Corporation, отчёт MR1231, Prepared for United States Air Force, 2003, стр. 94).
Проводимые политики вызвали также катастрофические последствия для российского народонаселения:
«В последние два десятилетия Россия была охвачена опустошительным и крайне аномальным для мирного времени демографическим кризисом. Население страны сокращается, уровень смертности совершенно катастрофичен, её человеческие ресурсы опасно истощаются. Демографические курсы [...] представляют беспрецедентное явление для урбанизированного и образованного общества не находящегося в состоянии войны. [...] Цена гуманитарных жертв уже безмерна, а накапливающасяся экономическая цена угрожает быть гигантской...» (Nicholas Eberstadt, "The Dying Bear" // Foreign Affairs, ноябрь-декабрь 2011)
Прямые демографические потери СССР в Великой Отечественной Войне между 1941 и началом 1946 года составили 39,3 млн. человек, включая потери от подавления рождаемости. (Федеральная Служба Государственной Статистики, "Великая Отечественная Война // Юбилейный статистический сборник", М. 2015, стр. 24) Потери народонаселения в 1991-2015 гг. на территории одной лишь РФ составили 21.6 млн. человек, включая 12.8 млн. потерь из-за индуцированной сверхсмертности и 8.8 млн. из-за наведённой сверхдепрессии рождаемости.
Именно тектонического масштаба -- т.е. подвижки того, "на чём стоит всё".
Сдвиг 1940-х был связан с отказом внешней политики США от изоляционизма в западном полушарии и от принципа no entangling alliances.
Сдвиг 1990-х был связан с начавшимся расхождением реал-политических интересов и ценностной базы в американской внешней политике, и выбором в пользу реал-политических интересов против ценностной базы.
Внешняя политика крупных современных государств формируется сочетанием реал-политических интересов и ценностной базы. Реал-политические интересы -- это интересы увеличения проецируемой власти и могущества данного государства движимого стремлением к власти как таковой, её расширению и её использованию для дальнейшего расширения и для приобретения материальных выгод, это также интересы расширения доступа данного государства к рынкам и ресурсам и иные материальные соображения не связанные с этическими посылками и идеационными построениями, то есть, если угодно, интересы "государства-животного", в противоположность ценностной базе представляющей напротив "государство-морального человека".
После выхода США в 40-х гг. из изоляционизма и на протяжении холодной войны реал-политические интересы США и ценностная база внешней политики США были в основном сонаправлены. Расширение могущества и проецируемой власти США, удержание военно-политического контроля над основными районами промышленного производства земного шара (Grand Area) и над ключевыми ресурсными районами, образование глобального блока союзников и клиентов под водительством США -- были направлены на предотвращение расширения сферы коммунистической тирании и способствовали продвижению и расширению сферы сравнительно более свободных, более демократических и более человечных обществ -- что достигалось в более краткосрочной перспективе там, где местные общества обладали необходимыми для демократического управления автохтонными способностями, или в более долгосрочной перспективе там, где общества такими способностями не обладали и до достижения такой способности управлялись традиционалистским авторитарным правлением как меньшим злом сравнительно с коммунистической альтернативой.
Эта сонаправленность, разумеется, не была совершенной. В некоторых случаях, прежде всего в Южной Америке, США также иногда поддерживали политические силы, которые во внутренней политике своих стран были немногим лучше альтернативы коммунистической тирании, и отличались от неё в лучшую сторону лишь в стратегическом отношении -- как доброкачественная опухоль несклонная к расширению за национальные границы сравнительно с направленной на экспансию злокачественной коммунистической опухолью. Тем не менее в основном на протяжении холодной войны реал-политические интересы США были сонаправлены ценностной базе защиты и продвижения гражданских и политических свобод, демократии и человечности.
В 1990-е годы реал-политические интересы США пришли в противоречие с ценностной базой, и США в своей внешней политике сделали выбор в пользу реал-политических интересов против ценностной базы.
Особенно наглядно это расхождение можно проследить на примере России, которым я здесь и ограничусь.
Основной стратегический выбор США в отношении России был сделан и воплощён администрацией Клинтона, но отражал консенсус внутри всего политического класса США, в котором не раздалось каких-либо возражений относительно проведения политик США в отношении России определявшихся этим выбором. Сделанный США выбор можно сформулировать так: «слабая авторитарная Россия предпочтительнее сильной демократической». На протяжении всех критических лет 1993-98 гг., когда США имели значительное влияние на внутреннюю политику России, они преследовали такие политики, которые вели к формированию слабой авторитарной России как предпочтительному для США исходу.
В ретроспективе, первыми признаками этого выбора можно считать проявившуюся с самого начала (примерно в период 1992 -- начала 1993 гг.) ориентацию США на поддержку клиентилистской группировки в России и отказ от политического контакта с остальными частями политического спектра, сколь угодно реформистскими, а также вражебность и злословие (maligning) в адрес всех политических групп вне клиентилистской группировки и их изображение/vilification как якобы "ретроградных", включая изображение таким образом представительной власти.
Что в свою очередь послужило преддверием к уже вполне ясному сигналу осени 1993 года, когда США фактически поддержали ельцинский госпереворот, сокрушение парламентаризма в России и установление авторитарного режима клиентилистской группировки.
Затем последовало проведение в сговоре между администрацией США и её российской клиентилистской группировкой варианта "реформ" отвергавшегося обществом, варианта также отвергавшегося до октября 1993 года парламентом (что и послужило причиной его силового сокрушения) -- варианта приведшего к катастрофическим экономическим и социальным последствиям, включая экономические разрушения даже в процентном по отношению к ВНП измерении (не говоря про абсолютное измерение) превосходившем руину гитлеровского вторжения [1], катастрофическую технологическую и промышленную деградацию, деградацию образования, сокрушение среднего класса, а также многомилионную сверхсмертность и подавление рождаемости -- т.е. стратегическое ослабление России по экономическому, промышленному, технологическому, социальному, образовательному, демографическому, human capital и др. измерениям. Эти политики, категорически отвергавшиеся российским обществом, проводились авторитарной рукой ельцинского режима действовавшего в сговоре/collusion c администрацией США и под давлением США.
Так, одним из наиболее ярких эпизодов этой политики была гиперконстрикционистская монетарная политика проводившаяся в условиях спада на протяжении нескольких лет, при отстуствии угрозы гиперинфляции, т.е. без какого-либо экономического оправдания монетарного констрикционизма. Эта политика проводилась по настоянию МВФ, который в свою очередь выступал инструментом администрации Клинтона. Данная политика представляет классический рецепт Великой Депрессии из учебника; США и другие развитые страны рутинно проводят у себя прямо противоположную монетарную политику (монетарное смягчение в условиях спада, при котором речь за вычетом редких случаев идёт не о том, вводить или не вводить смягчение, а лишь о масштабе смягчения). Наконец, сами МВФ и ВБ в рамках бреттон-вудской системы создавались как учреждения с мандатом способствовать проведению контрциклической денежной политики государств с тем, чтобы смягчить экономические кризисы и предотвратить развитие на их основе политической катастрофы, подобной той, что привела к WW2 -- каковую политику МВФ с ВБ с момента своего образования и осуществляли в отношении развитых государств на протяжении десятилетий. Ни о какой "ошибке" и "непредвиденных результатах" поэтому в данном случае речь идти не может -- Россия через клиентилистскую группировку была принуждена к проведению монетарной политики прямо противоположной той, которую развитые государства, включая США, осуществляли и осуществляют в отношении самих себя, и применение каковой предписывавшейся России политики однажды в начале 1930-х в США в течение короткого периода привело к Великой Депрессии, что составляет textbook case. Хотя эта назначаемая России политика формулировалась в верхних этажах администрации США [2], её развёртывание, как и развёртывание всей русской трагедии осуществляемой политиками американского клиентилистского режима в России, осуществлялось на глазах всего политического класса США, и на его же глазах развёртывались катастрофические людоедские последствия этой политки, не вызывавшие в США протестов и внутриполитической дискуссии о верности избранного курса, поэтому данную политику (как и другие осуществлявшиеся по прескрипции США экономические политики в России) можно считать отражающий национальный консенсус политического класса США до такой степени, что выступления против неё (как напр. меморандум нескольких выдающихся экономистов в 1996) были буквально единичными, относившимися к фрагментарным эпизодам и оставшимися совершенно маргинальными и не вызвавшими не только изменения избранной политики США в отношении России, но даже её обсуждения.
[2] Решения относительно политики для России принимались узким кругом состоявшим из Клинтона, который и был лично главным архитектором и decision-maker-ом этой политики, и несколькими, буквально 3-5 людьми из руководства казначейства (прежде всего, Саммерсом, Липтоном и Рубиным). Инструментом проведения политики выступал МВФ, в котором США являются принципиальным акционером, и который, несмотря на свой формальный статус специализированного агенства ООН, не подлежит никакой демократической отчётности перед парламентами стран-участников, и является по существу аппаратной организацией, в которой США имели также преобладающее аппаратное влияние. Структура принятия решений и их проведения описана в Mardsen, "Lessons from Russia: Clinton and US Democracy Promotion". Доп. ср. тж. "русскую" главу стиглицкого "Globalization and Its Discontents" и Goldgeier, McFaul, "Power and purpose: U.S. policy toward Russia after the Cold War".
Таким образом, США в 1990-х гг. сделали стратегический выбор против поддержки демократизации России, в пользу установления в России авторитарного режима клиентилистской по отношению к США группировки, и использования этой группировки для экономического и социального ослабления и разрушения России, что в свою очередь затем далее разрушало перспективы демократизации (начиная с силового сокрушения парламентской демократии и социального сокрушения среднего класса). Сделанный выбор в пользу экономического и социального ослабления и разрушения России и её авторитаризации осуществлялся проведением политик носивших геноцидальный по отношению к русскому народу характер.
Этот выбор сопрягался с выбором США по недопущению создания европейских структур безопасности и по вытеснению России из Европы -- вытеснению как в сфере коллективной безопасности, так и политическому вытеснению в целом.
Последний выбор, по-видимому, также предопределил судьбу Сербии, причём двояко. Будучи страной по своим культурным и историческим особенностям фундаментально союзной с Россией, Сербия в рамках сделанного американского стратегического выбора подлежала по возможности максимальному ослаблению с тем, чтобы устранить потенциальный пророссийский плацдарм на юге Европы. Во-вторых, по названным же особенностям Сербия трудно поддавалась клиентилизации/вассализации направленной на США, в рамках формирования политической структуры субконтинента направленной на вытесенение России, и таким образом становилась препятствием на пути расширения клиентилистской сферы США. Поэтому США поддержали максимальное ослабление и уменьшение Сербии, включая максимальную передачу населённых сербами территорий враждебным к сербам государствам -- но таким государствам, которые были бы клиентилистски ориентированы на США или европейских союзников США, или хотя бы не имели связей с Россией. Также, США не только поддержали крупнейшую в югославском конфликте этническую чистку (в Сербской Краине), но и впрямую в ней участвовали военным образом -- шедшие по земле хорватские головорезы поддерживались авиацией НАТО, наносившей удары по оборонительным позициям сербов.
В последние месяцы выбор американской внешней политики в пользу реал-политических интересов против декларируемой ценностной базы нагляднейшим образом проявил себя в отрицании национальных, гражданских и человеческих прав за народом Крыма и Новоросии, в поддержке национального подавления русских и насилия против народа Донбасса, в поддержке массовых убийств русских, в поддержке клиентилистского украинского режима на глазах прогрессирующего от классического фашистского к нацистскому, а также в массированном финансировании на протяжении предшествующих лет становления украинского авторитарно-интегрального национализма. В ценностном измерении эти проводимые США политики обозначали подчёркнутый отказ от либеральных и демократических ценностей в пользу продвижения американских реал-политических интересов.
* * *
Некоторые западные авторы в связи с крымскими и новороссийскими событиями привычно-риторически обвиняли Россию в "захвате приза в стиле 19 века", но в действительности (что, к слову, иллюстрируется в т.ч. самими таковыми инвективами, приравнивающими к нулю человеческую волю, права и само человеческое существование) эти обвинения относимы как раз к изменениям архитектуры внешней политики США: действительно, сделанный США выбор в пользу расширения клиентилистско-вассальной сферы за счёт отказа от ценностно-этической базы во внешней политике и угашения маяка свободы, демократии и человечности во внешней политике США (и принуждение к подобному же выбору Европы) знаменует собой движение в пресловутый "мир XIX века" населённый не "государствами-людьми", а "государствами-животными" руководимыми в своей внешней политике реал-политическими интересами при забвении было выстраданных в XX веке политико-этических ценностей.
Мир, в котором на пути американского аппетита расширения вассально-клиентилистской сферы не стоит никаких внутренних идеационно-этических ограничителей, и в котором после состоявшегося по выбору США упразднения мерила волеизъявления, свободы и прав людей, нужно готовиться к оставшемуся единственно возможному способу разрешения конфликтов -- силой государственного меча.
* * *
Что касается перспектив демократизации России -- не декоративной, а действительной демократизации -- то при её проведении следует расчитывать на противодействие и антагонистичность США, уже потому, что демократизация будет априорно связана с отстаиванием русских национальных интересов, включая внешнеполитические русские интересы, включая в т.ч. денонсирование большевистских границ прочерченных по национальному телу русского народа (всякие сущностные разговоры о десталинизации должны одним из первых пунктов включать десталинизцию границ), и приведёт к экономическому и политическому усилению России, противодействие чему было становым хребтом американской внешней политики последних более чем 20 лет.
* * *
Послесловие:
Одна из ироний истории -- в том, что она иногда тем или иным образом повторяется.
В 1941 году у гитлеровской Германии была уникальная возможность создать себе сателлита, освободив русских от ига большевизма, предоставив русским хотя бы ограниченное и подчинённое Берлину, но какое-никакое национальное правительство, и не проводя по отношению к русским людоедской политики.
Гитлер сделал свой выбор в противоположную сторону и оказался одним из величайших лузеров в истории.
В 1991 подобный же выбор стал перед США, и они сделали тот же выбор, что и Гитлер -- приложили все имевшиеся ресурсы для установления в России власти клиентилистской группировки имеющей происхождение из ленинистской фракции большевиков, и их руками провели геноцидальную по масштабам и характеру политику социального и экономического сокрушения России и русского народа, с ещё бОльшими масштабами разрушений и жертв, чем руина гитлеровского вторжения, и также поставили на политику активного национального подавления и национального расчленения русского народа.
Посмотрим, как в этот раз на этот выбор откликнется история.
[1] «Опустошение -- потеря в ВВП -- было большим, чем Россия понесла во второй мировой войне. В период 1940-46 гг. промышленное производство СССР упало на 24%. В период 1990-99 гг. российское промышленное производство упало почти на 60% -- даже глубже падения ВВП (54%). Знакомые с историей предшествующего переходного периода российской революции, в коммунизм, в состоянии сделать сравнения между той социо-экономической травмой и переходом после 1989 года: поголовье скота снизилось вдвое, капиталовложения в производство практически полностью прекратились.» (Joseph E. Stiglitz, "Globalization and Its Discontents", стр. 143)
Специфические профессиональные проблемы возникли и у американских планировщиков таргетирующих применение стратегического ядерного оружия по целям на российской территории. Одной из обычно таргетируемых категорий целей, помимо ядерных сил противника и значимых военных объектов, являются ключевые промышленные предприятия; в случае России, однако, экономика предстала разгромленной "реформами" до такой степени, что таргетирование её представлялось малоосмысленным, т.к. она и так уже пребывала в состоянии как после бомбёжки:
«Российская экономика, с учётом того, в каком состоянии она уже находится, не представляется осмысленной целью для таргетирования ядерным оружием.» ("Future Roles of U.S. Nuclear Forces: Implications for U.S. Strategy", RAND Corporation, отчёт MR1231, Prepared for United States Air Force, 2003, стр. 94).
Проводимые политики вызвали также катастрофические последствия для российского народонаселения:
«В последние два десятилетия Россия была охвачена опустошительным и крайне аномальным для мирного времени демографическим кризисом. Население страны сокращается, уровень смертности совершенно катастрофичен, её человеческие ресурсы опасно истощаются. Демографические курсы [...] представляют беспрецедентное явление для урбанизированного и образованного общества не находящегося в состоянии войны. [...] Цена гуманитарных жертв уже безмерна, а накапливающасяся экономическая цена угрожает быть гигантской...» (Nicholas Eberstadt, "The Dying Bear" // Foreign Affairs, ноябрь-декабрь 2011)
Прямые демографические потери СССР в Великой Отечественной Войне между 1941 и началом 1946 года составили 39,3 млн. человек, включая потери от подавления рождаемости. (Федеральная Служба Государственной Статистики, "Великая Отечественная Война // Юбилейный статистический сборник", М. 2015, стр. 24) Потери народонаселения в 1991-2015 гг. на территории одной лишь РФ составили 21.6 млн. человек, включая 12.8 млн. потерь из-за индуцированной сверхсмертности и 8.8 млн. из-за наведённой сверхдепрессии рождаемости.