> Старик
Я заговариваю с ним из любопытства и чтобы слегка его утешить, у него приступ слабости и онемели кончики пальцев.
Он говорил, что редко пьёт, но по его рассказам водка - была одним из главных героев той, мало мне знакомой рельности.
Савельевич был молод и силён как бык.
Он учился в медучилище, разгружал рекордными темпами вагоны, работал лаборантом в институте, занимаясь взбалтыванием огромных бутылей с экстрактом клещевого энцефалита.
В 70е хипповал, отпускал длинные волосы, бил с кентами алкашей в горсаду, приняв бутылочку рислинга на толпу.
У него был друг с органов - здоровенный парень отлавливающий шкодивших гаишников (нашкодившими гаишниками были бухие встельку менты, использовавшие служебные автомобили для увеселительных катаний и снятия блядей),
который здорово пел и был весьма приблатнён.
А Савельевич любил и умел танцевать, что в итоге привело его в томский КультПросвет, и была у него собственная квартира. Всё вместе это создавало прекрасную атмосферу для того, чтобы Савельевич гордо прицокивал языком, хрипло хохотал и вообще с радостью вспоминал те свои юнные годы.
Он познакомился с бальными танцами и выучился на хореографа.
У него были женщины, адреналин, хорошие заработки на строительных калымах жарким летом, преподавание танцев в куче разных мест в другое время года.
Мутил с валютой, двигался с другом из органов. Имел несколько трудовых, в общем, был активным законопротивным гражданином.
До хореографии Савельевич пробовал метнуться в Москву. Прошёл курсы официанта, устраивался в крупный ресторан, но до Москвы так и не добрался - подвело отсутствие прописки и просила вернуться мать.
Юношеский драйв закончился со смертью друга из органов. ДТП, 3 дня в реанимации.
К 80-м Савельевич пошёл в гору с танцами.
Партнёрша, с которой танцы становились всё более и более высокого уровня - была, разумеется, красавицей.
- Грудь третьего размера, жопа у неё была, во! И волосы у неё, густые слегка кучерявые..
Вместе они представляли Томск на культурных мероприятиях олимпиады 80.
- А сколько я за неё дрался! - вспоминает старик. - Как-то на Дворце Спорта танцевали мы, ну и пошли перекусить, а тут коммерсанты какие-то. Один к ней подходит, покататься предлагает, в ресторан там. Ну я разнос свой на стол положил, к столику их вернулся..Ух! как мы их тогда отлупили, еле ноги они унесли.
Савельевич гнал с Москвы купленную Волгу. Ночью около 4х с побочной дороги выскочила машина - двое ехали с утра за догоном. Савельевич ушёл от столкновения, съехал с шоссе на мокрую траву, гасил скорость как мог. Волга врезалась в дерево, один из пассажиров - сменный водитель вылетел, Савельевич ударился головой, а партнёрша - спавшая на пассажирском переднем - сломала позвоночник.
Это был конец танцевальной карьеры старика. У партнёрши навсегда отнялись ноги, потерялась чувствительность ниже пояса.
- Захожу к ней иногда, - медленно говорит старик. Зайду, няньку отпустим, а сами, ну ей нельзя же, врачи запретили пить, в общем разопьем бутылочку. Она молодец - не озлобилась, хоть ни семьи никого нет. Фотографии посмотрим, повспоминаем с ней. Она представляешь, с тех пор так и не постарела, как была - тогда 18, ни одной морщинки! Мы с ней по улице катаемся, соседи вздыхают, вот к Нинке дедушка наконец заявился!
- Я ж на ней жениться хотел. Два года потом спать не мог, всё снилась мне эта авария. И психиатр, и экстрасенс, и гипнотизёр..В общем стёрли мне всё, не помню ничего.
Но женился он на другой женщине где-то в том же 80м.
Следующей вехой в жизни старика была семья и ферма.
Старик всегда хорошо зарабатывал и умел извлекать деньги своей смекалкой. На ферме держали свиней, коз, птицу, корову.
Была специально обученная овчарка, через которую посторонние не могли пройти, не выучив специальный трюк (собака не пускала на ферму даже жену старика).
- Было предприятие, породистых мышей выводили для опытов, кормили они их кормами специальными, ну там молоко сухое, смеси. И сыпалось это всё на опилки, которые у мышей в клетках были. А по правилам, ну, нельзя больше трёх дней держать эти опилки, менять надо. Ну я у них и покупал эти опилки, по распиздяйству не закупился нормальными - с гордостью рассказывает оживший в воспоминаниях старик.
Поросята на ура ели остатки мышинного корма с опилок и это стало преимуществом - поросята вырастали крупными, здоровыми свиньями. Единственным побочным эффектом были слишком большие клыки, которых приходилось подпиливать.
Залогом успеха фермы стали хитрые и экономные схемы питания. Мышинный корм, подвязки с общепитами, чистки, объедки по низким ценам.
Ферма шла в гору, семья - вместе с ней.
У Савельевича две дочери. Старшая - пробивная, крепкая характером женщина.
- Я у неё спрашиваю, ну когда же внуков-то нянчить буду? А она мне: ну сам же говорил, нагуляться надо в молодости. Старшей сейчас 33, Савельевич горд её пассией, хвалится (что впрочем, типично для этого рассказа) его двумя образованиями,
разъездами по заграницам.
Младшая - более кроткая, дружелюбная, но на должности начальницы спуску никому не даёт.
Савельевич любит своих дочерей.
90е разлучили его с ними.
Сначала местный рэкет спалил ферму вместе со всем скотом. Старику пришлось распродавать накопленное имущество чтобы заняться новым бизнесом - челночеством.
Дела шли плохо, всё сильнее становился разлад с женой.
В 94м старика посадили, то ли за хранение стволов, то ли за то что угрожал ими любовнику жены, оказавшимся чином в органах.
И началась у Савельевича новая жизнь, в которой он оказался, как всегда, приспособленнее и смышленнее других.
Когда старик косил от армии намутил он себе справку с дурдома о своей невменяемости. Этот эпизод помог ему попасть не в обычную зону, а в дурку при зоне.
Старик отсидел два года в томской тюрьме, затем был этапирован в Кострому, где содержался в психушке для особо опасных преступников. Через два года Костромы его отправили назад в наш, томский дурдом в Сосновом Бору.
По его рассказам, тогда не закалывали медикаментами, не превращали психов в овощей. Более того, весь свой срок старик получал пенсию и отправлял её домой - дочкам.
Косить под дурня старик умел. Толкал на общак сонники - снотворное, которое помогало зекам, бравирующим днём своим счётом трупов, уснуть ночью.
Добывал разнообразные таблетки старик вместе со своей дурхатой благодаря художнику, который рисовал на простынях портреты - марочки, и прилежностью зеков к чистоте и аккуратности, что делало их камеру образцово-показательной. Впрочем по рассказам старика, власть имущие - врачи, надзиратели, медсёстры и санитарки, всегда были к нему благосклонны.
Вот уж не знаю, чем ещё кроме марочек Савельевич обеспечивал себе приток столь нужных медикаментов.
Но горсти разнообразных таблеток для сна и чтобы закумарить Савельевич тащил с собой даже во время этапа, зашив их в одежду.
На зоне Савельевич научился делать кипятильники из украденных проводов, врезаясь в проводку. Протаскивать мульки через унитазы и окна.
Чтобы добавить в камеру света зеки давили лампочку и сдавали её в два захода, типа раздавили одну за одной.
Таблетки обеспечивали камеру сигаретами, чаем и прочими радостями тюремной жизни.
Камера в которой содержался Савельевич подготовила украшения на Новый Год. Старик сделал ёлку (вот уж так и не понял из чего), понавесил украшений. К ёлке подошёл кто-то из уважаемых бандитов. Сидел пожизненное, был огромного роста, в попытке защитить свою бандитскую честь и достоинство расстрелял несколько рожков в обидевших его в кафе начинающих уголовников.
- Знаешь, что, - сказал тот уважаемый всеми бандит, - я детство вспомнил.
- И покатилась у него - скупая, мужская слезинка, - с чувством говорит старик.
Однако по каким-то причинам были у старика и враги.
Но эту часть он как-то обошёл.
- Заказывали меня, несколько раз даже, - всё что сказал он.
Я думаю, что где-то с тюремных времён научился старик заходить в палату и громко здороваться со всеми.
А ещё припасать еду. Просить соседей припасти то, что не собираются есть сами. Договориться с сыном невменяемого больного за ним последить, обеспечив сыну индульгенцию, а себе денег на сигареты и чай (и обеды, которые не ест безнадёжный на вид больной).
Пока старик был в тюрьме его жена учила детей, что отец - алкаш и уголовник. Кто из них говорит правду - не моё дело.
В Костроме старик пробыл два года. Затем его признали идущим на поправку и отправили на стационарное лечение в обыкновенную гражданскую психушку в Томске.
Эти два последних года в Томске были самыми ужасными.
Потому что психи были настоящими.
Чтобы не сойти с ума Савельевич быстро нашёл общий язык и другие точки контакта с персоналом больницы. Самым главным союзником была заведующая.
- Замуж за меня просилась, - гордится старик, - но с ними же ведь как, поссорятся вот докторша с мужем, а на следующий день он уже хвать! как миленький в палате с дурнями.
Савельевич чинил всё что мог, ездил работать на огород заведующей, чистил снег, украшал территорию, делал всё что мог, чтобы не лежать в отделении.
Медсёстры не воровали его продукты - протекция заведующей позволяла иметь место в общем холодильнике. Он готовил себе на выделенной плитке. Пенсию он получал на руки, напрямую, минуя медсестёр и врачей, в отличие от психов, ставивших крестик под любой бумажкой за шоколадку.
Когда ад психбольницы закончился, старик обнаружил себя полностью разорённым.
Всё оставшееся имущество - несколько гаражей, оборудование для новой фермы было распродано или разворовано.
- Эх, ну и дура же она, - вздыхает он о своей жене, отправившей его за решётку. Ну хоть деньги тратила, чтобы девчонок людьми сделать, образование они получили.
Савельевич зашил перед посадкой несколько золотых монет в сапоги. Заначил стодолларовую купюру в задней крышке шкафа.
Вещи и мебель разумеется выкинули - это печалит Савельевича до сих пор.
С 2004 года - года освобождения - славная история старика приходит в уныние и ту обыкновенность, что я испытываю, когда смотрю на нищих пьющих одиноких стариков, перебивающихся от пенсии до пенсии, метущих дворы, теряющих паспорта и испытывающие на себе тяжелую руку никому-не-нужности. С ясным взглядом или без оного. С подвешенным языком и историей, которая слишком хорошо звучит, чтобы быть пустышкой, или с обыкновенным враньём и выдергами из чужих жизней.
Взгляд старика - всё ещё ясный.
P.S.
- Организм видимо пошёл на поправку, и требует усиленного питания, - говорит старик, отламывая себе хлеб ушедшего на праздники домой пациента.
Я киваю головой. Смотрю в компьютер и думаю, что из нас двоих выписываться из палаты мне надо первым.