Как дуб дуба дал (сказка)
Над старым парком всю ночь бушевала непогода, а к утру среди изрядно потрёпанной и прополосканной растительности не досчитались огромного старого дуба.
Он картинно разлёгся меж деревьев, перегородив несколько парковых дорожек. Падая, этот гигант зацепил своими мощными корявыми ветвями соседей, обломав и им часть веток, снёс и подмял под себя молоденькие деревца и кустарники. В месте излома ствола обнажилась вся его трухлявость и изъеденность древоточцами, короедами, мхами, грибами и лишайниками. Да и ветви дуба, прежде раскидистые, а теперь нелепо торчащие вверх, были существенно лысоваты. Стар был дуб, время пришло.
Утром парк зашелестел на лёгком ветерке и выглянувшем на вымытом небе солнце о ночном происшествии.
Речь взяла старейшая в парке сосна. Она была даже старше дуба, помнила его ещё росточком, и его кончина неприятно напомнила о собственной бренности и намекнула на очерёдность отхода обратно в прах и тлен. Горестно-скрипуче покачивая макушкой, сосна изрекла: «Наш парк понёс невосполнимую утрату. Трагическая безвременная кончина отняла у нас великого гражданина нашего парка. Он был образцом красоты, силы, раскидистости, плодовитости, надеждой, опорой и защитой подрастающего поколения. Его вклад в наше общее растительное дело трудно переоценить. Никогда до него… никогда больше…всегда ярким примером… память о нём… вечно…»
Дерева старшего возраста повздыхали из вежливости, плакучая ива даже уронила несколько слезинок, и понимающе переглянулись: «Ясное дело, чувствует старуха, что следующая буря - её. А дубу уж давно пора было. Да и все там будем».
Дерева помоложе, скорбно склонив головы и приопустив ветки, про себя облегченно вздохнули: «Просторнее стало, светлее, можно теперь самим шире раскинуться». Они были уже сильными и стойкими и не нуждались в защите и опоре.
Совсем молодые недоумённо взирали на ветки покойника, которые прежде шелестели над головой, а теперь неестественно торчали на уровне их собственных. Эти ветви дуба и других взрослых деревьев создавали над ними шатёр, который и вправду прикрывал их от палящего солнца, рассеивал ветер, ливни и град, сохранял влажной почву, в общем, создавал уютную тепличку. Им было немного жаль старика, но собственная старость и кончина были далеки, а жизнь сулила ещё так много бурных вёсен, весёлых лет, красивых осеней, что печаль их была легка и не долга.
Маленькие росточки, всего пяток лет назад вылупившиеся кто из желудей, кто из кленовых «вертолётиков», кто из шишечных семян, вообще не понимали, о чём сыр-бор. Просто обнаружили, что небо над ними, которое раньше было то нежно-, то ярко-зелёным, то рыжим с хаотичными чёрными кружевными прожилками, теперь вдруг стало невозможно яркого, невиданного раньше цвета, а по листочкам и иголочкам побежали кусаче-жгучие лучики чего-то ослепительного.
По-настоящему горевала об умершем дубе только пожилая рябина, росшая поодаль. Ещё в своей юности она загляделась на статного красавца-дуба, всю жизнь была в него тайно влюблена, мечтала перебраться к нему поближе и прикоснуться ветвями.
Не случилось.
Он картинно разлёгся меж деревьев, перегородив несколько парковых дорожек. Падая, этот гигант зацепил своими мощными корявыми ветвями соседей, обломав и им часть веток, снёс и подмял под себя молоденькие деревца и кустарники. В месте излома ствола обнажилась вся его трухлявость и изъеденность древоточцами, короедами, мхами, грибами и лишайниками. Да и ветви дуба, прежде раскидистые, а теперь нелепо торчащие вверх, были существенно лысоваты. Стар был дуб, время пришло.
Утром парк зашелестел на лёгком ветерке и выглянувшем на вымытом небе солнце о ночном происшествии.
Речь взяла старейшая в парке сосна. Она была даже старше дуба, помнила его ещё росточком, и его кончина неприятно напомнила о собственной бренности и намекнула на очерёдность отхода обратно в прах и тлен. Горестно-скрипуче покачивая макушкой, сосна изрекла: «Наш парк понёс невосполнимую утрату. Трагическая безвременная кончина отняла у нас великого гражданина нашего парка. Он был образцом красоты, силы, раскидистости, плодовитости, надеждой, опорой и защитой подрастающего поколения. Его вклад в наше общее растительное дело трудно переоценить. Никогда до него… никогда больше…всегда ярким примером… память о нём… вечно…»
Дерева старшего возраста повздыхали из вежливости, плакучая ива даже уронила несколько слезинок, и понимающе переглянулись: «Ясное дело, чувствует старуха, что следующая буря - её. А дубу уж давно пора было. Да и все там будем».
Дерева помоложе, скорбно склонив головы и приопустив ветки, про себя облегченно вздохнули: «Просторнее стало, светлее, можно теперь самим шире раскинуться». Они были уже сильными и стойкими и не нуждались в защите и опоре.
Совсем молодые недоумённо взирали на ветки покойника, которые прежде шелестели над головой, а теперь неестественно торчали на уровне их собственных. Эти ветви дуба и других взрослых деревьев создавали над ними шатёр, который и вправду прикрывал их от палящего солнца, рассеивал ветер, ливни и град, сохранял влажной почву, в общем, создавал уютную тепличку. Им было немного жаль старика, но собственная старость и кончина были далеки, а жизнь сулила ещё так много бурных вёсен, весёлых лет, красивых осеней, что печаль их была легка и не долга.
Маленькие росточки, всего пяток лет назад вылупившиеся кто из желудей, кто из кленовых «вертолётиков», кто из шишечных семян, вообще не понимали, о чём сыр-бор. Просто обнаружили, что небо над ними, которое раньше было то нежно-, то ярко-зелёным, то рыжим с хаотичными чёрными кружевными прожилками, теперь вдруг стало невозможно яркого, невиданного раньше цвета, а по листочкам и иголочкам побежали кусаче-жгучие лучики чего-то ослепительного.
По-настоящему горевала об умершем дубе только пожилая рябина, росшая поодаль. Ещё в своей юности она загляделась на статного красавца-дуба, всю жизнь была в него тайно влюблена, мечтала перебраться к нему поближе и прикоснуться ветвями.
Не случилось.