Собирающимся в родители.
Помню, годам к 22 во мне созрела готовность обзавестись детишками. Институт был позади, слово «карьера» в те времена носило негативный оттенок. Место работы определялось обязательным трехлетним распределением, а восхождение по служебной лестнице, при всем усердии, было больше делом времени. Собственное детство было еще не так далеко в прошлом, близки были все удачи и обиды, ясны достоинства и недостатки воспитательной деятельности родителей в отношении себя любимой. Я точно знала, как буду воспитывать своих чад (их будет двое, как и нас с сестрой), что разрешу и запрещу, какие книжки прочитаю, в какие парки и театры свожу, в какой спорт отдам, чему научу. И уж точно, буду самой правильной матерью в истории человечества.
Часть первая. Страшилка.
Готовность обрела реальную перспективу вскоре после замужества и обнаружения известных симптомов. В ожидании своего первого сокровища я основательно подкрепила запас знаний о взращивании детей кучей отечественной литературы по этому вопросу.
Непреложными истинами выступали: кормление грудью, точные часы кормления с ночным перерывом, объем пищи, привес и прирост младенца, гуляние непременно на улице (не на балконе!), содержание ребенка в одном помещении (не таскать по квартире), только в своей кроватке (боже упаси - дома в коляске), уход матери (а не всех членов семьи), запрет электромагнитных приборов поблизости, всего уже и не помню.
С первых часов появления на свет долгожданного наследника выяснилось, что он об этой литературе и остальных моих познаниях понятия не имеет и считаться с ними не собирается. Кормиться по режиму он не желал категорически, да и как определить время начала следующего кормления, если предыдущее длилось два часа с перманентным срыгиванием, засыпанием и парой переодеваний (памперсов мы еще не знали). День и ночь сынуля не различал, спал подряд не более получаса, а затем голосил, требуя ношения на руках. Ел он мало, в параметры не укладывался. Я считала себя никчемной неумехой и несостоятельной мамашей. Навещавшая нас доктор из районной поликлиники успокаивала, что все идет, как надо, и снова разъясняла уже засевшие "в печенках" пункты инструкции по эксплуатации младенца.
Ежедневные, по инструкции, два часа гуляния с коляской в тупом одиночестве (плееров мы тоже еще не знали), особенно зимой, представлялись мне просто выкинутыми в никуда. Находиться возле телевизора с младенцем (тоже по инструкции) было нельзя. Уйти из дома одной более, чем на час, не удавалось, простой поход в ближний продмаг или в аптеку уже был праздником. В общем, молодая мамаша (по инструкции) должна быть на год, как минимум, вычеркнута из жизни, правда, прямым текстом в умных книгах об этом не говорилось, а самой, неопытной, об этом было заранее не догадаться. Наибольшая трудность первого года состояла именно в несправедливости этой оторванности, а не в физической усталости и «недосыпе», ведь остальные домочадцы по-прежнему были свободны и независимы, хотя, конечно, любили, жалели нашу кроху и иногда выгуливали.
Сюда же примешивалась постоянная тревога: «вдруг я делаю что-то не так», не ведомая прежде ответственность. Уже к двум месяцам на бровках ребенка у переносицы появились предательские желтоватые чешуйки, предвещавшие жуткий последующий диатез, переросший в экзему. Год мы трудно боролись с диатезом средствами, от которых ребенок, и без того страшновато выглядевший, становился то грязновато-зеленым, то синим, то малиновым, то не слабо пахнущим (некоторые мази мы покупал в ветеринарной аптеке), без особенных результатов. Кожа на щечках плавилась на глазах, зуд не давал покоя ни ребенку, ни нянькам. А закончилось все с окончанием грудного вскармливания. Почему умные книги и такие же умные врачи не подсказали мне прекратить кормить грудью и не мучить себя и дитя?!
Когда сыну исполнился год, я вышла на работу, освободившись хотя бы от физического заточения, ибо, как показала дальнейшая жизнь, все другие степени несвободы, связанные с детьми - пожизненные, без отпусков, выходных и перерывов на обед. Чудо мое осталось на полтора года, до следующего моего декретного отпуска, на попечении моей бабушки, делившей со мной все эти трудности (вечная память моей дорогой Агнии Платоновне Киселевой!). Хлебнув первую дозу материнства, я подумывала теперь о корректировке количества планируемых чад в сторону уменьшения.
Часть вторая. Агитка.
Прошел еще год. Ужасы первого опыта стали приглушаться в памяти. Сын окреп, стал меньше капризничать и больше радовать, хотя забот по-прежнему хватало. Про жизнь «для себя» было давно и надолго забыто, я с этим смирилась. Поэтому, когда известные симптомы снова дали о себе знать, подумала, что девочка (или кто будет), нам не помешает, и, пожалуй, я отважусь пройти этот путь еще раз. Два веских довода из моего нового мироощущения, далекие друг от друга, как бузина и киевский дядя, решили вопрос. Первым, как ни странно, стало желание еще раз почувствовать непередаваемое словами ощущение кормления младенца грудью. А вторым - элементарный страх за ребенка, ставшего главным смыслом жизни, самым сильным эмоциональным фактором; страх за такого бесконечно любимого и дорогого, и такого хрупкого. Если что… - не пережить! Пусть будет хотя бы двое.
Беременность была страшно токсикозной, но родилась девочка быстро и легко, с первых часов была со мной постоянно, и мы сразу по-женски поняли друг друга. Я критически переосмыслила все инструкции, а дочка с ними согласилась. Она вовремя и быстро ела, спала ночью, «гуляла» в коляске на балконе, мирно бодрствовала в коляске около меня, когда я занималась хозяйством, сыном или ненадолго усаживалась перед телевизором. Сначала я укачивала ее перед сном, но потом, месяца в три, обнаружила ее в кроватке заснувшей самостоятельно. До сих пор помню охватившее меня чувство благодарности к этой крохе. Месяца в два на личике появилось несколько диатезных точек, но они благополучно исчезли, когда я подержала ее голенькой в коляске на открытом солнце, благо было лето. Девочка вела себя так хорошо, что времени хватало на обоих детей, сыну даже доставалось больше внимания. К тому же подросший и поздоровевший сын стал «выездным», с ним уже активнее занимались другие члены семьи, а в три года он пошел в садик. Первый год с сыном казался вечностью, первый год дочки пролетел незаметно. Я уже не терзалась такими страхами, комплексами неполноценности и несвободой. Все окружающие в один голос говорили, что после рождения дочки я даже существенно похорошела. Потом я часто размышляла: как здорово, что решилась на второго ребенка, а ведь могла так и думать, что все младенцы - чудовища.
Когда младенчество моих деток было уже позади, мне попалась по-настоящему толковая книга о них: Пенелопа Лич, «Младенец и ребенок от 0 до 5 лет». Если бы вовремя, скольких душевных терзаний я избежала бы, и насколько успешнее и счастливее было бы начало моего материнства. Оказалось, это не я была нерадивой матерью, а ребенок не вписывался в стандарт и требовал других приемов выхаживания, которые подробно и психологически тонко описаны в этой книге.
Теперь у меня уже трое внуков. Все пятеро младенцев, прошедших через мои руки, были совершенно разными, как разнятся по характеру взрослые люди. Одни держат в постоянном напряжении, с другими легко «договориться», есть «прилипалки» и недотроги, хохотушки и нытики. Потом они подрастают, наступает очередь новых проблем, но это уже другая глава бесконечной повести о материнстве