Человек на пляже, в широкополой шляпе, в очках и трогательной белой рубашке, аккуратно застегнутой на все пуговицы.
Он приходит сюда в 7 утра. Когда море дышит прохладой и вокруг почти никого. Его жена, седая благообразная женщина в белом сарафане расстилает на гальке покрывало. Они неспешно раздеваются. Осторожно, чуть поёживаясь, входят в недвижную воду и плывут вдаль. Рассекают прозрачную синь привычным брассом до самых буйков и обратно. Затем садятся, завернутые в полотенца, и подставляют лица щадящему солнцу. Они почти не говорят. Но, их внутренний спокойный диалог не нарушает звонкой утренней тишины. Потом он достаёт нотную тетрадь, карандаш и пишет ноты, поглядывая на горизонт, вороша камешки у ног, попивая чай из термоса. Она сидит рядом и читает книгу. Они давно друг друга изучили. Они слились воедино. Они пара старых лебедей. Величественных и непобедимых. Так рождается музыка. Однажды мы услышим ее.
- А Брамса, между прочим, считали подражателем, не имеющим своего лица. А Баха устаревшим и не уместным. Губайдуллина же считала, что они со Шнитке творят для далеких потомков, которые только и будут способны оценить прелесть атональной музыки.
- Это, как концептуалисты, перечеркнувшие реализм. Или новая волна поэтов, отметающих любые структуры.
- Что-то вроде того. И вообще, мой друг, не стоит переживать, если признания пока не случилось. Художник должен быть в стороне от этой мишуры. От толп фанатов и любопытных сми. От шума и веяний моды. У нас другие задачи. И если есть хотя бы трое людей, кому нравится то, что ты делаешь - вот тебе и причина продолжать и искать. Какая разница- трое их или миллион?!