история новыми глазами - часть 2
Дневник 1990
В первый день 1990 года Гюнтер Грасс сделал следующую запись в начатом днев-нике: «Заядлым охотником до писания дневников я не являюсь. Должно произойти нечто из ряда вон, чтобы сподвигнуть меня на подобное занятие. Как это было, например, в 1969 году, когда в ФРГ сложилась возможность для демократической смены власти и я бросил свою конторку, чтобы посвятить себя избирательной кампании в пользу СДПГ. После победы на выборах, достигнутой с небольшим перевесом голосов, из этого получилась книга. ...Теперь же я собираюсь, раз за разом пересекая границу между обоими немецкими государствами, вмешаться в предвыборные баталии (майские и декабрьские выборы). Признаться... мне хотелось бы засесть за нормальную рукопись - возможно, с широким замахом - про то, как, встретившись в Гданьске в День Всех Святых, две вдовы, госпожа Пянтковская и госпожа Решке, разрабатывают некий план, а поскольку наступившие перемены им благоприятствуют, то за этим вскоре следуют конкретные дела в виде создания акционерного общества с ограниченной ответственностью, дабы учредить польско-германское миротворческое кладбище. Однако дневник настаивает на приоритете.
Вечером во дворе появилась жаба. Размером с крупную морскую свинку, она напомнила мне тех жерлянок, которые прошлой осенью с наступлением темноты оглушали своими заунывными криками ближние и дальние окрестности: крики жерлянки. Я взял ее за передние лапки, поднял, чтобы Ута (жена Гюнтера Грасса) ее сфотографировала. Мешковатое тело обвисло. Она вся оцепенела. В том числе ее зеленые, ничего не видящие глаза с оранжевой поперечиной. Только зоб пульсировал. Что нужно этой жерлянке в моем дневнике, чужой, непонятной и пригодной разве что для названия - еще не знаю для чего: "Крик жерлянки"?»
На следующий день Грасс продолжил размышлять над задуманным сюжетом: «И все-таки пусть вдова Пянтковская встретится с вдовцом Александром Решке в День Всех Святых, а именно у Доминиканского крытого рынка, пусть они там вместе покупают цветы. Разумеется, в год больших перемен. Или, может, лучше это будет День поминовения усопших? Так или иначе, будет ноябрь. Цветы для кладбища. Но ее мать похоронена в Вильно, где родилась сама дочь; его мать похоронена в Рейнланде, хотя она, как и сын, родилась в Данциге. О том и заходит разговор: кто и где хотел бы быть похоронен? Из этого и других разговоров, по ходу которых вдова и вдовец сближаются, рождается идея немецко-польского миротворческого кладбища. Он говорит: "Ведь сейчас многое сделалось возможным, поэтому должно же стать возможным самому выбрать для себя место последнего покоя". Она хочет быть похороненной в Вильно, откуда ей пришлось уехать шестнадцати лет от роду, он - в Данциге/ Гданьске, который покинул шестнадцатилет-ним солдатом. Другие хотят того же. Тысячи людей. Это должно стать возможным».
К концу января на тех страницах дневника, где продолжается обдумывание новой книги, появляется еще одна сюжетная линия и новый персонаж - «предприимчивый бенгалец, а на самом деле марвари из Калькутты. Немного позже он откроет частную фирму велорикш: дешево и экологично. За рулем - поляки. Он сознает значение глобальных изменений климата, предсказывает выращивание риса в низовье Вислы. Его ирония относительно "расточительного использования земли" немецко-польским миротворческим кладбищем. При его посредничестве богатые марвари покупают верфь им. Ленина (бывшую верфь Шихау), а вскоре начинается приток бенгальцев из Калькутты и Бангладеш. Однако развитие этой побочной сюжетной линии будет происходить на заднем плане, оставляя ее исход открытым. Мой бенгалец (марвари) представляет собой гибрид из Дауда Хайдера (нашего калькуттского гида) и Салмана Рушди: путаник и одновременно человек практичный, интеллектуал и простак, верящий в чудеса и просвещенный. Источником его верований служит смесь различных религий, и, по его мнению, жерлянка - вовсе не горевестница, а предсказательница счастливых перемен. Кстати, особенно охотно пользуются услугами польских велорикш немецкие туристы и немецкие обитатели приютов для престарелых, именуемых "покойницкими". Мой бенгалец (марвари) мог бы пускаться во всевозможные теологические спекуляции по поводу богини Кали и Черной Мадонны Ченстоховской».
Повесть «Крик жерлянки» сочинялась и писалась по горячим следам действительных событий, непосредственным событием являлся сам писатель. Отсюда так точны все ее польские реалии, относящиеся, в частности, к Гданьску, где Грасс побывал и осенью 1989 года, в те самые ноябрьские дни, когда начинается повесть, и в 1990 году, когда он приезжал в Польшу, чтобы получить звание почетного доктора Познанского университета, или позднее, в составе официальной делегации, сопровождавшей государственный визит федерального президента Рихарда фон Вайцзеккера. Вне программы того визита Грасс внимательно осмотрел территории бывших данцигских кладбищ, то есть произвел, по его собственным словам, «локализацию» повести. В 1991 году, когда он уже непосредственно работал над рукописью, Грасс вновь посетил Гданьск, из-за чего в повести появились удивительные страницы описания костела Тела Христова с хранящейся там мумией. Он присутствовал на похоронах своего кашубского родственника (а Грасс продолжает поддерживать тесные связи с кашубской родней), отсюда пронзительное описание поминок по Эрне Бракуп в Бжезно.
Грасс даже размышлял над тем, чтобы опубликовать повесть и дневник вместе, единой книгой. Наверное, тогда документальная точность описанных реальных событий еще резче контрастировала бы с абсолютной утопичностью идеи главных героев книги, решивших учредить немецко-германское акционерное общество по созданию миротворческого кладбища. (Дневник был опубликован отдельным изданием в 2009 году).
Грасс не только постоянно иронизирует над главными героями повести, наделяя немецкого профессора Решке чудаковатостью, а польскую реставратора-позолотчицу Пентковскую излишней горячностью, он выставляет в довольно сомнительном свете и рассказчика (за которым угадывается автор), которому то изменяет память, то он признается в собственной склонности к чрезмерному фантазированию. Это делается для того, чтобы заставить читателя засомневаться, а следовательно, вовлечь его в разговор, размышления, спор, обсуждение проблем. Сам Грасс называет в дневнике свою повесть «горько-комической».
Десять лет спустя. Конец века и новое тысячелетие
Грасс наделяет своих персонажей, немецкого профессора Решке и бенгальского предпринимателя Четтерджи, даром предвидения, поэтому временной горизонт повести простирается до конца девяностых годов двадцатого века. Однако им не удается предугадать, что в самом начале следующего тысячелетия судьба немецких беженцев привлечет к себе в Германии столь неожиданно широкий и пристальный интерес.
Немалую роль в этом сыграл именно Гюнтер Грасс, точнее, его новелла «Траектория краба», в которой писатель вновь возвращается к Данцигу, трагедии беженцев, которые погибли на океанском лайнере «Вильгельм Густлофф», затопленном советской подводной лодкой под командованием Александра Маринеско.
Немецкий читатель, взявший в руки новую книгу Грасса, обычно имеет дело не только с самим литературным произведением. Одновременно на читателя обрушивается лавина газетных рецензий и журнальных публикаций, книжной новинке посвящаются целые полосы под броскими заголовками, а то и спецвыпуски или большие серии статей. То же самое происходит на радио и на телевидении, начиная с новостных выпусков и заканчивая документальными фильмами, телевизионными ток-шоу, многочисленными интервью, в которых журналисты беседуют не только с Гюнтером Грассом, но и с литературными критиками, авторитетными лидерами общественного мнения, а также с политиками или видными экспертами, высказывающими свои суждения как о художественных достоинствах или недостатках новой книги, так и о поднятых в ней проблемах.
Читатель оказывается вовлеченным в острые споры, которые быстро приобретают характер широкой общественной дискуссии, привлекают к себе всеобщее внимание, становятся предметом оживленного обмена мнениями в кругу семьи, среди друзей и знакомых, но публикации Грасса не раз доводили дело и до официальных заявлений крупных общественных организаций, политических партий и даже до дебатов бундестага.
Так произошло и с «Траекторией краба». В день премьеры - 4 февраля 2002 года - журнал «Шпигель», самый популярный и влиятельный информационный еженедельник страны, охватывающий шестимиллионную аудиторию, сделал новую книгу Грасса главной темой номера, поместив на обложке портрет автора, изображение тонущего лайнера и броский заголовок «Немецкий "Титаник"». Книга сразу же вырвалась в лидеры списка бестселлеров. За первый же квартал был установлен рекорд - продано свыше полумиллиона экземпляров.
«Траектория краба» еще долго оставалась в фокусе общественного внимания. Книга послужила сильным импульсом для публичной дискуссии, ознаменовавшей собой поворот в национальном сознании немцев по отношению к исторической политике и культуре памяти.
Грасс берет на себя ответственность за то, что он сам и его поколение литераторов долгое время уклонялись от темы, продолжавшей оставаться саднящей раной для многих миллионов немцев. Ведь, как говорится в новелле, «именно его поколение и было обязано поведать о страданиях беженцев из Восточной Пруссии... О таких страданиях... нельзя было молчать все эти годы лишь потому, что важнее казались признание огромной собственной вины и горячее покаяние; нельзя было отдавать то, что замалчивалось, на откуп правым и реваншистам. Это упущение безмерно».
Кладбище несуществующих кладбищ
В Данциге существовали около трех десятков некрополей разных религиозных общин. После войны они пришли в запустение, ибо ухаживать за могилами было некому. Прежнее немецкое население подверглось депортации, а новым польским жителям, переселенным сюда из восточных областей страны или из советских республик, приходилось заниматься более насущными проблемами, и прежде всего восстановлением полностью разрушенного города, собственным обустройством. К семидесятым годам старые кладбища были окончательно закрыты, их сровняли с землей, на их месте разбили парки и скверы.
Утопическая идея миротворческого кладбища в Гданьске, где могли бы быть погребены бывшие жители Данцига, описана в повести столь достоверно, с такими подробностями практического, организационного и экономического характера, что нашлись читатели, которые поверили в ее реальность. Из далекой Австралии в муниципалитет Гданьска пришло, например, письмо от пожилой уроженки Данцига, просившей зарезервировать ей место на миротворческом кладбище. Разумеется, такого кладбища в Гданьске нет. Но в начале девяностых годов, когда в Гданьске стал проявляться интерес к историческому прошлому, к вкладу немцев в его богатое культурное наследие, возникла инициатива создать мемориал, напоминающий об уничтоженных некрополях. Вполне вероятно, что свою роль сыграла и повесть Гюнтера Грасса.
Инициативу по созданию особого мемориала деятельно поддержал глава тогдашнего городского совета Павел Адамович, нынешний мэр Гданьска, которого по здешней традиции называют «президентом». Мемориал возник при костеле Тела Христова на улице 3-го мая, который упоминается в повести. Деревья и «живая изгородь» изображают стены храма с центральным нефом и приделами. Внутри символического храма установлена гранитная плита, которая служит как бы алтарем и одновременно гробницей. Основание монумента сложено из обломков могильных надгробий с бывших кладбищ различных религиозных общин. Эти обломки обнаружили в самых разных местах и свезли сюда. Цоколь монумента опоясан надписью, которая воспроизводит слова из стихотворения «Кадиш» еврейской поэтессы Маши Калеко, посвященного сотням тысяч похороненных, чьи имена не значатся на надгробных камнях, а известны только Богу. Лучи алтарных светильников направлены в небо, единое для всех вероисповеданий.
Мемориал «Кладбище несуществующих кладбищ» был открыт 24 мая 2000 года по случаю Первого всемирного слета данцигцев как дань памяти нынешних жителей Гданьска всем тем, кто населял этот город раньше независимо от их национальности и вероисповедания. Мемориал стал символическим местом встречи ушедших поколений с живущими сегодня и поколениями будущими. Всемирные слеты данцигцев проходят с тех пор каждые пять лет. Очередной слет состоялся в мае 2010 года.
Павел Адамович сказал о них: «Всемирные слеты данцигцев служат формированию нашей данцигской идентичности. Представители различных национальностей и вероисповеданий способствовали своим трудом величию Данцига. Здесь были шотландцы, голландцы и евреи, но прежде всего поляки и немцы. Мы, нынешнее поколение жителей Данцига, их наследники. Если нас всерьез заботят собственный город и его традиции, нам нельзя забывать этих людей. Память о них, об их вкладе в историю города является нашим историческим и нравственным долгом. Забывать при мысли о Данциге про немцев было бы столь же абсурдно, как если бы при мысли о Вильно пренебречь польским вкладом в его традиции».
Борис Хлебников
Р.S. Повесть «Крик жерлянки» посвящена Хелене Вольф (1906-1994), американской издательнице Гюнтера Грасса, с которой его связывала долголетняя близкая дружба. В 1933 году, после прихода нацистов к власти, Хелена Вольф и ее супруг Курт Вольф, легендарный первый издатель Франца Кафки, были вынуждены бежать из Германии.