После отречения
В ночь с 2 (15) на 3 (16) марта император выехал из Пскова в Могилев, куда прибыл в пятницу вечером.
На следующий день, в субботу 4 (17), ровно в 9 часов утра, Государь прошел своим обычным порядком в генерал-квартирмейстерскую часть для принятия доклада генерала Алексеева о положении на фронтах.
Генерал Алексеев был очень взволнован. Он начал свой доклад немного сбивчиво. Император ободрил его и облегчил ему задачу свой необычной выдержкой и своими дельными вопросам, показывающими его прекрасное знание расположения войск. Государь обладал необычайной памятью и, хотя фронт простирался более чем на 2 тысячи километров, помнил не только расположение полков на фронте, но фамилии их командиров и особые условия, в которых каждый из них находился.
Вот свидетельство присутствовавшего на этом последнем докладе генерала Клембовского:
«Я не мог оторвать от Царя глаз. Сколько должно было быть силы воли у Государя, чтобы полтора часа слушать последний раз доклад о Великой войне. Ведь Государь, нечего скрывать, относился к боевым операциям не только сознательно, но Он ими руководил и давал определенные указания Михаилу Васильевичу. И все это оборвать, кончить, помимо своей воли, отлично понимая, что от этого наверно дела наши пойдут хуже. Я даже задавал себе вопрос: что это, равнодушие или ясно сознанная необходимость порядком кончить свою роль перед Своим штабом? Только перед тем, как оставить всех нас, Государь как будто заволновался и голосом более тихим, чем всегда, и более сердечным сказал, что Ему тяжело расставаться с нами и грустно последний раз быть на докладе, но, видно, Воля Божия сильнее моей воли. Хочется верить, что Россия останется победительницей, и все жертвы, понесенные ею, не пропадут... Затем Государь пожал нам всем руки и быстро вышел в сопровождении генерала Алексеева».
Около полудня этого же дня стало известно, что днем прибывает из Киева императрица Мария Феодоровна для свидания с Государем.
Стояла ветреная, свежая погода. На военную платформу часам к 3 дня прибыл Его величество, вся свита Государя, великие князья Александр и Сергей Михайловичи, генерал Алексеев со старшими чинами своего штаба. Около 20 минут ждали прибытия поезда императрицы-матери (он запаздывал). Государь в кубанской казачьей форме ходил с дежурным флигель-адъютантом герцогом Лейхтенбергским, держась довольно далеко от остальных лиц.
Наконец, опоздавший поезд подошел к платформе. К вагону, где находилась императрица Мария Феодоровна, подошел Государь. Навстречу ему вышла царица-мать; они обнялись и трижды поцеловались, затем несколько минут беседовали между собою. Потом Государыня обошла великих князей, свиту, разговаривая и приветливо улыбаясь. Она была бодра и имела свой обычный, дорогой всем русским, добрый, ласковый вид. После этого Государь и императрица-мать прошли в стоявший здесь на платформе маленький случайный сарайчик и оставались там, беседуя друг с другом с глазу на глаз, с четверть часа.
Генерал Дубенский, точный свидетель, ведший ежедневный дневник всего происходившего, в дальнейшем так описывает эту последнюю встречу царицы-матери со своим сыном:
«Помню, все, находившиеся при этой встрече Царицы-Матери с оставившим Престол Сыном Ее Императором Николаем II, были поражены той выдержкой, при которой произошло это первое между Ними свидание после того, как совершился величайший в истории России акт - результат страшной революции во время небывалой мировой войны.
Долго никто не говорил, боялись как будто нарушить своим голосом серьезность встречи. Помню, особняком держался генерал Алексеев, около него никого не было. Он был смущен и взволнован».
По выходе из сарайчика Государь и императрица-мать сели в автомобиль и последовали в дом, где жил Его величество, и долго там оставались наедине друг с другом. Затем к вечеру Государь отправился с матушкой своей в ее поезд, откуда вернулся к себе только к ночи.
События все неслись и неслись, и Государь и императрица-мать уже знали, что Дума поддалась крайне левым элементам и что под их давлением великий князь Михаил Александрович тоже подписал Акт отречения. Специально созываемое Учредительное собрание должно было решить, какой режим будет установлен в России. Это был конец династии и последний раз, что мать и сын виделись.
Привожу здесь трогательное описание летописца этого времени генерала Дубенского:
«Холодный ветер дул из-за Днепра. Старая церковь Св. Троицы, построенная борцом за православие, белорусским епископом Георгием Конисским, окруженная каменной оградой, была переполнена. Стояли рядами солдаты, а посередине прохода и спереди, ближе к алтарю, все заполнили генералы, офицеры и служебный персонал Ставки. Служил весь штабной причт с превосходным, хотя и небольшим, хором певчих. Служба проходила по обычаю благолепно и благочинно. Государь и Императрица прибыли к началу службы и прошли на Царские места, за левой колонной против северных дверей... В храме стояла удивительная тишина, и глубоко молитвенное настроение охватило всех пришедших сюда. Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец величайшей Российской империи и Верховный главнокомандующий великой Русской армии, с Матерью Своей Императрицей, приехавшей проститься с Сыном, бывшим Русским Православным Царем. А на ектеньях поминали уже не Самодержавнейшего Великого Государя нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича. Легкий, едва заметный шум прошел по храму, когда услышана была измененная ектенья...
Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить, о чем молится Алексеев.
Я не помню за всю мою жизнь такой обедни и такого отношения к службе у всех молящихся.
Когда Государь со Своей Матушкой, приложившись к кресту, вышли из церкви и сели в автомобиль, то Они были окружены густой стеной солдат и офицеров, смотревших на них особым, преданным и сочувственным взглядом. Многие из нас не только отдавали честь, но снимали шапки. Царский автомобиль тихо продвигался, а сидевшие в нем Государь и Императрица кланялись народу, и грустен был их взгляд...
Тихо в подавленном настроении расходилась Ставка из своего храма».
Все дни пребывания в Могилеве с 4 по 8 марта Государь проводил в таком порядке. После утреннего чая, в начале 9-го часа, он начинал принимать разных лиц, что продолжалось до самого завтрака, то есть до половины первого. Государь за эти четыре дня простился с военными агентами и представителями союзных держав, со своей свитой и с целым рядом лиц служебного мира Ставки. К завтраку приезжала императрица-мать со своим небольшим штатом и после двух часов вместе с Государем уезжала к себе в поезд. Здесь Его величество оставался до позднего вечера.
Расставаясь с иностранными агентами, Государь подробно и долго беседовал с ними. Военные агенты: английский генерал Вильямс, французский генерал Жа- нен, бельгийский генерал барон де Риккель, сербский полковник Леонткевич, итальянский полковник Мар- сенго, все с глубочайшим уважением относились к русскому императору и видели в нем своего союзника. В то время, когда среди русского общества ходили дрянные слухи о каких-то мирных переговорах с Германией, - военные агенты союзных держав, да и сами союзные державы верили в союз с императором Николаем так же, как в самих себя. Сомнений не было. Все прекрасно понимали, что разгром Франции предотвращен Россией, что Англия и затем Америка имели время подготовиться к войне только благодаря нам, а Италия спасена от окончательного разгрома Брусиловским наступлением 1916 г. Сербия всегда искренно и открыто признавала, что она может вести войну только при помощи России, которая через Рени давала ей все, начиная с хлеба и кончая аэропланами и автомобилями.
Сербский агент полковник Леонткевич, чтоб выразить Государю особую признательность, поцеловал ему руку.
Мартовский переворот упал для военных агентов как снег на голову. Английский генерал Вильямс, беседуя с чинами штаба по возвращении Государя из Пскова в Ставку, сказал: «У нас в Англии есть старая пословица: при переправе вброд лошадей не меняют. А вы, русские, решились переменить не только лошадей, но даже экипаж. Можно бояться, что этот опыт принесет губительные результаты». «Но ведь ваш посол Бьюкенен принимал близкое и живое участие в подготовке переворота», - возразили Вильямсу, «Я думаю, - ответил он, - не все одобряют деятельность г. Бьюкенена».
В эти дни тревоги военные агенты горячо относились к интересам Государя. Они говорили, что готовы лично защищать особу императора, что они послали самые обширные сообщения своим представителям в Петроград о необходимости оградить жизнь всей царской семьи.
8 (21) марта состоялось окончательное прощание Государя со всеми чинами штаба и служащими в Ставке. В большой зале собрались великие князья Александр и Сергей Михайловичи, великий князь Борис Владимирович, свита Государя и все генералы, офицеры и гражданские чины штаба во главе с генералом Алексеевым. Присутствовали также люди, принадлежавшие к войскам, стоявшим в Могилеве. Зала была переполнена; люди стояли даже на лестнице и в прихожей. Разговаривали шепотом, и все взоры были направлены на дверь, через которую должен был войти Государь. Прошло десять минут, тогда послышались быстрые и легкие шаги на лестнице. Наступила полная тишина, и последовала команда: «Господа офицеры». Государь, в казачьей форме, вошел спокойно и встал в середине зала. Генерал Алексеев около него. Государь несколько мгновений молчал, потом, среди полной тишины, начал говорить своим ясным звучным голосом. Он сказал, что подчинился воле Божией и складывает с себя верховное командование армиями. Он знает, что все чины его штаба добросовестно работали для ведения войны против сильного врага в течение полутора лет. Он сердечно благодарил весь штаб за его работу и выразил уверенность, что Россия и ее союзники выйдут победителями и что жертвы России не останутся напрасными.
Генерал Алексеев начал отвечать взволнованным и надрывающимся голосом, но не мог продолжать, так как его душили слезы. Он только успел сказать, что Его величество придает слишком большое значение работе штаба главнокомандующего. Каждый делал что мог, но вкладывал все свои мысли и всю свою душу в работу сам Государь, подавая этим силы и веру всем людям, его окружавшим и нуждавшимся в этом для спасения России. Государь приблизился к Алексееву и поцеловал его.
С первых же слов, произнесенных Государем, слезы навернулись на глаза слушателей. Несколько офицеров упали в обморок, и все присутствовавшие почувствовали то же волнение, как когда смерть разлучает с любящим человеком.
Государь быстро овладел собою, спустился к войскам и поздоровался с ними. Люди дружно и громко, как всегда, отвечали: «Здравия желаем Вашему императорскому величеству». Когда Государь спускался по лестнице, окруженный толпой солдат и офицеров, слышались выкрики, плач и просьбы: «Не оставляй нас». Все были чрезвычайно взволнованы и полны грусти и смущения.
8 (21) марта перед отъездом из Могилева Государь император составил собственноручно и подписал следующее свое прощальное обращение к армиям:
«В последний раз обращаюсь к Вам, горячо любимые Мною войска. После отречения Мною за себя и за сына Моего от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и Вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиною лет Вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своим доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его - тот изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же Ваш долг, защищайте доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь Ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в Ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит Вас Господь Бог и да ведет Вас к победе святой Великомученик и Победоносец Георгий.
НИКОЛАЙ.
8 марта 1917 г.
Ставка».
Это обращение Государя было опубликовано генералом Алексеевым в приказе по армии, но Временное правительство по докладу Гучкова запретило дальнейшее его распространение, и в 1917 г. оно осталось русскому народу неизвестным.
(П.Л. Барк, "Воспоминания последнего министра финансов Российской империи : 1914-1917", М. 2017, т. 2, стр. 366-372)
По приезде в Могилев поезд наш поставили на «императорском пути», откуда Государь обычно отправлялся в столицу. Через минуту к станции подъхал автомобиль Никки. Он медленно прошел по платформе, поздоровался с двумя казаками конвоя, стоявшими у входа в вагон его матери, и вошел. Он был бледен, но ничто другое в его внешности не говорило о том, что он был автором этого ужаснаго манифеста. [...]
Когда меня вызвали к ним, Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд. Он же неподвижно стоял, глядя cебе под ноги и, конечно, курил. Мы обнялись. Я не знал, что ему оказать. Его спокойствие свидетельствовало о том, что он твердо верил в правильность принятаго им решения, хотя и упрекал своего брата Михаила Александровича за то, что он своим отречением оставил Россию без Императора.
- Миша не должен было этого делать, - наставительно закончил он. - Удивляюсь, кто дал ему такой странный совет.
Это замечание, исходившее от человека, который только что отдал шестую часть вселенной горсточке недисциплинированных солдат и бастующих рабочих, лишило меня дара речи. После неловкой паузы, он стал объяснять причины своего решения. Главныя из них были: 1) Желание избежать в России гражданскаго междуусобия, 2) Желание удержать армию в стороне от политики для того, чтобы она могла продолжать делать общее с союзниками дело, и 3) Вера в то, что Временное Правительство будет править Россией более успешно, чем он.
Ни один из этих трех доводов не казался мне убедительным. Даже на второй день новой «Свободной России» у меня не было никаких сомнений в том, что гражданская война в России неизбежна, и что развал нашей армии является вопросом ближайшаго будущаго. Между тем, сутки борьбы в предместиях столицы - и от всего этого «жуткаго сна» не осталось бы и следа.
Он показал мне пачку телеграмм, полученных от главнокомандующих разными фронтами в ответ на его запрос. За исключением генерала Гурко, все они и, между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский, советовали Государю немедленно отречься от престола. Он никогда не был высокаго мнения об этих военачальниках и оставил без внимание их предательство. Но вот в глубине пакета он нашел, еще одну телеграмму, с советом немедленно отречься, и она была подписана Великим Князем Николаем Николаевичем.
- Даже он, - сказал Никки и впервые голос его дрогнул.
Доложили, что завтрак подан. Мне казалось, что граф Б.В. Фредерикс и несколько чинов ближайшаго штаба Государя сидели с нами за столом. Я говорю «мне казалось», потому что темнота застилала мои глаза. [...]
Мы оставались в Ставке еще три дня, и каждая минута этого пребывания твердо запечаталась в моей памяти. [...]
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Генерал Алексеев просит всех нас собраться в главном зале Могилевской Ставки. Никки хочет обратиться с прощальным словом к своему бывшему штабу. К одиннадцати часам зала переполнена: генералы, штаб- и обер-офицеры и лица свиты. Входит Никки, спокойный, сдержанный, с чем-то похожим на улыбку на губах. Он благодарит свой штаб и просит всех продолжать работу «с прежним усердием и жертвенностью». Он просит всех забыть вражду, служить верой и правдой России и вести нашу армию к победе. Потом он произносит свои прощальныя слова, короткими военными фразами, избегая патетических слов. Его скромность производить на присутствующих громадное впечатление. Мы кричим «ура», как никогда еще не кричали за последние двадцать три года. Старые генералы плачут. Еще мгновение и кто-нибудь выступит вперед и станет молить Никки изменить принятое им решение. Но всё напрасно: Самодержец Всероссийский не берет своих слов обратно! Никки кланяется и выходит. Мы завтракаем. Мы обедаем. Разговоры не клеются. Мы говорим о годах нашего детства в Ливадийском дворце. Всю ночь я слежу за освещенным городом и прислушиваюсь к радостным крикам толпы. Окна вагона старой Императрицы освещены. Временное Правительство оттягивает свое решение, может ли Никки вернуться к семье в Царское Село. Никки безпокоится об Аликс. Она одна, и все четверо дочерей больны корью.
ТРЕТИЙ ДЕНЬ
Мы завтракаем вместе. Никки старается подбодрить свою мать. Он надеется «скоро» увидеться с нею. Что-то говорит о своем отъзде в Англию, хотя и предпочитает остаться в России. Без четверти четыре. Его поезд стоит на путях напротив нашего. Мы встаем из за стола. Он осыпает поцелуями лицо матери. Потом он поворачивается ко мне и мы обнимаемся. Он выходит, пересекает платформу и входит в свой салон-вагон. Члены Думы, прибывшие в Ставку, чтобы конвоировать Никки до Петрограда и в то же время шпионить за его приближенными, пожимают руку генералу Алексееву. Они дружелюбно расклаг ниваются. Я не сомневаюсь, что у них есть основания быть благодарными Алексееву.
Поезд Никки свистит и медленно трогается. Он стоит в широком зеркальном окне своего вагона. Он улыбается и машет рукой. Ею лицо безконечно грустно. Он одет в простую блузу защитнаго цвета с орденом Св. Георгия на груди. Вдовствующая Императрица, когда поезд Царя скрылся из вида, уже не сдерживает больше своигь рыданий. Входит мой брат Сергей. Через десять минут он тоже едет в Петроград. «Желаю тебе счастья, Сергей». «Прощай, Сандро». Мы оба сознаем. что нам уже не суждено более встретиться. Наш поезд начинает медленно двигаться. Вернувшись в мое купе и снимая пальто, я замечаю отсутствие императорских вензелей, которые я в течение тридцати лет носил на погонах. Я вспоминаю, что Временное Правительство издало по этому поводу какой-то приказ.
(Великий князь Александр Михайлович, "Книга воспоминаний", Париж, 1933, стр. 279-284)
Из дневника императрицы Марии Федоровны за 1917 г.
(ГАРФ. Ф.642. Оп.1. Д.42; начат 1 января, окончен 24 апреля)
3/16 марта.
Совсем не могла спать, поднялась в начале 8-го. Сандро пришел в 9 1/4 и рассказал вещи, внушающие ужас - как будто Н[ики] отрекся в пользу М[иши]. Я в полном отчаянии! Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар? Он [Сандро] предложил поехать к нему. И я сразу согласилась. Видела Свечина, а также моего Киру, который прибыл из Петербурга, где на улицах стреляют. Долгоруков также прибыл оттуда сегодня утром и рассказывал о своих впечатлениях. Бедняга Г. Штакельберг также убит в своей комнате. Какая жестокость!
Навестила Baby в надежде, что она тоже поедет с нами, но она еще не выздоровела. Я нахожусь от сего в полном отчаянии. Мы попрощались в 8 часов. Поехала с Граббе даже не на своем собственном поезде, который в настоящий момент находится в Петербурге. Граббе был в отчаянии и плакал.
4/17 марта.
Спала плохо, хотя постель была удобная. Слишком много тяжелого. В 12 часов прибыли в Ставку, в Могилев в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции, мы отправились вместе в его дом, где был накрыт обед вместе со всеми. Там также были Фредерикс, Сер[гей] М[ихайлович], Сандро, который приехал со мной, Граббе, Кира, Долгоруков, Воейков, Н.Лейхтенбергский и доктор Федоров. После обеда бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Он открыл мне свое кровоточащее сердце, мы оба плакали. Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что _он_ должен взять ситуацию с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию; затем - чтобы спасти страну - предложил образовать новое правительство и... отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он наконец сдался и подписал манифест. Ники был невероятно спокоен и величествен в этом ужасно унизительном положении. Меня как будто ударили по голове, я ничего не могу понять! Возвратилась в 4 часа, разговаривали. Хорошо бы уехать в Крым. Настоящая подлость только ради захвата власти. Мы попрощались. Он настоящий рыцарь.
5/18 марта.
[...] Была в церкви, где встретилась с моим Ники, молилась сначала за Россию, затем за него, за меня, за всю семью. В 11 часов служба окончилась.
К завтраку приехал Александр и просил меня, чтобы Ники уехал. Я спросила - куда, за границу?! То же самое советовал Фредерикс. Ники сказал мне, что ему тоже советуют уехать как можно скорее, но он думает, что нужно дождаться ответа из Петербурга: безопасно ли там. Возможно, ответ придет завтра. Он был невероятно спокоен...
6/19 марта.
[...] позор перед союзниками. Мы не только не оказываем влияния на ход войны, но и все потеряли.
7/20 марта.
[...] написала письмо Аликс, получила, наконец, и от нее три старые телеграммы... Завтракала с Ники. Снег идет постоянно. Ники принял военных агентов, а я в 3 часа отправилась к себе. Все безнадежно плохо!
Приехал Александр, чтобы убедить Ники ехать сразу дальше. Легко сказать - со всеми больными детьми!
Всё ужасно! Да поможет Бог! Ники приехал в середине дня с Лейхтенбергским. Я передала ему, что Александр и Вильямс советуют ему не задерживаться в Царском Селе. Прибыл Нилов и сказал, что Ники может завтра ехать...
8/21 марта.
[...] Один из самых горестных дней моей жизни, когда я рассталась с моим любимым Ники!
[...] Ники пришел после 12-ти проститься со Штабом и остальными. Завтракали у меня в поезде: Борис и мои. Был командир полка Георгиевских кавалеров. Замечательный человек, произвел на меня прекрасное впечатление. Ники прощался с ним и георгиевскими кавалерами. Сидели до 5 часов, пока он не ушел. Ужасное прощанье! Да поможет ему Бог! Смертельно устала от всего. Нилов не получил разрешения ехать с Ники. Все очень грустно! Большая часть свиты остается в Могилеве. С Ники поедут только: Лейхтенбергский, В. Долгоруков, Кира, проф. Федоров
Перед своим отъездом из Могилева, Государь пожелал попрощаться со всеми чинами штаба.
По распоряжении генерала Алексеева все чины штаба Верховнаго Главнокомандующаго и представители конвоя были собраны в большой зале помещения Дежурнаго Генерала.
Государь вошел и, сделав общий поклон, обратился к нам с короткой речью, в которой сказал, что благо Родины, необходимость предотвратить ужасы междуусобицы и гражданской войны, а также создать возможность напрячь все силы для продолжения борьбы на фронте - заставили Его решиться отречься от престола в пользу своего брата Великаго Князя Михаила Александровича; что Великий Князь, в свою очередь, отрекся от престола.
Государь обратился к нам с призывом повиноваться верменному правительству и приложить все усилия, чтобы война с Германией и Австро-Венгрией продолжалась до победнаго конца.
Затем, пожелав всем всего лучшаго и поцеловав генерала Алексеева, Государь стал всех обходить, останавливаясь и разговаривая с некоторыми.
Напряжение было очень большое; некоторые не могли сдержаться и громко рыдали. У двух произошел истерический припадок. Несколько человек, во весь рост, рухнули в обморок.
Между прочим, один старик конвоец, стоявший близко от меня, сначала как то странно застонал, затем у него начали капать из глаз крупныя слезы, а затем, вскрикнув, он, не сгибаясь в коленях, во весь свой большой рост, упал навзничь на пол.
Государь не выдержал, оборвал свой обход, поклонился и, вытирая глаза, быстро вышел из зала.
Перед отъездом из Могилева, Государь подписал следующее обращение к войскам.
«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимыя мною войска. После отречения мною за себя и за сына моего от престола Российскаго, власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему.
Да поможет ему Бог вести Россию но пути славы и благоденствия.
Да поможет Бог вам. доблестныя войска, отстоять нашу Родину огь злого врага. В продолжении двух с половиной лет, вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быт доведена до полной победы.
Кто думает теперь о мире, кто желает его - тот изменник Отечеству, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестную нашу Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников.
Помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.
Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах безпредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученник и Победоносец Георгий».
Николай.
Ставка.
8/21 марта 1917 года».
Это обращение Государя было немедленно передано во все штабы фронтов для сообщения войскам.
Впоследствии, как мне говорил генерал Алексеев, его упрекали из Петрограда за то, что он позволил себе передать в войска обращение уже отрекшагося от престола Императора.
Это обращение в действительности, по-видимому, дальше штабов фронтов не пошло.
Я не могу теперь вспомнить все подробности с отправкой в войска этого обращения Государя, но, повиднмому, вследствие воспрещения правительства его опубликовать, генерал Алексеев задержал его дальнейшую передачу.
("Воспоминания генерала А.С. Лукомского", Берлин, 1922, стр. 142-144)