Казнь
Очень жарко. Иду по улице, вдыхая сухой пыльный воздух, жмусь к стенам, отбрасывающим хоть небольшую тень, негромко ругаюсь на человечество, считающее себя покорителем природы, владыкой мира, но на деле не умеющее создать даже банальной прохлады. Куда я иду? Почему не спрячусь от солнца, например, под живописной берёзой на берегу речки? Не знаю. Что-то тянет меня в самый центр. Я уже почти пришёл. Площадь виднеется в конце улицы. Оттуда доносятся низкие ритмичные звуки, в народе почему-то называемые музыкой, виднеется пританцовывающая людская масса, заполняющая, видимо, большую часть площади. Подхожу, встаю в самом углу в тени, прислонившись к стене, с трудом побарываю желание закрыть глаза и не видеть ничего вокруг.
По периметру площади разместились палатки со всяким съестным. Пиво льётся рекой, безоблачное давящее небо рассекается дымом от сигарет и от жарящихся в промышленных масштабах шашлыков. Площадь полна людей. Народ выпивает, жрёт, веселится, празднует. Виновник торжества возвышается на странном постаменте с дальнего от меня края площади. На него больно смотреть - он весь ослепительно ярко светится. Но свет как будто неуверенно дрожит, переливаясь нездоровыми оттенками бледно-жёлтого и бордового. За его спиной чуть подрагивают нелепо скрюченные белоснежные крылья, придавленные столбом, к которому он привязан. Привыкнув к свету, пытаюсь разглядеть его. Чистые правильные черты лица, добрые глаза... Он ещё совсем ребёнок! Лет двенадцать, не больше. Его растерянный испуганный взгляд блуждает по толпе, лишь временами устремляясь под ноги. Присмотревшись, понимаю, что полутораметровый постамент под ним сплетён из разномастных веток и хвороста. Ошарашено озираюсь, не попал ли я случайно в средние века?.. Нет, не попал - люди на площади одеты вполне современно, радуются мёртвой электронной музыке, восторженно кричат что-то в трубки мобильных телефонов и курят, курят, курят...
Тем временем музыка притихла. Из толпы вышел солидно одетый мужчина и стал громким наглым хорошо поставленным голосом вещать.
- Граждане! Сегодня великий праздник! Радуйтесь! Веселитесь!
Толпа одобрительно гудит. Видно, как многие радостно обнимаются, целуются.
- Давайте дружно поднимем стаканы за бессмертие рода человеческого!
Все охотно выпивают, парочки обмениваются ещё более страстными поцелуями.
- Мы живы, невзирая на все старания несознательных государств, стремящихся завязать войну, которая уничтожит весь мир, несмотря на враждебность природы, убивавшей нас прежде когтями и клыками зверей, суровыми морозами и засухами, наводнениями и землетрясениями, а теперь посягающей на самое святое - на сущность человеческую, подбрасывая промеж настоящих людей немало генетических уродов, мутантов.
Толпа свистит. Слышатся гневные возгласы: "Уничтожить!", "Расстрелять всех гадов!"
- Мы - homo sapiens - вершина эволюции! Мы - владыки мира! Мы не допустим, чтобы какие-либо другие существа заняли наше место!
Толпа орёт: "Не допустим!", "Раздавим их всех!"
К оратору подходит торжественно одетый священник, видимо, какой-нибудь глава духовенства, кивает ему, и, обратившись к народу, слащаво начинает:
- Братья и сёстры!
Толпа плавно умолкает. Все внимательно слушают.
- Возблагодарим Господа! Он заботится о нас, блудных сыновьях своих, направляет на путь истинный, освещает его!
Толпа в знак благодарности склоняет головы.
- Господь снизослал откровение нашим смиренным монахам, раскрыв подлый замысел лукавого. Нечистый послал к нам слугу своего, коварно преображённого в ангельское обличие, чтобы сбить нас с пути истинного на погибель всеобщую. Господь любит нас! Господь дал нам возможность воспрепятствовать беде! Да воспользуемся ею! Низвергнем это исчадие ада в геенну огненную, его породившую!
Толпа неистовствует. Раздаются крики: "Огня!", "Низвергнем!", "Очистим Землю от нечисти!"
Священник низко кланяется, отходит в сторону. Первый оратор продолжает:
- Граждане! Сегодня праздник жизни! Вечной счастливой жизни! Давайте разожжём костёр до небес, как символ победы! Великой победы над злой природой, над кознями Сатаны, над всем, что безуспешно пыталось, и столь же безуспешно будет пытаться остановить род людской! Празднуйте! Веселитесь! Любите друг друга! Танцуйте! Пусть будет музыка!
Вновь зазвучали безжизненные бьющие по мозгам ритмы. Оратор прикуривает сигарету, три раза картинно затягивается, и бросает её под постамент, на котором затравленно вжимается в столб дрожащий ангел. Толпа восторженно ахает, люди танцуют, целуются, хлопают в ладоши. Постамент постепенно разгорается, ангел на нём судорожно дёргает крыльями, тщетно пытается освободиться. Кажется, кричу: "О глухие небеса! Услышьте меня хотя бы сейчас! Заберите меня вместо него! Вы же знаете, что он ни в чём не виновен! Только в непростительной чистоте и наивности. Дайте ему шанс!" Небеса чуть хмурятся, с напускным безразличием взирают на происходящее и, как всегда, молчат. Огонь поднимается всё резвее, и вот уже язычки пламени лижут колени ангела.
Мир внезапно окрашивается в бордовые цвета. Как подкошенный, падаю на колени. От постамента волнами льётся свет, густой как кровь, почти осязаемый. Он сводит с ума, реальность уплывает - исчезают веселящиеся, как ни в чём не бывало, люди, гаснет их примитивная музыка. Остался только агонизирующий ангел, и появился ещё призрачный человек с короткими седыми волосами, усами, грустными глазами и необычной гармошкой. И он заиграл, проникновенно, хлёстко, от души. Его музыка полна боли и отчаянья. Кажется, свет, излучаемый ангелом, пульсирует в такт музыке. Ангел, свет, музыка - весь мир сливается в одно неделимое целое, становится всё ярче и интенсивнее и, достигнув кульминации, вместе с резким диссонирующим финальным аккордом гаснет.
Открываю глаза, с трудом поднимаюсь, держась за стену. Темно. Накрапывает дождь. Смутно припоминаю, где я, как и зачем тут оказался. Осматриваюсь. На дальней стороне площади что-то чуть светится. Вспыхнувшая на миг надежда тут же обрывается. Просто угли ещё местами чуть тлеют. Прихрамывая, иду к кострищу через площадь. Под ногами хрустит битое стекло. Обхожу вокруг остывающих останков постамента. Замечаю валяющееся в стороне чудом уцелевшее перо. Дрожащими руками поднимаю его, прижимаю к щеке, целую его. Были бы у меня крылья, воткнул бы его между своих перьев, а так... Иду в центр площади, всматриваюсь под ноги, ищу между осколками стекла и окурками что-нибудь подходящее. Наверняка кто-нибудь обронил. О! Цепочка с крестиком! Сминаю и отдираю крестик, приспосабливаю к цепочке перо, вешаю себе на шею. Да, больно будет всё время соприкасаться с частичкой Его. Да, больно будет всегда помнить. Но такое нельзя забывать...
Задрав голову, глядя на холодное мрачное плачущее небо, пошатываясь, иду прочь. Прочь из города. Прочь от людей.
По периметру площади разместились палатки со всяким съестным. Пиво льётся рекой, безоблачное давящее небо рассекается дымом от сигарет и от жарящихся в промышленных масштабах шашлыков. Площадь полна людей. Народ выпивает, жрёт, веселится, празднует. Виновник торжества возвышается на странном постаменте с дальнего от меня края площади. На него больно смотреть - он весь ослепительно ярко светится. Но свет как будто неуверенно дрожит, переливаясь нездоровыми оттенками бледно-жёлтого и бордового. За его спиной чуть подрагивают нелепо скрюченные белоснежные крылья, придавленные столбом, к которому он привязан. Привыкнув к свету, пытаюсь разглядеть его. Чистые правильные черты лица, добрые глаза... Он ещё совсем ребёнок! Лет двенадцать, не больше. Его растерянный испуганный взгляд блуждает по толпе, лишь временами устремляясь под ноги. Присмотревшись, понимаю, что полутораметровый постамент под ним сплетён из разномастных веток и хвороста. Ошарашено озираюсь, не попал ли я случайно в средние века?.. Нет, не попал - люди на площади одеты вполне современно, радуются мёртвой электронной музыке, восторженно кричат что-то в трубки мобильных телефонов и курят, курят, курят...
Тем временем музыка притихла. Из толпы вышел солидно одетый мужчина и стал громким наглым хорошо поставленным голосом вещать.
- Граждане! Сегодня великий праздник! Радуйтесь! Веселитесь!
Толпа одобрительно гудит. Видно, как многие радостно обнимаются, целуются.
- Давайте дружно поднимем стаканы за бессмертие рода человеческого!
Все охотно выпивают, парочки обмениваются ещё более страстными поцелуями.
- Мы живы, невзирая на все старания несознательных государств, стремящихся завязать войну, которая уничтожит весь мир, несмотря на враждебность природы, убивавшей нас прежде когтями и клыками зверей, суровыми морозами и засухами, наводнениями и землетрясениями, а теперь посягающей на самое святое - на сущность человеческую, подбрасывая промеж настоящих людей немало генетических уродов, мутантов.
Толпа свистит. Слышатся гневные возгласы: "Уничтожить!", "Расстрелять всех гадов!"
- Мы - homo sapiens - вершина эволюции! Мы - владыки мира! Мы не допустим, чтобы какие-либо другие существа заняли наше место!
Толпа орёт: "Не допустим!", "Раздавим их всех!"
К оратору подходит торжественно одетый священник, видимо, какой-нибудь глава духовенства, кивает ему, и, обратившись к народу, слащаво начинает:
- Братья и сёстры!
Толпа плавно умолкает. Все внимательно слушают.
- Возблагодарим Господа! Он заботится о нас, блудных сыновьях своих, направляет на путь истинный, освещает его!
Толпа в знак благодарности склоняет головы.
- Господь снизослал откровение нашим смиренным монахам, раскрыв подлый замысел лукавого. Нечистый послал к нам слугу своего, коварно преображённого в ангельское обличие, чтобы сбить нас с пути истинного на погибель всеобщую. Господь любит нас! Господь дал нам возможность воспрепятствовать беде! Да воспользуемся ею! Низвергнем это исчадие ада в геенну огненную, его породившую!
Толпа неистовствует. Раздаются крики: "Огня!", "Низвергнем!", "Очистим Землю от нечисти!"
Священник низко кланяется, отходит в сторону. Первый оратор продолжает:
- Граждане! Сегодня праздник жизни! Вечной счастливой жизни! Давайте разожжём костёр до небес, как символ победы! Великой победы над злой природой, над кознями Сатаны, над всем, что безуспешно пыталось, и столь же безуспешно будет пытаться остановить род людской! Празднуйте! Веселитесь! Любите друг друга! Танцуйте! Пусть будет музыка!
Вновь зазвучали безжизненные бьющие по мозгам ритмы. Оратор прикуривает сигарету, три раза картинно затягивается, и бросает её под постамент, на котором затравленно вжимается в столб дрожащий ангел. Толпа восторженно ахает, люди танцуют, целуются, хлопают в ладоши. Постамент постепенно разгорается, ангел на нём судорожно дёргает крыльями, тщетно пытается освободиться. Кажется, кричу: "О глухие небеса! Услышьте меня хотя бы сейчас! Заберите меня вместо него! Вы же знаете, что он ни в чём не виновен! Только в непростительной чистоте и наивности. Дайте ему шанс!" Небеса чуть хмурятся, с напускным безразличием взирают на происходящее и, как всегда, молчат. Огонь поднимается всё резвее, и вот уже язычки пламени лижут колени ангела.
Мир внезапно окрашивается в бордовые цвета. Как подкошенный, падаю на колени. От постамента волнами льётся свет, густой как кровь, почти осязаемый. Он сводит с ума, реальность уплывает - исчезают веселящиеся, как ни в чём не бывало, люди, гаснет их примитивная музыка. Остался только агонизирующий ангел, и появился ещё призрачный человек с короткими седыми волосами, усами, грустными глазами и необычной гармошкой. И он заиграл, проникновенно, хлёстко, от души. Его музыка полна боли и отчаянья. Кажется, свет, излучаемый ангелом, пульсирует в такт музыке. Ангел, свет, музыка - весь мир сливается в одно неделимое целое, становится всё ярче и интенсивнее и, достигнув кульминации, вместе с резким диссонирующим финальным аккордом гаснет.
Открываю глаза, с трудом поднимаюсь, держась за стену. Темно. Накрапывает дождь. Смутно припоминаю, где я, как и зачем тут оказался. Осматриваюсь. На дальней стороне площади что-то чуть светится. Вспыхнувшая на миг надежда тут же обрывается. Просто угли ещё местами чуть тлеют. Прихрамывая, иду к кострищу через площадь. Под ногами хрустит битое стекло. Обхожу вокруг остывающих останков постамента. Замечаю валяющееся в стороне чудом уцелевшее перо. Дрожащими руками поднимаю его, прижимаю к щеке, целую его. Были бы у меня крылья, воткнул бы его между своих перьев, а так... Иду в центр площади, всматриваюсь под ноги, ищу между осколками стекла и окурками что-нибудь подходящее. Наверняка кто-нибудь обронил. О! Цепочка с крестиком! Сминаю и отдираю крестик, приспосабливаю к цепочке перо, вешаю себе на шею. Да, больно будет всё время соприкасаться с частичкой Его. Да, больно будет всегда помнить. Но такое нельзя забывать...
Задрав голову, глядя на холодное мрачное плачущее небо, пошатываясь, иду прочь. Прочь из города. Прочь от людей.