Ветераны вспоминают. Лев Павлович Соловьёв
Лев Павлович Продолжает...
( Авторский текст)
С этим событием было связано и другое. На эксперимент ожидался бывший тогда Министр обороны маршал Устинов Д.Ф. Специально для него в авральном порядке при круглосуточной работе был построен двухэтажный коттедж со всеми удобствами на берегу р. Иртыш. Коттедж располагался внутри цветущего сада, который вырастил уже состарившийся к тому времени человек, ни фамилии которого, ни имени я не знаю к моему большому сожалению. За эту работу он был награжден орденом Ленина. Все время он отдал своему саду и он никогда не думал, что его детище будет использовано для размещения коттеджа. А так и было. Полсада было вырублено, полсада затоптано солдатами-стрителями. Садовник, увидев все это, заболел и вскоре скончался. А маршал Устинов Д.Ф. так и не приехал. Он даже не предполагал, что кучка лизоблюдов так распорядится садом, созданным на голом месте и дававшем великолепные урожаи вишни, черешни, яблок, абрикосов, персиков и всего того, что растет в жарком климате на хорошей почве и при постоянном поливе.
Я хорошо помню капитана Калинина, который работал в лаборатории Сафонова Ф.Ф. Николай ничем особым не блистал, выполняя всю рутинную работу и был отличным помощником у своего начальника. По делам службы на него можно было всегда положиться. В настоящее время он уже ушел из жизни, оставив о себе добрую память. В радиохимической и радиометрической лабораториях по временам приходили и, по каким-либо причинам, уходили люди, о которых трудно было сказать что-либо плохое. Они работали как умели, как их учили и ничем другим не отличались. К ним следует отнести лейтенанта Дорофеева, любимца тогдашнего начальника отдела Турапина С.Л., друга его красавицы дочери. Но он быстро уехал на учебу и уже не вернулся. Был выпускник академии химзащиты Ролдугин В., но он отличился только своим пьянством, из-за чего был уволен из армии и уехал в г. Москву. Материально ответственным в то время работал Кожечкин Е.И. Его главная задача, мне так показалось, состояла в том, чтобы как можно больше иметь имущества, получаемого на складе для выполнения работ. Кожечкина Е.И. уволили из армии, и он уехал в г. Ростов на Дону, где и проживает.
В радиохимической лаборатории работали также Захаров Михаил Викентьевич и Кузнецов Евгений Иванович. Я их практически не знал, так как Захаров М.В., например, где-то в конце 60-х годов уволился из армии и уехал в г. Калининград, а Кузнецов - в Подмосковье. Сведений о них я не имею. Некоторое время при моей службе в в/ч 52605 лабораторией руководил Кожора Василий Игнатьевич. Как и все «хохлы» Василий Игнатьевич был тверд в управлении людьми и, насколько я помню, особой любовью у подчиненных он не пользовался. После защиты диссертации он был переведен в г. Ленинград для прохождения службы. Он кандидат технических наук. Работал начальником курсов ГО СССР. Более поздних данных я не имею.
Одним из наиболее способных сотрудников был Волков Анатолий Николаевич. Проработав в отделе некоторое время, он перевелся в в/ч 70170 в г. Ленинграде, где защитил докторскую диссертацию, стал профессором. Свою жизнь он посвятил взрывной тематике. Неоднократно он приезжал в отдел для выполнения совместных работ. Это был и есть блестящий аналитик, знаток последствий ядерных взрывов, разработчик многих идей и направлений, которые способствовали обеспечению безопасности проведения ядерных взрывов. Живет в Ленинграде, занимается вопросами экологии.
Покровский Станислав Иванович был заместителем начальника отдела. По работе я с ним не сталкивался, в компаниях не участвовал и, по мнению знавших его, он был хорошим человеком. Впоследствии он работал в 6 Управлении 12 ГУМО и оттуда ушел на пенсию. Я с ним больше никогда не встречался.
Начальниками отдела при моей работе в отделе были Турапин Сергей Лукич и Огнев Борис Иванович.
Турапин С.Л. великолепно знал ядерную тематику и пользовался большим уважением у командования. Его идеей фикс являлся показ того, что мелкодисперсная фракция частиц, образующихся при ядерных взрывах, определяет основную опасность для людей за счет ингаляционного поражения. На этой почве у него не сложились отношения с ведущими специалистами СССР в области ядерной и радиационной безопасности, которые предлагали ему не акцентировать внимание на этом вопросе. Турапин С.Л. не был даже кандидатом наук, хотя по широте своего кругозора он мог конкурировать с такими учеными, как академик Израэль Ю.А., академик Ильин и многими другими. Чтобы хоть как-то уровнять его в ученых степенях где-то в 1971 г. летом собрались специалисты из в/ч 51105, в/ч 70170, ИБФ и я, Соловьев Л.П. и написали ему диссертацию, которая была хорошо встречена научной общественностью. Однако Сергей Лукич не воспользовался представившейся возможностью стать остепененным ученым и продолжил свою работу над мелкодисперсной примесью. Он придумал установку, состоящую из ториевого генератора, воздуходувки и набора фильтров (20 и более), в качестве которых использовал противогазовые коробки. При прокачке воздуха образующийся в ториевом генераторе радиоактивный газ (радон и продукты его распада) даже при скорости прокачки ? 2 л/мин через 5 мин величина активности во всех коробках была равной друг другу. Это свидетельствует о том, что фильтсистема противогазовых коробок не способна удерживать мелкодисперсную составляющую продуктов распада тория. На основании этого вывода Турапин С.Л. сделал заключение о том, что в случае ядерной войны наша страна будет не в состоянии защитить людей от ингаляционного облучения. Это заключение естественно не могло понравиться не только командованию, но и ученым. Например, Израэль Ю.А. показал, что даже при взрывах с выбросом грунта, количество активности на частицах размером менее 50 мкм составляет величину до 0,5% от общей активности, т.е. пренебрежимо мало по сравнению с тем эффектом, который может оказать на человека внешнее облучение как за счет облака взрыва, так и за счет выпадений. Ингаляционную составляющую на этом фоне можно и не разглядеть. Однако никакие доводы не доходили до Сергея Лукича. Он, по-видимому, обиделся на вех и вся и уехал в г. Алма-Ата, где, по слухам, занимался той же мелкодисперсной примесью, но безуспешно. Тем не менее Сергей Лукич был великолепный экспериментатор, идеи которого внедрялись и после его отъезда. Например, мне лично очень нравилась идея о том, что после взрыва, радиоактивные вещества распределяются вдоль магнитных силовых линий Земли. Он попытался реализовать эту идею с помощью так называемых «схлопывающихся планшетов». Я участвовал в опытах, но на тот момент времени аппаратурное обеспечение измерений не позволило однозначно утверждать, что этот эффект имеется. Вспоминаю, как летом 1972 г. на полигон приехал первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Кунаев. Я не буду говорить о том, кто и как его встречали. Но его привели в наш отдел и Турапин С.Л. демонстрировал ему установку с противогазами. Понял ли что-либо Кунаев из показанного (хотя и должен был - все ж таки академик академии Наук Казахстана), но головой кивал. Эту же установку демонстрировали второму секретарю ЦК Компартии Казахстана Севрюкову при его нахождении на полигоне. Никаких последствий после визитов таких высокопоставленных лиц ни для людей, ни для науки не было. В настоящее время Сергея Лукича уже нет в живых. Да и интерес к теме пропал.
После Сергея Лукича начальником отдела стал Огнев Борис Иванович. Он был специалистом по метеорологии и вычислительной технике. Ядерную и радиационную безопасность он не знал, поэтому что-либо предложить и осуществить новое он просто был не в состоянии. Отличительной особенностью Бориса Ивановича была его феноменальная худоба. По этому поводу даже шутили, что если Борю поставить за карандаш, то его не будет видно. Что еще запомнилось в отношении Бориса Ивановича? Когда он был в определенном состоянии, у него была привычка звонить руководству полигона и говорить, что он не достоин руководить таким отделом. Утром он, конечно, ничего не помнил. Да, однажды на одном из опытов в штольне ожидалась неблагоприятная радиационная обстановка и весь личный состав был эвакуирован с КПА. Борис Иванович по-видимому не дослушал команду. И получилось так, что он остался один на КПА. Опыт прошел благополучно, но сколько возмущения было у Бориса Ивановича за то, что его бросили. Других событий в моей памяти не сохранилось.
Одной из наиболее важных лабораторий в отделе была дозиметрическая лаборатория, которой долгое время руководил Колодий Валентин Михайлович. Замечательный человек, добрый, отзывчивый и величайший знаток дозиметрии. Человек, который нюхом чувствовал неполадки. Прекрасный специалист, руководитель и воспитатель. Но имел один недостаток. В конце дня ему обязательно надо было выпить 100 г спирта. Он выпивал, не закусывал, а уходя (летом) срывал яблоко с яблони, которая росла у входа в наш корпус, клал его в рот и спокойно проходил через КПП. Лично мне его было очень жаль, особенно наблюдая его семейную жизнь, а он жил на этаж выше меня в одном подъезде. После службы Колодий уехал в г. Донецк и следы его затерялись.
Помощником Колодия В.М. был Ямшанов Василий Максимович. Это был честолюбивый человек, но не имея высшего образования он не мог рассчитывать на продвижение по службе. Как специалист он был на уровне Колодия В.М., но как-то так получилось, что после увольнения из армии Колодия В.М. Ямшанов тоже как-то завял и вскоре покинул ряды Вооруженных сил. Он поселился в г. Краснодаре. В настоящее время ушел из жизни.
В составе этой лаборатории была группа радиационной воздушной разведки. Как правило, в эту группу входили бывшие летчики. Сначала это был Карташев Алексей Иванович, потом Блинов Рудольф Сергеевич и, наконец, Плужко Александр Иванович. Карташев А.И. и Плужко А.И. добросовестно исполняли свои обязанности в части ведения радиационной разведки, но ни идей, ни предложений, а тем более умения излагать свои мысли они не имели и не могли. Спустя примерно лет 15 после моего ухода из отдела я встретился с Карташевым А.И., но он меня не узнал, даже после того, как я ему рассказал все о себе и о нем. Если он жив, то живет в пос. Внуково Московской области.
С Плужко А.И. я тоже встретился всего один раз в Домодедово. Я тогда встречал дочь, а Александр Иванович прилетел из г. Семипалатинска. Я предложил ему поехать ко мне в г. Обнинск. Он переночевал у меня, а на следующий день я посадил его в электричку и он уехал по своим делам. Говорят, что сейчас он живет в г. Днепропетровске.
Про Рудольфа Блинова я уже говорил выше. Хочу еще раз только посожалеть, что его не стало на этом свете. Господь знает, что делает. По-видимому, он выполнил свою миссию, которая была ему отведена на нашей Земле. А мы его вспоминали и будем вспоминать только добрым словом. Осталось немного написать о себе, в том числе и после того, как я стал начальником отдела.
Когда я руководил спектрометрией, мне и всем сотрудникам приходилось работать во взаимодействии со специалистами как военных организаций, так и гражданских. Наиболее всего запомнились совместные работы со специалистами в/ч 51105 Русовым Е.Г., Сидоровым А.И., в/ч 31650 Матущенко А.М., в/ч 70170 Волковым А.Н., ак. Химзащиты Логачевым В.А., Пятыгиным К.А., бронетанковой академии, специалистами автотракторной службы из г. Бронницы Московской области, специалистами ИБФ Захаренковым В. и многими другими, ИПГ - Ветровым В., Стукиным Е.Д., Иохельсон С.Б., Ровинским Ф.Я., Ивановым А.Б. и другими, филиала № 4ИБФ из Челябинска, филиала ИБФ из г. Семипалатинска и многих многих других. Память не беспредельна и частично что-то стирается, все ж таки прошло почти 30 лет с тех пор, как я работал с этими людьми.
Большое время отдел контактировал с конструкторами и специалистами-разработчиками ЯО из ВНИЭФ (Арзамас-16), ВНИИП (Челябинск, 65). Часто, когда проводились испытания новых изделий, осуществлялся пробоотбор в штольне, а все измерения спектрометрические проводились в отделе.
Не могу не написать добрых слов в адрес специалистов Радиевого института, которые довольно часто приезжали на полигон для выполнения специфических исследований. В частности, одним из таких исследований являлся поиск в полости взрыва следов специальных элементов, которые могут образовываться только при условиях, которые создаются в полости взрыва. Они оказывали нам и аппаратурную поддержку. Например, по нашему заказу лаборатория доктора технических наук Кривохатского разработала на базе анализатора АИ-100 спектрометр совпадений. Сущность метода измерений заключалась в том, что если у радионуклида имелись несколько гамма-линий и суммарный гамма-пик, то при наличии в свежих продуктах взрыва многих радионуклидов, гамма-линии которых накладывались друг на друга, то идентифицировать конкретные радионуклиды было практически невозможно. Надо еще сказать, что в качестве детекторов регистрации гамма-квантов использовались сцинтилляционные датчики, энергетическое разрешение которых, как правило, было не менее 10%, а в основном - (15-20)%. Полупроводниковые датчики появились где-то к моему уходу из отдела (в 1978 г.). Тогда все упростилось. Идентификация в пробах радионуклидов стала рутинной задачей. Не могу не отметить, что отдел занимал всегда ведущее место по рационализациии изобретательству. Были года, когда только 3 отдел подавал заявки на изобретения. При этом актуальность тематики была настолько высокой, что даже начальник полигона (генерал Кантиев) участвовал в разработке метода осаждения радиоактивных продуктов при взрывах НЦР. Он, как один из авторов, получил авторское свидетельство на метод. Это было как раз перед его трагической гибелью.
При начальнике полигона генерале Ступине (к сожалению имя и отчество уже не помню) планировалось провести испытание подземного ракетного комплекса. В качестве ракеты была поставлена ракета Р-75 на жидком топливе, в качестве которого должен был бы использоваться этиловый спирт. Однако, ракету заправили антифризом. Цвет и, по-видимому, запах у антифриза были схожи со спиртом. Поскольку на комплексе завершались строительные работы, то там оставалось еще некоторое количество солдат-строителей. Узнав, что ракета заправлена спиртом, один из солдат нашел аварийный кран и слил в огнетушитель (предварительно очистив его) литров 20 «спирта». Принес в казарму и вся рота (26 человек) выпила этот спирт. На утро с тяжелейшими отравлениями все были доставлены в госпиталь. Из них 6 человек умерло, остальные стали инвалидами, кто по зрению (100% потеря зрения), кто «посадил печень». Генерал Ступин вызвал меня и поставил задачу: «Определить вещество, которое привело к таким последствиям». Я ему пытался объяснить, что в отделе нет официальных экспертов, а брать на себя ответственность я не собираюсь. Дело закончилось таким диагнозом: «Жидкость, представленная на экспертизу представляет собой по своим физико-химическим свойствам вещество аналогичное антифризу». Меня же заставляли подписаться под справкой несколько иного содержания. Все анализы проводил Р.Т. Агаев, о котором я говорил выше. Подобное давление, но по другому поводу оказывал на меня бывший тогда начальником 2 Управления Г.Г. Шидловский. Отдел тогда готовил прогноз на проведение повторного взрыва в одной из штолен площадки «Догелен». В штольне уже был проведен взрыв, массив был изрезан трещинами, поэтому сложно было ожидать чего-либо оптимистического. Более того, в исходных данных для прогнозирования говорилось, что тротиловый эквивалент взрыва может составить величину от 0,1 до 3 кТ. Провели расчеты, которые показали, что при срабатывании заряда на мощность взрыва 0,1 кТ схлопывания трубы КВИ не произойдет и продукты взрыва выйдут на дневную поверхность через устья штольни. Аналогичный эффект будет при срабатывании заряда с мощностью до 0,7 кТ. Во всех остальных случаях будет благоприятная обстановка, т.е. аварийного выброса не будет. Я докладываю прогноз для двух случаев: 1) мощность взрыва составит 0,1-0,7 кТ - аварийный выброс; 2) мощность взрыва составит более 0,7 кТ -аварии не произойдет.
Шидловский Г.Г. говорит мне: «Дай конкретный прогноз, а не эти случаи: если это, то будет то, а если другое, то будет это». Я ему спокойно отвечаю, дайте мне конкретную цифру прогнозируемой мощности взрыва и я вам дам конкретный ответ. В тот момент мы не до чего не договорились. Однако на КПА были приняты определенные меры, чтобы в случае неблагоприятной обстановки эвакуировать следовало бы минимальное количество людей. На КПА тогда остались генерал Барсуков В.Н., Блинов Р.С., Щетинин В.А., Соловьев Л.П. и два шофера, которые сидели в машинах с включенными двигателями. И все вздохнули с облегчением, когда после подрыва заряда радиационная обстановка не ухудшилась. А мощность взрыва составила где-то 1,2 кТ.
Интересно было путешествие в полость взрыва штольни 148/1. Это был аварийный взрыв. Расплав через первую забивку попал в промежуток между первой и второй забивками. Был ранний выход радиоактивных продуктов, однако тугоплавких радионуклидов в атмосферу выброшено не было. Было принято решение обследовать полость взрыва. Проделана обходная выработка, начиная от второго участка забивки и примерно под углом 90? к первоначальному направлению штольни в виде отдельного штрека, через который и пошла выделенная команда. Когда мы шли по штрек, нам встречались такие богатые залежи горного хрусталя в виде друз размером 1х1 м и несколько менее, что все были в восторге. В полость мы прошли (ползком) через вывал породы. Когда осветили полость, то оказалось, что она представляет из себя сферу, с потолка и стен которой свисали сосульки застывшего шлака самых различных цветов(от белого до красного и промежуточных). На полу была линза расплава черного цвета. Диаметр полости составил по нашим измерениям где-то 9 м, что точно соответствовало расчетному ее значению.
Мощность дозы гамма-излучения в полости была в пределах 40 Мр/ч. Мы посчитали для себя безопасное время нахождения в полости, отобрали и описали пробы радиоактивных продуктов и вернулись к устью штольни. В общем, эмоций было получено много. Это был первый поход в штольню в полость взрыва. Через некоторое время полость обрушилась. Одним из интересных моментов было определение периода полувыведения радиоактивных газов (ксенон и криптон) из легких. Как это делали (Соловьев, Гусак, Блинов) - из отобранных в шаропилотные оболочки проб газообразных продуктов взрыва каждый из названных выше специалистов вдыхал полный объем легких этой смеси. Затем величина активности этой смеси измерялась на гамма-спектрометре. После чего смесь выдыхалась и проводилось повторное измерение активности, а коэффициент полувыведения определялся как частное от деления величины активности после выдоха на величину активности после вдоха. Оказалось, что вентиляция легких такова, что через 3-4 выдоха после одного вдоха радиоактивного газа легкие очищаются полностью.
Мне пришлось участвовать в определении периода полураспада Европия-154. Если познакомиться со справочниками, в которых приведены характеристики радионуклидов, включая период полураспада, то можно убедиться, что последний для Европия-154 у различных авторов оценивается величиной от 0,5 г до 6 лет. Что я сделал для определения или уточнения периода полураспада Европия-154. Я взял пробу, отобранную в полости взрыва штольни 148/1 и измерил активность радионуклидов, каждого по отдельности в пробе (Еu-152, 154 и 155). После этого через каждые три месяца одну и ту же пробу в одной и той же геометрии я измерял в течение года, после чего определить период полураспада Европия-154 не составило никакого труда. Эта величина составила 4,3 года. Об этом была напечатана статья. Мне думается, что для нашего времени (70-е - 90-е годы 20 века) было интересно использовать знание о том, что платина резонансно поглощает линию с энергией гамма-излучения в 103 кэв. Это было очень важно, в случаях, когда для измерений проб использовались сцинтилляционные гамма-спектрометры, энергетическое разрешение которых было достаточное низкое (более 10% по линии цезия-137 661 кэв) и наложение линий с энергиями 110, 103, 120 кэв друг на друга на спектре виделось в виде одного гамма-пика. Поэтому при измерении проб, в смеси которых имелись гамма-линии урана-237, нептуния-239 и других, я использовал платиновые пластины, которые ложил на сцинтиллятор. В этом случае линия 103 кэв, принадлежащая урану-237, практически уничтожилась за счет резонансного поглощения платиной, зато линия нептуния-239 оставалась полностью чистой, а точность измерений повышалась в единицы раз, что очень важно. Вспоминается случай, когда на полигоне проводился опыт «Аргон». Съехалось несколько десятков крупных военачальников и всем хотелось увидеть озеро, которое образовалось после ядерного взрыва в скважине101. Поскольку событие это неординарно, то руководство захотело встретить военачальников в районе озера жареной рыбой, ухой и естественно спиртом. Выделенная команда наловила рыбы, зажарила, сварила уху и ждет. Спирт был настоян на полыни. Свежая полынь дает великолепный зеленый цвет спирту, в который она положена. При этом все запахи уничтожаются и пьешь эту настойку как слабенькое вино. Однако после одного стакана спирта народ отключается. В общем, встречей все остались довольны.
Вспоминается научно-методическая конференция, которая проводилась на полигоне. В ней участвовали представители всех организаций Минатома, имеющих отношение к испытаниям ядерного оружия. В конце конференции был организован выезд на р. Иртыш с ухой и прочими прелестями. Все было великолепно организовано. Я к тому времени был начальником отдела, опыт работы которого, т.е. меня, был распространен в других частях и организациях в виде газеты с фотографией и описанием того, какой я хороший. У меня этот листок до сих пор хранится, только я не знаю, нужен ли тот наш опыт кому-либо в настоящее время. Ведь мы, в отличие от нынешнего сословия, действительно были людьми не только достойными уважения за свое отношение к работе, подчиненным и всему народу, но и готовыми пожертвовать здоровьем и жизнью в интересах знаний.
В процессе работы было еще множество событий, характеризовавших специалистов отдела только с хорошей стороны. Можно было бы написать еще много воспоминаний о тех далеких днях.
В контексте данного материала мне представляется интересным следующие два испытания, в которых я принимал участие. Это скважина 107, по-моему, в урочище Муржик (дату я не помню, но это было в феврале). Когда планировался подрыв заряда я обратил внимание, что вблизи боевой скважины были обнаружены немного выше и немного ниже точки зависания ядерного заряда в кернах из структурных скважин прожилки угля. На это внимание не обратили и в целом прогноз радиационной обстановки был благоприятным. После подрыва радиационная обстановка действительно оказалась благоприятной, выхода радиоактивных продуктов на дневную поверхность, насколько мне помнится, не произошло. И вот, спустя несколько дней после взрыва в начале марта было получено сообщение о том, что в 107 скважине произошла авария. Обсадная труба вместе с забивкой была выброшена на дневную поверхность, образовалось облако выброса и струя газов, которые начали свое движение в направлении ветра. Авиационная разведка сопровождала движение облака. Были отобраны пробы из облака, измерены радиационные характеристики облака. Однако сопровождение облака примерно через два часа было прекращено из-за сложных метеоусловий. В этот день был такой густой снегопад, что на расстоянии в 10 м уже не было ничего видно. Снегопад способствовал практически полному вымыванию радиоактивных продуктов из облака и струи газа . Надо сказать, что в отобранных пробах были идентифицированы тугоплавкие радионуклиды типа Zr-97 и 95 и Ce-144. Это свидетельствовало о том, что в продукте выброса были вещества из полости взрыва. Этот факт не был зафиксирован нашими вероятными противниками на то время только благодаря погодным условиям. Ну, а что произошло после взрыва представить не трудно. Загорелся уголь, в полости создалось давление, превышающее литостатическое давление забивки и обсадных труб и мы получили то, что получили. Это было интереснейшее явление. Я даже результаты анализа проб радиоактивных продуктов поместил в свою диссертацию.
Вторым опытом было испытание так называемой «нейтронной бомбы». Для участия в опыте были привлечены специалисты Минздрава СССР (институт биофизики и его филиалы), Гидромет СССР (ИПГ), Минобороны и другие. Планировалось оценить воздействие нейтронного потока ядерного взрыва на животных, продукты, и технику. Задача нашего отдела заключалась в обеспечении дозиметрических измерений в самой штольне, на устье, ППА и КПА, а также ведение авиационной разведки, отбор и анализ проб, полученных в результате нейтронного облучения образцов. К тому времени спектрометрическая группа была оснащена современным оборудованием, поэтому измерения и анализ проб не представлял особых затруднений. Просто объем работы был настолько велик, что в течение первых трех суток пришлось работать практически без отдыха. Особенно много измерений было произведено по биологическим пробам. Результаты анализа биологических проб позволили расширить наши знания о поражающем действии нейтронного облучения. В этом опыте испытывались, например, кабины для танкистов. Основной материал, из которого состояла кабина, был алюминий. Считалось, что за счет высокоэнергетических нейтронов активация алюминия будет небольшой. Экипаж после взрыва нейтронной бомбы сможет выполнять боевое задание. Последствия облучения оказались в некотором противоречии с теорией. После облучения кабина оказалась настолько мощным источником излучения, что экипаж, находясь в ней, однозначно бы погиб. Образовавшийся радионуклид алюминия с периодом полураспада 2, 3 мин. испускает высокоэнергетичные гамма-кванты, которые создадут дозу облучения экипажа не позволяющую выполнять боевую задачу.
Было определено воздействие на колбасные изделия различных сортов, консервы, которые входят в рацион войск, муку и даже на фурнитуру (пуговицы, нашивки, звезды, кокарды и т.д.). В результате эксперимента были получены бесценные материалы, которые следовало использовать для повышения боеготовности войск, выживания людей в условиях нейтронного облучения. Конечно, я осветил только малую толику того, что делалось на этом опыте и то с точки зрения специалиста, участвовавшего в измерении отдельных видов проб.
Когда меня назначили начальником отдела, я просто навел элементарный порядок и дисциплину, контролировал работу и благодарил за ее выполнение. При всяком удобном случае я повышал, в пределах нормы, оклады и офицерам и служащим. Зря никого не наказывал, любимчиков не заводил. Работал наравне со всеми и даже больше. Поэтому отдел был всегда первым и в НИПе и в управлении. То есть, я вел себя как обычный человек, каким и был, звездной болезнью не страдал, да и отчего бы. К старым задачам отдела при моем приходе в ранг начальника отдела появилась новая задача - противодействие иностранной технической разведке и даже была открыта всеобъемлющая тема «Стратосфера», а потом встал вопрос о миграции радионуклидов при подземных ядерных взрывах, модельные опыты со взрывчатыми веществами и много еще чего. Поэтому мух ловить было некогда. Рашид Агаев занимался в основном материально-техническим обеспечением работ. Я уже говорил, что это порядочный человек, готовый оказать помощь при необходимости. Мне неоднократно пришлось летать в Москву по различным вопросам. Из всех случаев запомнилось возвращение из Москвы в 1977 глубокой осенью. Мы подлетали к своему аэродрому уже ночью. Ветер был такой силы, что я думал, что наш АН-24 того и гляди развалится. Но у нас же были классные летчики, они посадили самолет, и я благодарил бога за эту посадку.
Хочу остановиться на случае с генералом Кантиевым, бывшим начальником полигона. По своей натуре он был хулиган. На построениях хороших слов, кроме мата, от него нельзя было дождаться. По заведенной привычке, его избрали депутатом горского совета г. Семипалатинска. Однажды он улетел на заседание совета на нашем самолете АН-24. Заседание завершилось к вечеру. Дело было зимой. Погода неустойчивая. Двухслойная дымка. Командиром экипажа был командир эскадрильи полковник Фархутдинов, который кроме самолета водил и вертолет. Как правило, на испытания руководство и некоторые специалисты летали на вертолете и так же возвращались. Однажды я летел с ним после опыта. Мы везли только пробы, причем высокоактивные. Мы их сложили в хвосте вертолета, а сами сели на скамейки по оба борта и вдруг я стал замечать, что мы как-то ныряем в воздухе. Посмотрел в иллюминатор и увидел под нами высоковольтную ЛЭП. Фархутдинов то нырял под провода, то поднимался над ними. Пришлось запретить ему эти фокусы, когда на борту пассажиры. Правда, он мне говорил, что они отрабатывают упражнения, на что я ему сказал: «Отрабатывай, но без нас». Возвращаясь к Семипалатинску хочу досказать, что когда Фархутдинов запросил погоду в районе аэродрома, то дежурный рассказал ему о сложной метеообстановке и сказал, что не только садиться на аэродроме, но и лететь нельзя. После доклада Кантиеву последний сказал: «Какой же ты заслуженный летчик, если боишься лететь?» Эти слова решили все. Самолет благополучно долетел до аэродрома, стал снижаться, выпустил шасси, снизил скорость до посадочной, пробил один инверсионный слой и самолет уже был готов сесть, как попал во второй слой. Земля пропала и командир вынужден был взять ручку управления на себя и дать газ, чтобы пойти на второй круг. Но это ему не удалось. После того, как самолет задрал нос, скорости не хватило, чтобы оторваться от почти приблизившейся земли. Более того, самолет несколько просел и ударился хвостовой частью о землю. Земля была как камень. Мороз в этот день стоял более -30? С. После удара хвост отвалился, а передняя часть кабины ударилась о землю. Мгновенно погибли 6 человек - командир корабля, штурман, генерал Кантиев и еще три офицера. С техника самолета сняло скальп, но он остался жив, у начальника связи ободрало мясо до костей на обеих ногах, остальные (еще три человека) получили различные травмы. Я в этот день патрулировал и слышал и рев самолета, и удар о землю. Хоронили погибших порознь, но для прощания установили все шесть гробов в Доме офицеров. Кантиева похоронили в г. Владикавказе как национального героя Северной Осетии (нынешней Алании). Было жаль людей, было жаль человека, который сыграл такую роль в авиакатастрофе, но ничего поправить было нельзя.
В 1979 г. я был переведен в Минсредмаш офицером действующего резерва. Мне пришлось работать старшим преподавателем в ЦИПКе на спецкафедре. Я занимался вопросами противодействия иностранной технической разведке.
Перевелся я туда с помощью Кондратьева Николая Александровича, бывшего начальника отдела ЭМИ на полигоне. Почему вдруг он предложил мне работу и оказал содействие, я не знаю. В то время наше знакомство заключалось только в том, что мы знали друг друга в лицо и здоровались. Но, тем более, я ему благодарен за помощь. Там я написал учебник по вопросам противодействия и познакомился со многими хорошими и порядочными людьми. После этого я более семи лет работал замначальника отдела и начальником отдела в институте ГО СССР, а затем работал в Минрадиопроме. С февраля 1991 г. работаю в Ростехнадзоре (ранее Госатомэнергонадзор, Госатомнадзор, Федеральная служба по атомному надзору) на должности старшего научного сотрудника, начальника лаборатории и ведущего научного сотрудника.
Да, из сотрудников 3 отдела 2 Управления я не отметил Сердюка Виталия Ивановича, сменившего Кожечкина Е.И. на посту матответственного. С ним я недавно говорил по телефону. Он проживает в г. Можайске Московской области, не работает.
В 1981 г. я вместе с Кондратьевым Н.А., вместе с сотрудниками ЦИПК приезжали для обучения специалистов вопросам противодействия иностранной технической разведке. К обучению были привлечены специалисты из частей 12 ГУМО, занимающиеся этими вопросами. Тогда я последний раз посетил отдел (Рашид по моей просьбе дал мне 4 канистры с содержимым, которое я потом раздал У нас с ним были хорошие отношения). Поговорил с бывшими подчиненными. Как-то даже взгрустнулось, вспомнив коллектив в котором я работал в то время, и в котором не было не только взаимопомощи, но и люди должны были сообщать начальнику кафедры обо всем. У меня имеется много воспоминаний об этом, но это уже совсем другое дело.
( Авторский текст)
С этим событием было связано и другое. На эксперимент ожидался бывший тогда Министр обороны маршал Устинов Д.Ф. Специально для него в авральном порядке при круглосуточной работе был построен двухэтажный коттедж со всеми удобствами на берегу р. Иртыш. Коттедж располагался внутри цветущего сада, который вырастил уже состарившийся к тому времени человек, ни фамилии которого, ни имени я не знаю к моему большому сожалению. За эту работу он был награжден орденом Ленина. Все время он отдал своему саду и он никогда не думал, что его детище будет использовано для размещения коттеджа. А так и было. Полсада было вырублено, полсада затоптано солдатами-стрителями. Садовник, увидев все это, заболел и вскоре скончался. А маршал Устинов Д.Ф. так и не приехал. Он даже не предполагал, что кучка лизоблюдов так распорядится садом, созданным на голом месте и дававшем великолепные урожаи вишни, черешни, яблок, абрикосов, персиков и всего того, что растет в жарком климате на хорошей почве и при постоянном поливе.
Я хорошо помню капитана Калинина, который работал в лаборатории Сафонова Ф.Ф. Николай ничем особым не блистал, выполняя всю рутинную работу и был отличным помощником у своего начальника. По делам службы на него можно было всегда положиться. В настоящее время он уже ушел из жизни, оставив о себе добрую память. В радиохимической и радиометрической лабораториях по временам приходили и, по каким-либо причинам, уходили люди, о которых трудно было сказать что-либо плохое. Они работали как умели, как их учили и ничем другим не отличались. К ним следует отнести лейтенанта Дорофеева, любимца тогдашнего начальника отдела Турапина С.Л., друга его красавицы дочери. Но он быстро уехал на учебу и уже не вернулся. Был выпускник академии химзащиты Ролдугин В., но он отличился только своим пьянством, из-за чего был уволен из армии и уехал в г. Москву. Материально ответственным в то время работал Кожечкин Е.И. Его главная задача, мне так показалось, состояла в том, чтобы как можно больше иметь имущества, получаемого на складе для выполнения работ. Кожечкина Е.И. уволили из армии, и он уехал в г. Ростов на Дону, где и проживает.
В радиохимической лаборатории работали также Захаров Михаил Викентьевич и Кузнецов Евгений Иванович. Я их практически не знал, так как Захаров М.В., например, где-то в конце 60-х годов уволился из армии и уехал в г. Калининград, а Кузнецов - в Подмосковье. Сведений о них я не имею. Некоторое время при моей службе в в/ч 52605 лабораторией руководил Кожора Василий Игнатьевич. Как и все «хохлы» Василий Игнатьевич был тверд в управлении людьми и, насколько я помню, особой любовью у подчиненных он не пользовался. После защиты диссертации он был переведен в г. Ленинград для прохождения службы. Он кандидат технических наук. Работал начальником курсов ГО СССР. Более поздних данных я не имею.
Одним из наиболее способных сотрудников был Волков Анатолий Николаевич. Проработав в отделе некоторое время, он перевелся в в/ч 70170 в г. Ленинграде, где защитил докторскую диссертацию, стал профессором. Свою жизнь он посвятил взрывной тематике. Неоднократно он приезжал в отдел для выполнения совместных работ. Это был и есть блестящий аналитик, знаток последствий ядерных взрывов, разработчик многих идей и направлений, которые способствовали обеспечению безопасности проведения ядерных взрывов. Живет в Ленинграде, занимается вопросами экологии.
Покровский Станислав Иванович был заместителем начальника отдела. По работе я с ним не сталкивался, в компаниях не участвовал и, по мнению знавших его, он был хорошим человеком. Впоследствии он работал в 6 Управлении 12 ГУМО и оттуда ушел на пенсию. Я с ним больше никогда не встречался.
Начальниками отдела при моей работе в отделе были Турапин Сергей Лукич и Огнев Борис Иванович.
Турапин С.Л. великолепно знал ядерную тематику и пользовался большим уважением у командования. Его идеей фикс являлся показ того, что мелкодисперсная фракция частиц, образующихся при ядерных взрывах, определяет основную опасность для людей за счет ингаляционного поражения. На этой почве у него не сложились отношения с ведущими специалистами СССР в области ядерной и радиационной безопасности, которые предлагали ему не акцентировать внимание на этом вопросе. Турапин С.Л. не был даже кандидатом наук, хотя по широте своего кругозора он мог конкурировать с такими учеными, как академик Израэль Ю.А., академик Ильин и многими другими. Чтобы хоть как-то уровнять его в ученых степенях где-то в 1971 г. летом собрались специалисты из в/ч 51105, в/ч 70170, ИБФ и я, Соловьев Л.П. и написали ему диссертацию, которая была хорошо встречена научной общественностью. Однако Сергей Лукич не воспользовался представившейся возможностью стать остепененным ученым и продолжил свою работу над мелкодисперсной примесью. Он придумал установку, состоящую из ториевого генератора, воздуходувки и набора фильтров (20 и более), в качестве которых использовал противогазовые коробки. При прокачке воздуха образующийся в ториевом генераторе радиоактивный газ (радон и продукты его распада) даже при скорости прокачки ? 2 л/мин через 5 мин величина активности во всех коробках была равной друг другу. Это свидетельствует о том, что фильтсистема противогазовых коробок не способна удерживать мелкодисперсную составляющую продуктов распада тория. На основании этого вывода Турапин С.Л. сделал заключение о том, что в случае ядерной войны наша страна будет не в состоянии защитить людей от ингаляционного облучения. Это заключение естественно не могло понравиться не только командованию, но и ученым. Например, Израэль Ю.А. показал, что даже при взрывах с выбросом грунта, количество активности на частицах размером менее 50 мкм составляет величину до 0,5% от общей активности, т.е. пренебрежимо мало по сравнению с тем эффектом, который может оказать на человека внешнее облучение как за счет облака взрыва, так и за счет выпадений. Ингаляционную составляющую на этом фоне можно и не разглядеть. Однако никакие доводы не доходили до Сергея Лукича. Он, по-видимому, обиделся на вех и вся и уехал в г. Алма-Ата, где, по слухам, занимался той же мелкодисперсной примесью, но безуспешно. Тем не менее Сергей Лукич был великолепный экспериментатор, идеи которого внедрялись и после его отъезда. Например, мне лично очень нравилась идея о том, что после взрыва, радиоактивные вещества распределяются вдоль магнитных силовых линий Земли. Он попытался реализовать эту идею с помощью так называемых «схлопывающихся планшетов». Я участвовал в опытах, но на тот момент времени аппаратурное обеспечение измерений не позволило однозначно утверждать, что этот эффект имеется. Вспоминаю, как летом 1972 г. на полигон приехал первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Кунаев. Я не буду говорить о том, кто и как его встречали. Но его привели в наш отдел и Турапин С.Л. демонстрировал ему установку с противогазами. Понял ли что-либо Кунаев из показанного (хотя и должен был - все ж таки академик академии Наук Казахстана), но головой кивал. Эту же установку демонстрировали второму секретарю ЦК Компартии Казахстана Севрюкову при его нахождении на полигоне. Никаких последствий после визитов таких высокопоставленных лиц ни для людей, ни для науки не было. В настоящее время Сергея Лукича уже нет в живых. Да и интерес к теме пропал.
После Сергея Лукича начальником отдела стал Огнев Борис Иванович. Он был специалистом по метеорологии и вычислительной технике. Ядерную и радиационную безопасность он не знал, поэтому что-либо предложить и осуществить новое он просто был не в состоянии. Отличительной особенностью Бориса Ивановича была его феноменальная худоба. По этому поводу даже шутили, что если Борю поставить за карандаш, то его не будет видно. Что еще запомнилось в отношении Бориса Ивановича? Когда он был в определенном состоянии, у него была привычка звонить руководству полигона и говорить, что он не достоин руководить таким отделом. Утром он, конечно, ничего не помнил. Да, однажды на одном из опытов в штольне ожидалась неблагоприятная радиационная обстановка и весь личный состав был эвакуирован с КПА. Борис Иванович по-видимому не дослушал команду. И получилось так, что он остался один на КПА. Опыт прошел благополучно, но сколько возмущения было у Бориса Ивановича за то, что его бросили. Других событий в моей памяти не сохранилось.
Одной из наиболее важных лабораторий в отделе была дозиметрическая лаборатория, которой долгое время руководил Колодий Валентин Михайлович. Замечательный человек, добрый, отзывчивый и величайший знаток дозиметрии. Человек, который нюхом чувствовал неполадки. Прекрасный специалист, руководитель и воспитатель. Но имел один недостаток. В конце дня ему обязательно надо было выпить 100 г спирта. Он выпивал, не закусывал, а уходя (летом) срывал яблоко с яблони, которая росла у входа в наш корпус, клал его в рот и спокойно проходил через КПП. Лично мне его было очень жаль, особенно наблюдая его семейную жизнь, а он жил на этаж выше меня в одном подъезде. После службы Колодий уехал в г. Донецк и следы его затерялись.
Помощником Колодия В.М. был Ямшанов Василий Максимович. Это был честолюбивый человек, но не имея высшего образования он не мог рассчитывать на продвижение по службе. Как специалист он был на уровне Колодия В.М., но как-то так получилось, что после увольнения из армии Колодия В.М. Ямшанов тоже как-то завял и вскоре покинул ряды Вооруженных сил. Он поселился в г. Краснодаре. В настоящее время ушел из жизни.
В составе этой лаборатории была группа радиационной воздушной разведки. Как правило, в эту группу входили бывшие летчики. Сначала это был Карташев Алексей Иванович, потом Блинов Рудольф Сергеевич и, наконец, Плужко Александр Иванович. Карташев А.И. и Плужко А.И. добросовестно исполняли свои обязанности в части ведения радиационной разведки, но ни идей, ни предложений, а тем более умения излагать свои мысли они не имели и не могли. Спустя примерно лет 15 после моего ухода из отдела я встретился с Карташевым А.И., но он меня не узнал, даже после того, как я ему рассказал все о себе и о нем. Если он жив, то живет в пос. Внуково Московской области.
С Плужко А.И. я тоже встретился всего один раз в Домодедово. Я тогда встречал дочь, а Александр Иванович прилетел из г. Семипалатинска. Я предложил ему поехать ко мне в г. Обнинск. Он переночевал у меня, а на следующий день я посадил его в электричку и он уехал по своим делам. Говорят, что сейчас он живет в г. Днепропетровске.
Про Рудольфа Блинова я уже говорил выше. Хочу еще раз только посожалеть, что его не стало на этом свете. Господь знает, что делает. По-видимому, он выполнил свою миссию, которая была ему отведена на нашей Земле. А мы его вспоминали и будем вспоминать только добрым словом. Осталось немного написать о себе, в том числе и после того, как я стал начальником отдела.
Когда я руководил спектрометрией, мне и всем сотрудникам приходилось работать во взаимодействии со специалистами как военных организаций, так и гражданских. Наиболее всего запомнились совместные работы со специалистами в/ч 51105 Русовым Е.Г., Сидоровым А.И., в/ч 31650 Матущенко А.М., в/ч 70170 Волковым А.Н., ак. Химзащиты Логачевым В.А., Пятыгиным К.А., бронетанковой академии, специалистами автотракторной службы из г. Бронницы Московской области, специалистами ИБФ Захаренковым В. и многими другими, ИПГ - Ветровым В., Стукиным Е.Д., Иохельсон С.Б., Ровинским Ф.Я., Ивановым А.Б. и другими, филиала № 4ИБФ из Челябинска, филиала ИБФ из г. Семипалатинска и многих многих других. Память не беспредельна и частично что-то стирается, все ж таки прошло почти 30 лет с тех пор, как я работал с этими людьми.
Большое время отдел контактировал с конструкторами и специалистами-разработчиками ЯО из ВНИЭФ (Арзамас-16), ВНИИП (Челябинск, 65). Часто, когда проводились испытания новых изделий, осуществлялся пробоотбор в штольне, а все измерения спектрометрические проводились в отделе.
Не могу не написать добрых слов в адрес специалистов Радиевого института, которые довольно часто приезжали на полигон для выполнения специфических исследований. В частности, одним из таких исследований являлся поиск в полости взрыва следов специальных элементов, которые могут образовываться только при условиях, которые создаются в полости взрыва. Они оказывали нам и аппаратурную поддержку. Например, по нашему заказу лаборатория доктора технических наук Кривохатского разработала на базе анализатора АИ-100 спектрометр совпадений. Сущность метода измерений заключалась в том, что если у радионуклида имелись несколько гамма-линий и суммарный гамма-пик, то при наличии в свежих продуктах взрыва многих радионуклидов, гамма-линии которых накладывались друг на друга, то идентифицировать конкретные радионуклиды было практически невозможно. Надо еще сказать, что в качестве детекторов регистрации гамма-квантов использовались сцинтилляционные датчики, энергетическое разрешение которых, как правило, было не менее 10%, а в основном - (15-20)%. Полупроводниковые датчики появились где-то к моему уходу из отдела (в 1978 г.). Тогда все упростилось. Идентификация в пробах радионуклидов стала рутинной задачей. Не могу не отметить, что отдел занимал всегда ведущее место по рационализациии изобретательству. Были года, когда только 3 отдел подавал заявки на изобретения. При этом актуальность тематики была настолько высокой, что даже начальник полигона (генерал Кантиев) участвовал в разработке метода осаждения радиоактивных продуктов при взрывах НЦР. Он, как один из авторов, получил авторское свидетельство на метод. Это было как раз перед его трагической гибелью.
При начальнике полигона генерале Ступине (к сожалению имя и отчество уже не помню) планировалось провести испытание подземного ракетного комплекса. В качестве ракеты была поставлена ракета Р-75 на жидком топливе, в качестве которого должен был бы использоваться этиловый спирт. Однако, ракету заправили антифризом. Цвет и, по-видимому, запах у антифриза были схожи со спиртом. Поскольку на комплексе завершались строительные работы, то там оставалось еще некоторое количество солдат-строителей. Узнав, что ракета заправлена спиртом, один из солдат нашел аварийный кран и слил в огнетушитель (предварительно очистив его) литров 20 «спирта». Принес в казарму и вся рота (26 человек) выпила этот спирт. На утро с тяжелейшими отравлениями все были доставлены в госпиталь. Из них 6 человек умерло, остальные стали инвалидами, кто по зрению (100% потеря зрения), кто «посадил печень». Генерал Ступин вызвал меня и поставил задачу: «Определить вещество, которое привело к таким последствиям». Я ему пытался объяснить, что в отделе нет официальных экспертов, а брать на себя ответственность я не собираюсь. Дело закончилось таким диагнозом: «Жидкость, представленная на экспертизу представляет собой по своим физико-химическим свойствам вещество аналогичное антифризу». Меня же заставляли подписаться под справкой несколько иного содержания. Все анализы проводил Р.Т. Агаев, о котором я говорил выше. Подобное давление, но по другому поводу оказывал на меня бывший тогда начальником 2 Управления Г.Г. Шидловский. Отдел тогда готовил прогноз на проведение повторного взрыва в одной из штолен площадки «Догелен». В штольне уже был проведен взрыв, массив был изрезан трещинами, поэтому сложно было ожидать чего-либо оптимистического. Более того, в исходных данных для прогнозирования говорилось, что тротиловый эквивалент взрыва может составить величину от 0,1 до 3 кТ. Провели расчеты, которые показали, что при срабатывании заряда на мощность взрыва 0,1 кТ схлопывания трубы КВИ не произойдет и продукты взрыва выйдут на дневную поверхность через устья штольни. Аналогичный эффект будет при срабатывании заряда с мощностью до 0,7 кТ. Во всех остальных случаях будет благоприятная обстановка, т.е. аварийного выброса не будет. Я докладываю прогноз для двух случаев: 1) мощность взрыва составит 0,1-0,7 кТ - аварийный выброс; 2) мощность взрыва составит более 0,7 кТ -аварии не произойдет.
Шидловский Г.Г. говорит мне: «Дай конкретный прогноз, а не эти случаи: если это, то будет то, а если другое, то будет это». Я ему спокойно отвечаю, дайте мне конкретную цифру прогнозируемой мощности взрыва и я вам дам конкретный ответ. В тот момент мы не до чего не договорились. Однако на КПА были приняты определенные меры, чтобы в случае неблагоприятной обстановки эвакуировать следовало бы минимальное количество людей. На КПА тогда остались генерал Барсуков В.Н., Блинов Р.С., Щетинин В.А., Соловьев Л.П. и два шофера, которые сидели в машинах с включенными двигателями. И все вздохнули с облегчением, когда после подрыва заряда радиационная обстановка не ухудшилась. А мощность взрыва составила где-то 1,2 кТ.
Интересно было путешествие в полость взрыва штольни 148/1. Это был аварийный взрыв. Расплав через первую забивку попал в промежуток между первой и второй забивками. Был ранний выход радиоактивных продуктов, однако тугоплавких радионуклидов в атмосферу выброшено не было. Было принято решение обследовать полость взрыва. Проделана обходная выработка, начиная от второго участка забивки и примерно под углом 90? к первоначальному направлению штольни в виде отдельного штрека, через который и пошла выделенная команда. Когда мы шли по штрек, нам встречались такие богатые залежи горного хрусталя в виде друз размером 1х1 м и несколько менее, что все были в восторге. В полость мы прошли (ползком) через вывал породы. Когда осветили полость, то оказалось, что она представляет из себя сферу, с потолка и стен которой свисали сосульки застывшего шлака самых различных цветов(от белого до красного и промежуточных). На полу была линза расплава черного цвета. Диаметр полости составил по нашим измерениям где-то 9 м, что точно соответствовало расчетному ее значению.
Мощность дозы гамма-излучения в полости была в пределах 40 Мр/ч. Мы посчитали для себя безопасное время нахождения в полости, отобрали и описали пробы радиоактивных продуктов и вернулись к устью штольни. В общем, эмоций было получено много. Это был первый поход в штольню в полость взрыва. Через некоторое время полость обрушилась. Одним из интересных моментов было определение периода полувыведения радиоактивных газов (ксенон и криптон) из легких. Как это делали (Соловьев, Гусак, Блинов) - из отобранных в шаропилотные оболочки проб газообразных продуктов взрыва каждый из названных выше специалистов вдыхал полный объем легких этой смеси. Затем величина активности этой смеси измерялась на гамма-спектрометре. После чего смесь выдыхалась и проводилось повторное измерение активности, а коэффициент полувыведения определялся как частное от деления величины активности после выдоха на величину активности после вдоха. Оказалось, что вентиляция легких такова, что через 3-4 выдоха после одного вдоха радиоактивного газа легкие очищаются полностью.
Мне пришлось участвовать в определении периода полураспада Европия-154. Если познакомиться со справочниками, в которых приведены характеристики радионуклидов, включая период полураспада, то можно убедиться, что последний для Европия-154 у различных авторов оценивается величиной от 0,5 г до 6 лет. Что я сделал для определения или уточнения периода полураспада Европия-154. Я взял пробу, отобранную в полости взрыва штольни 148/1 и измерил активность радионуклидов, каждого по отдельности в пробе (Еu-152, 154 и 155). После этого через каждые три месяца одну и ту же пробу в одной и той же геометрии я измерял в течение года, после чего определить период полураспада Европия-154 не составило никакого труда. Эта величина составила 4,3 года. Об этом была напечатана статья. Мне думается, что для нашего времени (70-е - 90-е годы 20 века) было интересно использовать знание о том, что платина резонансно поглощает линию с энергией гамма-излучения в 103 кэв. Это было очень важно, в случаях, когда для измерений проб использовались сцинтилляционные гамма-спектрометры, энергетическое разрешение которых было достаточное низкое (более 10% по линии цезия-137 661 кэв) и наложение линий с энергиями 110, 103, 120 кэв друг на друга на спектре виделось в виде одного гамма-пика. Поэтому при измерении проб, в смеси которых имелись гамма-линии урана-237, нептуния-239 и других, я использовал платиновые пластины, которые ложил на сцинтиллятор. В этом случае линия 103 кэв, принадлежащая урану-237, практически уничтожилась за счет резонансного поглощения платиной, зато линия нептуния-239 оставалась полностью чистой, а точность измерений повышалась в единицы раз, что очень важно. Вспоминается случай, когда на полигоне проводился опыт «Аргон». Съехалось несколько десятков крупных военачальников и всем хотелось увидеть озеро, которое образовалось после ядерного взрыва в скважине101. Поскольку событие это неординарно, то руководство захотело встретить военачальников в районе озера жареной рыбой, ухой и естественно спиртом. Выделенная команда наловила рыбы, зажарила, сварила уху и ждет. Спирт был настоян на полыни. Свежая полынь дает великолепный зеленый цвет спирту, в который она положена. При этом все запахи уничтожаются и пьешь эту настойку как слабенькое вино. Однако после одного стакана спирта народ отключается. В общем, встречей все остались довольны.
Вспоминается научно-методическая конференция, которая проводилась на полигоне. В ней участвовали представители всех организаций Минатома, имеющих отношение к испытаниям ядерного оружия. В конце конференции был организован выезд на р. Иртыш с ухой и прочими прелестями. Все было великолепно организовано. Я к тому времени был начальником отдела, опыт работы которого, т.е. меня, был распространен в других частях и организациях в виде газеты с фотографией и описанием того, какой я хороший. У меня этот листок до сих пор хранится, только я не знаю, нужен ли тот наш опыт кому-либо в настоящее время. Ведь мы, в отличие от нынешнего сословия, действительно были людьми не только достойными уважения за свое отношение к работе, подчиненным и всему народу, но и готовыми пожертвовать здоровьем и жизнью в интересах знаний.
В процессе работы было еще множество событий, характеризовавших специалистов отдела только с хорошей стороны. Можно было бы написать еще много воспоминаний о тех далеких днях.
В контексте данного материала мне представляется интересным следующие два испытания, в которых я принимал участие. Это скважина 107, по-моему, в урочище Муржик (дату я не помню, но это было в феврале). Когда планировался подрыв заряда я обратил внимание, что вблизи боевой скважины были обнаружены немного выше и немного ниже точки зависания ядерного заряда в кернах из структурных скважин прожилки угля. На это внимание не обратили и в целом прогноз радиационной обстановки был благоприятным. После подрыва радиационная обстановка действительно оказалась благоприятной, выхода радиоактивных продуктов на дневную поверхность, насколько мне помнится, не произошло. И вот, спустя несколько дней после взрыва в начале марта было получено сообщение о том, что в 107 скважине произошла авария. Обсадная труба вместе с забивкой была выброшена на дневную поверхность, образовалось облако выброса и струя газов, которые начали свое движение в направлении ветра. Авиационная разведка сопровождала движение облака. Были отобраны пробы из облака, измерены радиационные характеристики облака. Однако сопровождение облака примерно через два часа было прекращено из-за сложных метеоусловий. В этот день был такой густой снегопад, что на расстоянии в 10 м уже не было ничего видно. Снегопад способствовал практически полному вымыванию радиоактивных продуктов из облака и струи газа . Надо сказать, что в отобранных пробах были идентифицированы тугоплавкие радионуклиды типа Zr-97 и 95 и Ce-144. Это свидетельствовало о том, что в продукте выброса были вещества из полости взрыва. Этот факт не был зафиксирован нашими вероятными противниками на то время только благодаря погодным условиям. Ну, а что произошло после взрыва представить не трудно. Загорелся уголь, в полости создалось давление, превышающее литостатическое давление забивки и обсадных труб и мы получили то, что получили. Это было интереснейшее явление. Я даже результаты анализа проб радиоактивных продуктов поместил в свою диссертацию.
Вторым опытом было испытание так называемой «нейтронной бомбы». Для участия в опыте были привлечены специалисты Минздрава СССР (институт биофизики и его филиалы), Гидромет СССР (ИПГ), Минобороны и другие. Планировалось оценить воздействие нейтронного потока ядерного взрыва на животных, продукты, и технику. Задача нашего отдела заключалась в обеспечении дозиметрических измерений в самой штольне, на устье, ППА и КПА, а также ведение авиационной разведки, отбор и анализ проб, полученных в результате нейтронного облучения образцов. К тому времени спектрометрическая группа была оснащена современным оборудованием, поэтому измерения и анализ проб не представлял особых затруднений. Просто объем работы был настолько велик, что в течение первых трех суток пришлось работать практически без отдыха. Особенно много измерений было произведено по биологическим пробам. Результаты анализа биологических проб позволили расширить наши знания о поражающем действии нейтронного облучения. В этом опыте испытывались, например, кабины для танкистов. Основной материал, из которого состояла кабина, был алюминий. Считалось, что за счет высокоэнергетических нейтронов активация алюминия будет небольшой. Экипаж после взрыва нейтронной бомбы сможет выполнять боевое задание. Последствия облучения оказались в некотором противоречии с теорией. После облучения кабина оказалась настолько мощным источником излучения, что экипаж, находясь в ней, однозначно бы погиб. Образовавшийся радионуклид алюминия с периодом полураспада 2, 3 мин. испускает высокоэнергетичные гамма-кванты, которые создадут дозу облучения экипажа не позволяющую выполнять боевую задачу.
Было определено воздействие на колбасные изделия различных сортов, консервы, которые входят в рацион войск, муку и даже на фурнитуру (пуговицы, нашивки, звезды, кокарды и т.д.). В результате эксперимента были получены бесценные материалы, которые следовало использовать для повышения боеготовности войск, выживания людей в условиях нейтронного облучения. Конечно, я осветил только малую толику того, что делалось на этом опыте и то с точки зрения специалиста, участвовавшего в измерении отдельных видов проб.
Когда меня назначили начальником отдела, я просто навел элементарный порядок и дисциплину, контролировал работу и благодарил за ее выполнение. При всяком удобном случае я повышал, в пределах нормы, оклады и офицерам и служащим. Зря никого не наказывал, любимчиков не заводил. Работал наравне со всеми и даже больше. Поэтому отдел был всегда первым и в НИПе и в управлении. То есть, я вел себя как обычный человек, каким и был, звездной болезнью не страдал, да и отчего бы. К старым задачам отдела при моем приходе в ранг начальника отдела появилась новая задача - противодействие иностранной технической разведке и даже была открыта всеобъемлющая тема «Стратосфера», а потом встал вопрос о миграции радионуклидов при подземных ядерных взрывах, модельные опыты со взрывчатыми веществами и много еще чего. Поэтому мух ловить было некогда. Рашид Агаев занимался в основном материально-техническим обеспечением работ. Я уже говорил, что это порядочный человек, готовый оказать помощь при необходимости. Мне неоднократно пришлось летать в Москву по различным вопросам. Из всех случаев запомнилось возвращение из Москвы в 1977 глубокой осенью. Мы подлетали к своему аэродрому уже ночью. Ветер был такой силы, что я думал, что наш АН-24 того и гляди развалится. Но у нас же были классные летчики, они посадили самолет, и я благодарил бога за эту посадку.
Хочу остановиться на случае с генералом Кантиевым, бывшим начальником полигона. По своей натуре он был хулиган. На построениях хороших слов, кроме мата, от него нельзя было дождаться. По заведенной привычке, его избрали депутатом горского совета г. Семипалатинска. Однажды он улетел на заседание совета на нашем самолете АН-24. Заседание завершилось к вечеру. Дело было зимой. Погода неустойчивая. Двухслойная дымка. Командиром экипажа был командир эскадрильи полковник Фархутдинов, который кроме самолета водил и вертолет. Как правило, на испытания руководство и некоторые специалисты летали на вертолете и так же возвращались. Однажды я летел с ним после опыта. Мы везли только пробы, причем высокоактивные. Мы их сложили в хвосте вертолета, а сами сели на скамейки по оба борта и вдруг я стал замечать, что мы как-то ныряем в воздухе. Посмотрел в иллюминатор и увидел под нами высоковольтную ЛЭП. Фархутдинов то нырял под провода, то поднимался над ними. Пришлось запретить ему эти фокусы, когда на борту пассажиры. Правда, он мне говорил, что они отрабатывают упражнения, на что я ему сказал: «Отрабатывай, но без нас». Возвращаясь к Семипалатинску хочу досказать, что когда Фархутдинов запросил погоду в районе аэродрома, то дежурный рассказал ему о сложной метеообстановке и сказал, что не только садиться на аэродроме, но и лететь нельзя. После доклада Кантиеву последний сказал: «Какой же ты заслуженный летчик, если боишься лететь?» Эти слова решили все. Самолет благополучно долетел до аэродрома, стал снижаться, выпустил шасси, снизил скорость до посадочной, пробил один инверсионный слой и самолет уже был готов сесть, как попал во второй слой. Земля пропала и командир вынужден был взять ручку управления на себя и дать газ, чтобы пойти на второй круг. Но это ему не удалось. После того, как самолет задрал нос, скорости не хватило, чтобы оторваться от почти приблизившейся земли. Более того, самолет несколько просел и ударился хвостовой частью о землю. Земля была как камень. Мороз в этот день стоял более -30? С. После удара хвост отвалился, а передняя часть кабины ударилась о землю. Мгновенно погибли 6 человек - командир корабля, штурман, генерал Кантиев и еще три офицера. С техника самолета сняло скальп, но он остался жив, у начальника связи ободрало мясо до костей на обеих ногах, остальные (еще три человека) получили различные травмы. Я в этот день патрулировал и слышал и рев самолета, и удар о землю. Хоронили погибших порознь, но для прощания установили все шесть гробов в Доме офицеров. Кантиева похоронили в г. Владикавказе как национального героя Северной Осетии (нынешней Алании). Было жаль людей, было жаль человека, который сыграл такую роль в авиакатастрофе, но ничего поправить было нельзя.
В 1979 г. я был переведен в Минсредмаш офицером действующего резерва. Мне пришлось работать старшим преподавателем в ЦИПКе на спецкафедре. Я занимался вопросами противодействия иностранной технической разведке.
Перевелся я туда с помощью Кондратьева Николая Александровича, бывшего начальника отдела ЭМИ на полигоне. Почему вдруг он предложил мне работу и оказал содействие, я не знаю. В то время наше знакомство заключалось только в том, что мы знали друг друга в лицо и здоровались. Но, тем более, я ему благодарен за помощь. Там я написал учебник по вопросам противодействия и познакомился со многими хорошими и порядочными людьми. После этого я более семи лет работал замначальника отдела и начальником отдела в институте ГО СССР, а затем работал в Минрадиопроме. С февраля 1991 г. работаю в Ростехнадзоре (ранее Госатомэнергонадзор, Госатомнадзор, Федеральная служба по атомному надзору) на должности старшего научного сотрудника, начальника лаборатории и ведущего научного сотрудника.
Да, из сотрудников 3 отдела 2 Управления я не отметил Сердюка Виталия Ивановича, сменившего Кожечкина Е.И. на посту матответственного. С ним я недавно говорил по телефону. Он проживает в г. Можайске Московской области, не работает.
В 1981 г. я вместе с Кондратьевым Н.А., вместе с сотрудниками ЦИПК приезжали для обучения специалистов вопросам противодействия иностранной технической разведке. К обучению были привлечены специалисты из частей 12 ГУМО, занимающиеся этими вопросами. Тогда я последний раз посетил отдел (Рашид по моей просьбе дал мне 4 канистры с содержимым, которое я потом раздал У нас с ним были хорошие отношения). Поговорил с бывшими подчиненными. Как-то даже взгрустнулось, вспомнив коллектив в котором я работал в то время, и в котором не было не только взаимопомощи, но и люди должны были сообщать начальнику кафедры обо всем. У меня имеется много воспоминаний об этом, но это уже совсем другое дело.