Повесть о моей семье
Они стояли на перроне Тираспольского вокзала - две женщины и четверо детей, когда к ним подошли двое в штатском. Недолго поговорив, мужчины увели матерей. Их арест не был громом средь ясного неба: и месяца не прошло с тех пор, как арестовали мужа Ханы - Моисея, а две недели назад забрали и мужа ее золовки Лии. Шел 1937 год.Женщины решили бежать. Все вещи были упакованы в чемоданы и отданы на хранение соседям, с которыми давно дружили, часть взяли с собой. Самой старшей, Октябрине, весной исполнилось четырнадцать, самому младшему, Миле, два с половиной года. Майе и Тамаре десять и восемь лет. Дети решили сами добираться к родственникам в Одессу: квитанции на багаж остались в кармане у Лии, но билеты на поезд, к счастью, оказались у них. В Одессе жила семья двоюродного брата Лии и Моисея, - дядя Иосиф, его жена Клара и их трое детей. В прежние времена они часто бывали у них, ходили на море, каждый приезд был праздником. В этот раз все было по-другому: у тети Клары потемнело в глазах, когда она увидела на пороге всю четверку племянников. За ее мужем пока не пришли, но угроза ареста витала над его головой уже давно. Сейчас он был в отъезде. Как могла она взять к своим трем еще четверых, к тому же "детей врагов народа"? Неделю они погостили, а потом она посадила их на поезд и отправила обратно. Возвращаться, однако, было некуда, - обе квартиры уже опечатали. Дети несколько дней жили на большой веранде Майиного дома, теплые августовские ночи позволяли это. Сердобольные соседи их подкармливали, а потом вызвали милицию. Их распределили по разным детдомам. Майя с Милей оказались в Ананьеве, Октябрина с Тамарой в Купенске на Украине. Октябрина - Рина, как ее называли близкие… С единственной сохранившейся довоенной фотокарточки смотрит нежная девушка в белом беретике, со светлыми пышными волосами и ясными прозрачными глазами. Рина была серьезной и целеустремленной. Внешне и характером похожая на отца, она прекрасно училась в школе и замечательно играла на пианино. В те годы мало кто мог позволить себе такую роскошь, но родители Октябрины Аненской были не последними людьми в городе. Однако все это в прошлом, сейчас все они, Рина и ее младшая сестренка Тамара, Майя и маленький Миля стали детьми врагов народа. Октябрину, названную именем великой революции, исключили из комсомола.
Чистка рядов прошлась частой гребенкой по родителям еще весной, когда отца исключили из партии. Вокруг шла тотальная слежка, доносы, аресты… Партия, в которую они вступали не на торжественных собраниях, а на подпольных сходках, за чьи идеи они боролись и подвергались пыткам Сигуранцы, усомнилась в чистоте их помыслов и отвергла. После ареста Моисея мама написала письмо с просьбой разобраться Наркому - товарищу Ежову, но оно уже не дойдет по адресу, осталось в кармане пиджака дяди Давида. Давид Швидкий на пару лет старше отца, они были вместе еще со времен румынской тюрьмы, оба проходили по Процессу 108 большевиков в 1919-м году. Давида тогда осудили на 10 лет каторги, а Моисея посадили на три года. Им повезло, другим дали больше или казнили.
Родители бурно прожили молодость, с идеей и верой, но не в высшие силы, нет. Они верили в то, что своими руками построят счастливую жизнь для народа, что все это могут, надо только идти, не уклоняясь, по пути, проложенному партией. Этот путь они вычерчивали еще с юности, изучали тайно и легально труды великих идеологов коммунизма не из пыльных учебников. Разбираясь в тонкостях, сомневаясь и нащупывая наиболее прямые дороги, они на самом деле получили возможность участвовать в строительстве прекрасного будущего для всех, им позволили руководить, направлять. Это было хорошее время, лет десять-двенадцать настоящего счастья. С переносом столицы Молдавии вся верхушка правительства переехала из Балты в Тирасполь. Моисей с Анной в последние годы жили в жилой части Дома Советов на Пушкина, на втором этаже нового дома, построенного специально для партийных работников. Им дали двухкомнатную квартиру со всеми удобствами - невероятная роскошь по тем временам, когда половина жила в коммуналках, половина в домах без водопровода и с печным отоплением, и все подвалы тоже заселены. У них были пианино и патефон, а на стене в гостиной висел большой портрет маленькой Рины. Ее учили музыке, а по вечерам, когда дети укладывались спать, Хана с Мойшале, так она его называла, иногда танцевали вальсы. Дети росли без бабушек и дедушек, все многочисленные родственники остались в Оргееве. С ними нельзя переписываться и поддерживать отношения, ведь с 1919 года это уже буржуазная Румыния, но они есть друг у друга. Лия с Давидом жили совсем рядом, обе семьи часто собирались, отмечали советские праздники. В их жизни не было места религии, они строили новый мир равенства для всех народов, без разделения на нации. Дома говорили по-русски, идиш был только для того, что не должно дойти до детских ушей. Главное место в их жизни занимала работа, и они не просто много работали, они горели на работе. В последние годы Моисей был председателем Горсовета Тирасполя, он часто писал и издавался в местной и центральной партийной прессе. Анна уже восемь лет руководила Рабфаком и преподавала историю партии. Отец Майи и Мили, Давид Швидкий, в прошлом печатник, в Тирасполе заведовал Политиздатом, был директором хлебозавода. Майю назвали в честь пролетарского праздника - Первого мая. Отец иногда брал ее с собой на завод, там ее кормили свежим ржаным хлебом, аромат которого она запомнила на всю жизнь. Мама Лия работала в Обкоме партии. В своей черной кожанке и кожаной фуражке она ездила с инспекциями, инструктировала, занималась проблемами женщин и детских садов, - работы было непочатый край. Часто бывала в Москве на конференциях, заседала в комитетах, занималась общественными делами. В 1937-м году она заведовала отделом партбилетов в ЦК партии. Домработница ей помогала по хозяйству и с детьми все годы - сначала с Майей, потом с маленьким Милей. Было много друзей, товарищей по работе, с которыми они любили собираться. Когда еще жили в Балте, они даже называли это Обществом ЖЕП ("живи, ешь, пей"). Единственные близкие родственники и соратники, к которым они часто ездили, - те самые Клара с Иосифом. Иосиф Флешлер - двоюродный брат Лии и Моисея, был тоже из их Оргеевской коммунистической ячейки, он студент исторического института и лектор истории партии. Клара - его жена - вместе с Анной участвовала в подпольном комсомольском кружке в Оргееве, позднее в юности они вместе жили в Одессе. Трое детей Иосифа и Клары Флешлер носят имена вождей революции - Фридрих, Роза и Майя. Клара работает на большой перчаточной фабрике, ее тоже никогда не бывает дома, она активистка и общественница, и с ними живет ее сестра. Сестра работает на рыбной фабрике и помогает по хозяйству. С работы она приносит головы больших морских рыб. Когда они туда приезжают, всегда на столе стоит суп из этих голов. Одно плохо - общая удушающая атмосфера подозрительности. Даже когда садятся обедать, надо закрывать двери: пусть лучше никто из соседей не знает, что вы едите, чтоб не пришло в голову написать донос. Иосифа арестовали дома, он успел сказать Кларе, чтоб та отказалась от него. Тогда женам предлагали отказываться от мужей, тем самым подтверждая их виновность, но это спасало семью. Клара так и сделала, и ее с детьми не тронули, но Лия этого предательства ей так никогда и не простила.
Обе семьи уже давно сидят на чемоданах, они понимают, что арест, скорее всего, не минуем. В июне арестовали Г.И.Старого, большевика с дореволюционным стажем, который руководил ими еще во время бессарабского подполья, а потом поставил в руководство республикой. После этого последовали аресты всей партийной верхушки: НКВД искало шпионов, и "на Молдавии" оказался богатейший "неразработанный пласт" - все эти бессарабские коммунисты, которые, конечно же, являются членами контр-революционной организации.
Майя часто встречала отца с работы, он всегда проходил через переулок с ул. Пушкина на Карла Маркса, где они жили. И в этот день тоже она вышла ему навстречу. Папа уже был у перекрестка, когда к нему подошли два человека и на ее глазах увели. Они оба не успели ничего сказать друг другу. Вскоре домой пришли с обыском. Проверили ящики комода, стола, перебирали книги. Подозрение вызвало ее лото с картами разных стран. Увы, вещественного доказательства из него не получилось. Службисты крутили и его и так, и этак, но приписать к делу детскую игру не смогли. Скуден перечень изъятого у Давида при обыске, ничего запрещенного не нашлось: только "портрет", справки, удостоверения и письмо Анны на имя Ежова.
продолжение следует
Чистка рядов прошлась частой гребенкой по родителям еще весной, когда отца исключили из партии. Вокруг шла тотальная слежка, доносы, аресты… Партия, в которую они вступали не на торжественных собраниях, а на подпольных сходках, за чьи идеи они боролись и подвергались пыткам Сигуранцы, усомнилась в чистоте их помыслов и отвергла. После ареста Моисея мама написала письмо с просьбой разобраться Наркому - товарищу Ежову, но оно уже не дойдет по адресу, осталось в кармане пиджака дяди Давида. Давид Швидкий на пару лет старше отца, они были вместе еще со времен румынской тюрьмы, оба проходили по Процессу 108 большевиков в 1919-м году. Давида тогда осудили на 10 лет каторги, а Моисея посадили на три года. Им повезло, другим дали больше или казнили.
Родители бурно прожили молодость, с идеей и верой, но не в высшие силы, нет. Они верили в то, что своими руками построят счастливую жизнь для народа, что все это могут, надо только идти, не уклоняясь, по пути, проложенному партией. Этот путь они вычерчивали еще с юности, изучали тайно и легально труды великих идеологов коммунизма не из пыльных учебников. Разбираясь в тонкостях, сомневаясь и нащупывая наиболее прямые дороги, они на самом деле получили возможность участвовать в строительстве прекрасного будущего для всех, им позволили руководить, направлять. Это было хорошее время, лет десять-двенадцать настоящего счастья. С переносом столицы Молдавии вся верхушка правительства переехала из Балты в Тирасполь. Моисей с Анной в последние годы жили в жилой части Дома Советов на Пушкина, на втором этаже нового дома, построенного специально для партийных работников. Им дали двухкомнатную квартиру со всеми удобствами - невероятная роскошь по тем временам, когда половина жила в коммуналках, половина в домах без водопровода и с печным отоплением, и все подвалы тоже заселены. У них были пианино и патефон, а на стене в гостиной висел большой портрет маленькой Рины. Ее учили музыке, а по вечерам, когда дети укладывались спать, Хана с Мойшале, так она его называла, иногда танцевали вальсы. Дети росли без бабушек и дедушек, все многочисленные родственники остались в Оргееве. С ними нельзя переписываться и поддерживать отношения, ведь с 1919 года это уже буржуазная Румыния, но они есть друг у друга. Лия с Давидом жили совсем рядом, обе семьи часто собирались, отмечали советские праздники. В их жизни не было места религии, они строили новый мир равенства для всех народов, без разделения на нации. Дома говорили по-русски, идиш был только для того, что не должно дойти до детских ушей. Главное место в их жизни занимала работа, и они не просто много работали, они горели на работе. В последние годы Моисей был председателем Горсовета Тирасполя, он часто писал и издавался в местной и центральной партийной прессе. Анна уже восемь лет руководила Рабфаком и преподавала историю партии. Отец Майи и Мили, Давид Швидкий, в прошлом печатник, в Тирасполе заведовал Политиздатом, был директором хлебозавода. Майю назвали в честь пролетарского праздника - Первого мая. Отец иногда брал ее с собой на завод, там ее кормили свежим ржаным хлебом, аромат которого она запомнила на всю жизнь. Мама Лия работала в Обкоме партии. В своей черной кожанке и кожаной фуражке она ездила с инспекциями, инструктировала, занималась проблемами женщин и детских садов, - работы было непочатый край. Часто бывала в Москве на конференциях, заседала в комитетах, занималась общественными делами. В 1937-м году она заведовала отделом партбилетов в ЦК партии. Домработница ей помогала по хозяйству и с детьми все годы - сначала с Майей, потом с маленьким Милей. Было много друзей, товарищей по работе, с которыми они любили собираться. Когда еще жили в Балте, они даже называли это Обществом ЖЕП ("живи, ешь, пей"). Единственные близкие родственники и соратники, к которым они часто ездили, - те самые Клара с Иосифом. Иосиф Флешлер - двоюродный брат Лии и Моисея, был тоже из их Оргеевской коммунистической ячейки, он студент исторического института и лектор истории партии. Клара - его жена - вместе с Анной участвовала в подпольном комсомольском кружке в Оргееве, позднее в юности они вместе жили в Одессе. Трое детей Иосифа и Клары Флешлер носят имена вождей революции - Фридрих, Роза и Майя. Клара работает на большой перчаточной фабрике, ее тоже никогда не бывает дома, она активистка и общественница, и с ними живет ее сестра. Сестра работает на рыбной фабрике и помогает по хозяйству. С работы она приносит головы больших морских рыб. Когда они туда приезжают, всегда на столе стоит суп из этих голов. Одно плохо - общая удушающая атмосфера подозрительности. Даже когда садятся обедать, надо закрывать двери: пусть лучше никто из соседей не знает, что вы едите, чтоб не пришло в голову написать донос. Иосифа арестовали дома, он успел сказать Кларе, чтоб та отказалась от него. Тогда женам предлагали отказываться от мужей, тем самым подтверждая их виновность, но это спасало семью. Клара так и сделала, и ее с детьми не тронули, но Лия этого предательства ей так никогда и не простила.
Обе семьи уже давно сидят на чемоданах, они понимают, что арест, скорее всего, не минуем. В июне арестовали Г.И.Старого, большевика с дореволюционным стажем, который руководил ими еще во время бессарабского подполья, а потом поставил в руководство республикой. После этого последовали аресты всей партийной верхушки: НКВД искало шпионов, и "на Молдавии" оказался богатейший "неразработанный пласт" - все эти бессарабские коммунисты, которые, конечно же, являются членами контр-революционной организации.
Майя часто встречала отца с работы, он всегда проходил через переулок с ул. Пушкина на Карла Маркса, где они жили. И в этот день тоже она вышла ему навстречу. Папа уже был у перекрестка, когда к нему подошли два человека и на ее глазах увели. Они оба не успели ничего сказать друг другу. Вскоре домой пришли с обыском. Проверили ящики комода, стола, перебирали книги. Подозрение вызвало ее лото с картами разных стран. Увы, вещественного доказательства из него не получилось. Службисты крутили и его и так, и этак, но приписать к делу детскую игру не смогли. Скуден перечень изъятого у Давида при обыске, ничего запрещенного не нашлось: только "портрет", справки, удостоверения и письмо Анны на имя Ежова.
продолжение следует