Революция в психоаналитическом мышлении: еще раз Бейтсон, еще раз контрперенос
Я уже писал, что открытие важности контрпереноса в психоанализе привело к открытиям, важным и для теории психического развития, хотя эти открытия так до сих пор в нее - психоаналитическую теорию психического развития - не интегрированы.
Есть еще повод вернуться к выдающейся роли психоаналитических открытий в области исследований контрпереноса…
Важнейшим источником сведений о «контрпереносной революции» в психоанализе на русском языке является сборник «Эра контрпереноса», изданный в Москве в 2005 году под редакцией Игоря Романова, едва ли не самого авторитетного кляйнианца на постсоветском пространстве (и гражданина незалежної i самостійної Україні, между прочим).
Все больше убеждаюсь, что исследования контрпереноса, начавшиеся в психоаналитическом сообществе ровно в середине XX века, были повивальной бабкой подлинной революции в психоаналитическом мышлении, - революции, которая до сих пор не завершена. «Есть у революции начало…»
Отмечу две (не единственные) составляющие этой революции.
Во-первых, исследования контрпереноса позволили увидеть существенно более сложный характер взаимного воздействия аналитика и пациента друг на друга, чем традиционно описывалось.
Во-вторых, эти исследования позволили прийти к более честной постановке вопроса о болезни/здоровье двух лиц, взаимодействующих в психоаналитическом процессе, - на позициях аналитика и пациента.
I. Во второй половине 50-х годов прошлого века группа американских ученых, во многом, воспитанных психоанализом, но накопивших к воспитателям-психоаналитикам множество вопросов, сомнений и критических возражений, взялись за конкретную задачу, поставленную, как сказали бы сегодня в России, «Вашингтонским обкомом»: а разберитесь-ка вы с вопросом об истоках шизофрении. Исследователи ответили, как было принято в СССР: «партия сказала: надо! комсомол ответил: есть!» И таки-разобрались. Из переведенных на русский язык см. книги Грегори Бейтсона и Пола Вацлавика, в том числе, написанные в соавторстве с другими исследователями.
Среди прочего, эти ученые критиковали психоанализ за то, что человеческая коммуникация, включая ее вербальную и невербальную составляющие, понимается психоаналитиками в логике рефлекторной парадигмы «стимул-реакция». Например, пациент посылает аналитику сообщение (стимул), на которое аналитик реагирует ответным сообщением (реакция) и, наоборот, аналитик посылает сообщение, а пациент отвечает. Та же парадигма неявно лежит в основе и психоаналитических теорий развития человеческой психики в рамках взаимодействия «мать (взрослый) - ребенок».
Такому подходу группа исследователей во главе с Бейтсоном противопоставила «системный подход», согласно которому, например, коммуникация между пациентом и аналитиком включает в себя длинные цепочки: аналитик направил пациенту сообщение, которое вызвало ответное сообщение пациента, которое, в свою очередь, вызвало новое сообщение аналитика пациенту и новый ответ последнего и т.д. И всякое обособление из этой цепочки отдельного звена «сообщил - получил ответ» серьезно искажает всю картину реальной коммуникации.
«Бейтсоновский подход» получил дальнейшее развитие в семейной психотерапии, но в психоанализе этот подход не применяется до сих пор - за редкими исключениями. Об одном таком исключении, обязанном своим появлением исследованиям контрпереноса, я и хочу рассказать.
Пока психоанализ занимался исключительно переносом, а контрперенос упоминался лишь как нечто вредное и чуть ли не постыдное (для профессионального аналитика, прошедшего долгое обучение), картины длинных цепочек коммуникации между пациентом и аналитиком возникнуть и не могло. Но начавшиеся исследования контрпереноса открыли такую возможность.
В 1953 году (за несколько лет до того, как Бейтсон с коллегами сформулировали свой подход к анализу человеческих коммуникаций) аргентинский психоаналитик польско-австрийского происхождения Генрих Ракер (1910-1961, в 1939 эмигрировал из Вены в Буэнос-Айрес) писал о взаимодействии перенос - контрперенос:
«Так же, как контрперенос является психологическим откликом на реальные и воображаемые переносы анализируемого, так и перенос является откликом на реальные или воображаемые контрпереносы аналитика. Анализ фантазий пациента о контрпереносе, которые, в самом широком смысле, являются причинами и следствиями переносов, - самая существенная часть анализа переносов. Восприятие фантазий пациентов относительно контрпереноса будет зависеть, в свою очередь, от того, в какой степени сам аналитик воспринимает свои контрпереносные процессы: от постоянства и глубины его сознательного контакта с самим собой» (Ракер Г. Значение и использование контрпереноса // Романов И. (ред.) Эра контрпереноса. Антология психоаналитических исследований (1949-1999). М., 2005, с 297).
Таким образом, можно утверждать, что обвиняя психоаналитиков в том, что они следуют парадигме «стимул - реакция» Бейтсон с коллегами несколько опоздали: уже не все.
10 лет спустя (1967) Вацлавик сделал оговорку: на «так называемых неофрейдистов» критика не распространяется (Вацлавик П., Бивин Дж., Джексон Д. Прагматика человеческих коммуникаций. Изучение паттернов, патологий и парадоксов взаимодействия. М., 2000, с. 20). Однако этой оговорки явно недостаточно: Ракер никогда не принадлежал к «неофрейдистам».
II. В упомянутой статье Ракер не ограничивается исследованием контрпереноса, но и ставит важнейший (для истории любой науки) вопрос: как могло случиться, что феномен контрпереноса, обозначенный Фрейдом еще в 1910 году (в докладе на втором конгрессе «психоаналитического интернационала»), в течение последующих 40 лет не был исследован психоаналитиками?
Причину такой задержки Ракер видит в прочности инфантильной идеализации профессионального аналитика, прежде всего, - в идеале объективности аналитика внутри аналитической ситуации:
«Первое искажение правды в “мифе об аналитической ситуации” - что анализ есть взаимодействие между больным и здоровым человеком. Правда состоит в том, что это взаимодействие между двумя личностями, у каждой из которых Эго находится под давлением Ид, Супер-Эго и внешнего мира; каждой личности присущи свои внутренние и внешние зависимости, тревоги и патологические защиты <…>. Истинная объективность основана на форме внутреннего разделения, позволяющей аналитику сделать себя (собственный контрперенос и субъективность) объектом постоянного наблюдения и анализа. Эта позиция также позволяет ему быть относительно “объективным” по отношению к анализируемому» (Ракер Г., там же, с. 298-9).
К приведенным словам (первая часть цитаты) Ракер делает сноску:
«Очень важно осознавать это “равенство”, поскольку иначе существует огромная опасность, что определенные пережитки “патриархального порядка” приведут к искажению аналитической ситуации. Дефицит научных исследований контрпереноса является выражением “социального неравенства” в сообществе аналитиков и анализируемых и указывает на необходимость “социальной реформы”, которая может осуществиться только через большее осознание контрпереноса. Потому что пока мы вытесняем, например, наше желание невротически доминировать над анализируемым (а мы действительно этого хотим одной из частей своей личности), мы не можем освободить последнего от его невротической зависимости, и пока мы вытесняем нашу невротическую зависимость от него (а мы действительно частично зависим от него), мы не можем освободить его от потребности невротически доминировать над нами».
Хотелось бы узнать у коллег, принадлежащих как к психоанализу, так и к другим психотерапевтическим школам, мнения о размышлениях Ракера, особенно, касающихся равенства/неравенства психотерапевта и клиента.