Изобрѣталъ ли Ломоносовъ русскій языкъ?
Господа язычники и нѣкоторые другіе (напр. г-н Галковскій) наивно заявляютъ, что:
«- "Русский" язык в современном виде сочинил Ломоносов, он написал "Грамматику". На этом "русском" языке до него никто и никогда не говорил. Язык полностью искусственный, созданный на основе церковно-славянского (старо-болгарского)
- а на каком языке до Ломоносова разговаривали русские ?
- Ну уж всяко не на "русском". Таких славянских языков было несколько, и они значительно отличались. Многое из изначальных языков сохранилось в диалектах, которые теперь уничтожены. И болгаризмов типа "враг", "храм" и т.п. в них сроду не было.»
На самомъ дѣлѣ, русскій дѣловой и повседневный письменный языкъ уже существовалъ и развивался за нѣсколько вѣковъ до Ломоносова, который его не «создалъ», а просто систематизировалъ.
Онъ употреблялся въ законодательныхъ актахъ московскаго правительства, въ правительственныхъ распоряженіяхъ, въ государственной перепискѣ, въ различныхъ частныхъ актахъ (духовныя завѣщанія, купчіе и пр.), въ частной перепискѣ.
Среди многочисленныхъ памятниковъ московскаго дѣлового письменнаго языка прежде всего можно назвать рядъ законодательныхъ сводовъ московскихъ великихъ князей и царей, а именно: "Судебникъ" Ивана III (1497), "Судебникъ" Ивана IV (1550-1551), "Судебникъ" Федора Ивановича (1589). Особенное значеніе имѣло "Соборное уложеніе" царя Алексѣя Михайловича, отличавшееся сравнительно высокой литературной формой. Оно было издано печатнымъ способомъ въ 1649 г., переиздано дважды въ томъ же году и ходило, кромѣ того, въ копіяхъ - отъ руки. Въ то время печатали книги почти исключительно на церковнославянскомъ языкеѣ; "Уложеніе" было одной изъ очень немногочисленныхъ книгъ, напечатанныхъ по-русски; его появленіе въ свѣтъ было такимъ исключительнымъ явленіемъ, что одинъ изъ иностранцевъ, хорошо знавшій Москву и ея жизнь, утверждалъ въ концѣ XVII в., что "Уложеніе" будто бы было даже единственной книгой, напечатанной на русскомъ языкѣ.
Въ практикѣ московскихъ приказовъ складывались и орфографическіе нормы русскаго письменнаго языка. По правиламъ установившейся московской орѳографіи, аканье не должно было отражаться на письмѣ. Это объясняется тѣмъ, что акающіе написанія, вроде вада, были бы совершенно чуждыми и дикими для окающихъ русскихъ, а написаніе типа вода не было чуждымъ для акающихъ, потому что при измѣненіи слова они произносили подъ удареніемъ воду, воды, водный, т. е. имѣли въ корнѣ этого слова звукъ о. Это орѳографическое правило отвѣчало, такимъ образомъ, общерусскимъ національнымъ потребностямъ.
Такой же характеръ имѣло и правило, регулировавшее правописаніе буквы ять. Въ подавляющемъ большинствѣ южно-русскихъ діалектовъ звуки ять и е, какъ подударные, такъ и безударные, совпадаютъ въ одномъ звукѣ е; съ точки зрѣнія южнорусской можно было бы вовсѣ выбросить изъ алфавита букву ять. Но въ подавляющемъ большинствѣ сѣверно-русскихъ діалектовъ, въ томъ числѣ и въ старомъ московскомъ говорѣ, звукъ ять подъ удареніемъ продолжалъ отличаться отъ е и въ различныхъ діалектахъ произносился по-разному (ие, и, особое узкое е и др.). Написаніе типа лесъ, дело, вмѣсто лѣсъ, дѣло было бы совершенно чуждымъ и дикимъ для северноруссовъ и тѣхъ москвичей, которые вплоть до начала XVIII в. продолжали сѣверно-русскую традицію произношенія ять. Правда, написаніе ять подъ удареніемъ затрудняло южноруссовъ, которые получали, такимъ образомъ, двѣ разныя буквы (е и ять) для обозначенія одного и того же звука (е); но это была гораздо меньшая бѣда, чемъ получить одну букву е для обозначенія двухъ разныхъ звуковъ. Положеніе южноруссовъ улучшалось тѣмъ, что въ безударныхъ слогахъ ять вовсѣ не писалось; совпавшѣе съ е во всѣхъ южно-русскихъ діалектахъ, безударное ять совпало съ нимъ и въ старомъ московскомъ сѣверно-русскомъ діалектѣ, а также въ другихъ діалектахъ сѣверно-русскаго нарѣчія.
Московская орѳографія создавалась, такимъ образом, какъ общерусская, національная орѳографія. Она была закрѣплена въ печатномъ "Соборномъ уложеніи" царя Алексѣя Михайловича. Орѳографическимъ вопросамъ правительство придавало большое значеніе, какъ это видно изъ спеціальнаго орѳографическаго указа Алексѣя Михайловича. Вопросы орѳографіи справедливо считались государственными вопросами.
Роль московскихъ государственныхъ канцелярій (приказовъ) въ развитіи русскаго національнаго языка въ XV-XVII вв. была очень значительна. Въ то время не было никакихъ учрежденій или организацій (вродѣ академій, университетовъ, ученыхъ и литературныхъ обществъ), которыя бы занимались вопросами развитія русскаго письменнаго языка, его нормъ и орѳографіи. Въ извѣстной мѣрѣ ихъ роль выполняли церковныя власти съ состоявшими при нихъ "справщиками" - редакторами; но они занимались исключительно церковно-славянскимъ языкомъ. Переизданная въ 1648 г. въ Москвѣ грамматика Мелетія Смотрицкаго была грамматикой церковно-славянскаго языка; грамматикъ русскаго языка вовсѣ не было. Единственнымъ мѣстомъ, гдѣ систематически накапливался опытъ связнаго письменнаго изложенія на русскомъ языкѣ, гдѣ формировались грамматическіе и орѳографическіе нормы русскаго письменнаго языка, были государственные канцеляріи (приказы).
Языкъ московскихъ дѣловыхъ документовъ уже съ XV в. становится образцомъ для провинцій. Это находитъ яркое отраженіе въ цѣломъ рядѣ провинціальныхъ дѣловыхъ документовъ, особенно въ XVI-XVII вв. Разпространяется и московская орѳографія. Московскій дѣловой письменный языкъ становится общегосударственнымъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ перестаетъ быть только офиціально-канцелярскимъ языкомъ. Онъ становится образцомъ для всѣхъ грамотныхъ людей, пишущихъ по-русски, т. е. общерусскимъ языкомъ письменныхъ сношеній. Это обстоятельство очень важно. Именно какъ общерусскій языкъ письменныхъ сношеній, а не какъ офиціально-канцелярскій языкъ, онъ и получаетъ громадное значеніе въ образованіи русскаго національнаго литературнаго языка.
Государственный аппаратъ сыгралъ, конечно, большую роль въ разпространеніи московскаго письменнаго языка. Но неправильно было бы думать, что онъ навязывалъ его населенію, что московскіе письменныя нормы, какъ и московскій языкъ вообще, преподносились провинціи какъ нѣчто постороннѣе, извнѣ, сверху. Москва была сѵмволомъ національнаго единства. Въ московскомъ языкѣ видѣли одно изъ выраженій этого единства. Его разпространеніе показываетъ ростъ національного сознанія. Провинція хотела писать и говорить по-московски по тѣмъ же, въ конечномъ счетѣ, причинамъ, по которымъ она сплотилась под стѣнами Москвы въ началѣ XVII в., чтобы освободить родину и ея столицу отъ польско-литовскихъ интервентовъ.
Въ началѣ XVIII в. въ основномъ завершается образованіе особаго московскаго діалекта съ его грамматическими и фонетическими нормами. Авторитетъ московскаго діалекта былъ безспоренъ. Именно его нормы и становятся нормами русскаго національнаго литературнаго языка. В. К. Тредіаковскій въ своемъ "Разговорѣ о правописаніи" утверждаетъ, что "московскій выговоръ есть всѣхъ другихъ нашихъ провинціальныхъ громогласнѣе и выше", "московскій языкъ. . . первенствующій изъ всѣхъ прочихъ провинціальныхъ". Ломоносовъ, самъ по происхожденію сѣверно-русскій крестьянинъ, считаетъ московскій діалектъ "главнымъ"; въ одной изъ своихъ рукописныхъ замѣтокъ онъ характеризуетъ московскій діалектъ, какъ "при дворѣ и во дворянствѣ употребительный, а особливо въ городахъ близъ Москвы лежащихъ"; онъ говоритъ въ своей грамматикѣ, что "московское нарѣчіе не токмо для важности столичнаго города, но и для своей отмѣнной красоты протчимъ справедливо предпочитается, а особливо выговоръ буквы о безъ ударенія, какъ а, много пріятнѣе.."
+++++++
Произошло естественное раздѣление русской письменности на церковно-славянскую и собственно русскую. Это было неизбежно, учитывая и постепенный процессъ секуляризаціи, и то обстоятельство, что для использованія въ Церкви необходимъ возвышенный языкъ, хорошо передающій духовные смыслы (такую функцію хорошо исполнялъ церковно-славянскій). Возвышенный языкъ не очень удобенъ въ повседневномъ и дѣловомъ общеніи, для повседневнаго общенія нуженъ другой языкъ. Другое дѣло, что повседневный языкъ должен «знать своё мѣсто», «брать пример» съ церковно-славянскаго (который близокъ древне-русскому) и никоимъ образомъ не пытаться его замѣнить. Одинъ языкъ возможенъ только при сліяніи государства и церкви (либо въ обществѣ, полностью утратившемъ христіанскую традицію, какъ сейчасъ), на что Русь была не готова.
Другое дѣло, что засорять русскій языкъ излишними заимствованиями изъ западныхъ языковъ было вовсѣ не нужно и вредно. Въ этомъ смыслѣ значеніе русской литературы, начиная съ Ломоносова и Пушкина, для развитія русскаго языка вовсѣ не безспорно.
+++++++
Язычникамъ же можно посовѣтовать быть послѣдовательными и пользоваться для письма не не кириллицей, а древними славянскими рунами - "чертами и рѣзами". И никакихъ проблемъ:) Каждому своё..