Пятницатринадцатое 2006
Привет. Я не умею красиво начинать первое предложение, поэтому пусть это будет второе.
Я могу посчитать по календарику, сколько дней я тебя помню, сколько дней я тебя знаю, но вот это точно - это была пятница. Пятница тринадцатое, скептики, не верящие в нумерологию, могут поржать. Вечер поэзии - где же еще могут знакомиться люди. Ты будешь поминать мне всю жизнь этот мой жуткий свитер и наверное, столько же я не буду помнить, что на тебе тогда было надето, кажется, моя любимая рубашка, черная, с сине-голубыми буквами.
Три года практически от звонка до звонка - от звонка до звонка в универе, когда мы бегали друг к другу курить, бесчисленные люди вокруг... А помнишь, как наша газетка «Профком» брала у нас с тобой интервью, обозвав нас «Северянин и Хубиян» - раздельно нас они не представляли? Слава нашего творческого тандема еще долго будет преследовать курилку ПГЛУ. Помнишь байк-шоу две тысячи лохматого года, где мы сожгли Машкин зонтик, нашу тусовку в бывшем Камелоте, когда мы побежали за сигаретами и вернулись мокрые - шел дождь, и жутко красивые летние капли на обгорелых плечах? Я помню, как ты отдал мне в Стекляшке «Who is Ху», как я размазывала тушь и как после этого фраза «легкий изгиб брови» перекочевала в разряд любимых цитат. Помнишь, как мы составляли словарь кафедры - вождение медведя, обезобразиться интеллектом? Как наша общая знакомая, абсолютно потрясающая женщина, увидев нас вместе, сказала: «О Боже, они все-таки встретились?» Помнишь, как мы лепили пельмени и испачкали твои вещи в муку, а потом переодели тебя в мою пижаму, как неожиданно нарисовалась твоя тогдашняя девушка, которая не поняла сцены и хлопнула дверью? Помнишь, как нас обозвали сектой Аум-Сенрикё, потому что мы были в одинаковых красных толстовках, когда мы встречали рассвет на стелле, откуда нас хотела увезти любимая милиция? А одинаковые ежедневники, бордовые, с нереальным деревом - мой отличался тем, что на нем была наклейка психоделичного Козерога? А твой первый день рождения, отмеченный на моем балконе шампанским? А то, как мы оставляли совершенно глупые стихи в кафешках города? А водка «Монополька» в 611-том? Пакт о ненападении, то, как нас ненавидели официанты «Шоколадницы», потому что мы ржали на всю Галерею, украденные в книжном магазине «Словарь лингвистических терминов» и «Законы Мёрфи». Пара риторики, где ты анализировал мои стихи и затруднился говорить о языковой личности автора, ибо автор рядом. Повальное увлечение албанским, то, как ты кормил меня таблетками, когда я болела, мои ревности к выложенным в ЖЖ фотографиям девочек. Как охранники пропускали тебя без студенческого, так как прекрасно знали, в какой блок ты идешь. Вкуснее того кофе, сваренного на маленькой тесной кухне, нет ничего - он пахнет молоком, корицей и нашей беспросветной наивностью. Как ты говорил мне: «Людочка», когда злился на меня и смотрел так, что хотелось найти пятый угол. Возвращение из-за границы, совместная работа, глянец, корпоратив, где нас закрыли в туалете - ты как честный человек отбивал меня у выпускающего редактора. Как мы играли в «Я никогда не...» на Дворце культуры и спорта железнодорожников. Звонки в обеденный перерыв. Мы так часто, психуя друг на друга, удаляли номера из телефонной книги, что выучили их наизусть и решили больше не вносить. Я храню в телефоне твои смс, но моя любимая вот эта: «Уменясломалсяпробелвыходивыходивыходи».
Много-много всего, можно, наверное, написать книгу, да только вот прозаик из меня не очень. Я не сильна в словах, я умею только брать тебя за руку и целовать в висок, читать стихи по часу и не звонить по вечерам, плакать в плечо и подставлять свое, когда надо, знаю, что такое падающий сервер и пять фраз по-китайски, которым меня научил ты.
Поздравляю что ли, Антон Андреевич.
P. S. И я до безумия горжусь, что некоторые твои тексты про меня.
***
Дядюшка Бо самокрутки курит, табак рассыпая в артрозных пальцах, смотрит, как малые дети в песочнице резвятся, как молодые целуются за углом, как рука их легка, как слеза горька, как речи не стоят пролитого молока. Как он ее однажды обидит крепко, а она не выдержит и взревет, как он извинится и чуть не отдаст концы, как он ее бросит от страха ли, от ленцы, подумав, ну если так, то кто-то другой, получше, пускай подберет. Дядюшка Бо ругнется в сердцах: ну что он за идиот! Дядюшка Бо сидит в своих облаках, вытирает коньяк на растрескавшихся губах, Дядюшка Бо и подумал бы, может быть, о чем-нибудь не о том, но тут такая история, эти двое наживо скреплены винтом. Эти двое его не очень-то веселят, их бы нужно топить, как в ведре котят, ну а если они и выплывут- значит не зря сигаретами мир коптят. Но сегодня Дядюшке Бо отчего-то уж больно в лом, да и Тетушка Мо на кухне одна. Из кухни пахнет клюквенным пирогом.
***
привет тебе, ничего опять не поменялось. июль снова высушил и разозлил, по крайней мере, это ты так думаешь. ты снова девичья погибель, но не тем, кто учится курить за углом школы, а тем, кто знает цену. знает цену тонким загорелым рукам, каждая жила, только сожми кулак, видна, полынным глазам, ключицам в вырезе футболки, знают цену твоей книжной полке, знают цену ночным звонкам, цену беспечным пьянкам по кабакам. знают, а думают, что обвивают, соки тянут, но только и делают, что увиваются, на тебя сонного утрами смотрят, да умиляются, часы, очки и крохотную звездочку Давида подбирают с пола, шрам на виске украдкой целуют, запивают ромом с колой, плачут в ванной, думают, вот еще совсем чуть-чуть и вырастет из него девичья погибель тем, кто сегодня утром решил прогулять первый урок, тем, кому еще самим тянуться и тянуться. как бы сделать так, чтобы он никогда-никогда не взрослел?
***
Лежать на кровати, сплестись ногами, утыкаться в плечо, подпускать шпильки в разговоре, чтобы не превратиться в раскисшую нежную кашицу окончательно, курить одну сигарету на двоих, катить тележку по супермаркету, ссориться только по мелочам, хохотать, рассказывать истории, читать вслух входящие сообщения, драться подушками, прогуливать работу, оставаться друзьями. Привет, я сижу на седьмом этаже, смотрю M.D. House и иногда на горы в окно. Жду тебя.
***
Они так любят рассказывать друг другу про будущее, что каждый раз не могут удержаться. Они, конечно же, знают друг друга до последней запятой, точнее, болезненно уверены, что знают. А у тебя будет жена, миниатюрная такая блондинка. Миленькая-миленькая, дура-дура. Естественно, будет притворяться. Будет любить тебя, восхищаться, терпеть твои причуды. Будет точно знать, как нужно себя вести. А у тебя будет мужчина, надежный мужчина, не как всегда. Совсем не твой типаж, совсем не роковой брюнет. Он не будет играть с тобой во взрослые игры, ему это не нужно. Он положит тебя на одну ладонь и прикроет другой. Тебе станет легко, ты успокоишься наконец. Да, они любят рассказывать друг другу про будущее. Они любят сидеть на кухне вот так вчетвером.
Я могу посчитать по календарику, сколько дней я тебя помню, сколько дней я тебя знаю, но вот это точно - это была пятница. Пятница тринадцатое, скептики, не верящие в нумерологию, могут поржать. Вечер поэзии - где же еще могут знакомиться люди. Ты будешь поминать мне всю жизнь этот мой жуткий свитер и наверное, столько же я не буду помнить, что на тебе тогда было надето, кажется, моя любимая рубашка, черная, с сине-голубыми буквами.
Три года практически от звонка до звонка - от звонка до звонка в универе, когда мы бегали друг к другу курить, бесчисленные люди вокруг... А помнишь, как наша газетка «Профком» брала у нас с тобой интервью, обозвав нас «Северянин и Хубиян» - раздельно нас они не представляли? Слава нашего творческого тандема еще долго будет преследовать курилку ПГЛУ. Помнишь байк-шоу две тысячи лохматого года, где мы сожгли Машкин зонтик, нашу тусовку в бывшем Камелоте, когда мы побежали за сигаретами и вернулись мокрые - шел дождь, и жутко красивые летние капли на обгорелых плечах? Я помню, как ты отдал мне в Стекляшке «Who is Ху», как я размазывала тушь и как после этого фраза «легкий изгиб брови» перекочевала в разряд любимых цитат. Помнишь, как мы составляли словарь кафедры - вождение медведя, обезобразиться интеллектом? Как наша общая знакомая, абсолютно потрясающая женщина, увидев нас вместе, сказала: «О Боже, они все-таки встретились?» Помнишь, как мы лепили пельмени и испачкали твои вещи в муку, а потом переодели тебя в мою пижаму, как неожиданно нарисовалась твоя тогдашняя девушка, которая не поняла сцены и хлопнула дверью? Помнишь, как нас обозвали сектой Аум-Сенрикё, потому что мы были в одинаковых красных толстовках, когда мы встречали рассвет на стелле, откуда нас хотела увезти любимая милиция? А одинаковые ежедневники, бордовые, с нереальным деревом - мой отличался тем, что на нем была наклейка психоделичного Козерога? А твой первый день рождения, отмеченный на моем балконе шампанским? А то, как мы оставляли совершенно глупые стихи в кафешках города? А водка «Монополька» в 611-том? Пакт о ненападении, то, как нас ненавидели официанты «Шоколадницы», потому что мы ржали на всю Галерею, украденные в книжном магазине «Словарь лингвистических терминов» и «Законы Мёрфи». Пара риторики, где ты анализировал мои стихи и затруднился говорить о языковой личности автора, ибо автор рядом. Повальное увлечение албанским, то, как ты кормил меня таблетками, когда я болела, мои ревности к выложенным в ЖЖ фотографиям девочек. Как охранники пропускали тебя без студенческого, так как прекрасно знали, в какой блок ты идешь. Вкуснее того кофе, сваренного на маленькой тесной кухне, нет ничего - он пахнет молоком, корицей и нашей беспросветной наивностью. Как ты говорил мне: «Людочка», когда злился на меня и смотрел так, что хотелось найти пятый угол. Возвращение из-за границы, совместная работа, глянец, корпоратив, где нас закрыли в туалете - ты как честный человек отбивал меня у выпускающего редактора. Как мы играли в «Я никогда не...» на Дворце культуры и спорта железнодорожников. Звонки в обеденный перерыв. Мы так часто, психуя друг на друга, удаляли номера из телефонной книги, что выучили их наизусть и решили больше не вносить. Я храню в телефоне твои смс, но моя любимая вот эта: «Уменясломалсяпробелвыходивыходивыходи».
Много-много всего, можно, наверное, написать книгу, да только вот прозаик из меня не очень. Я не сильна в словах, я умею только брать тебя за руку и целовать в висок, читать стихи по часу и не звонить по вечерам, плакать в плечо и подставлять свое, когда надо, знаю, что такое падающий сервер и пять фраз по-китайски, которым меня научил ты.
Поздравляю что ли, Антон Андреевич.
P. S. И я до безумия горжусь, что некоторые твои тексты про меня.
***
Дядюшка Бо самокрутки курит, табак рассыпая в артрозных пальцах, смотрит, как малые дети в песочнице резвятся, как молодые целуются за углом, как рука их легка, как слеза горька, как речи не стоят пролитого молока. Как он ее однажды обидит крепко, а она не выдержит и взревет, как он извинится и чуть не отдаст концы, как он ее бросит от страха ли, от ленцы, подумав, ну если так, то кто-то другой, получше, пускай подберет. Дядюшка Бо ругнется в сердцах: ну что он за идиот! Дядюшка Бо сидит в своих облаках, вытирает коньяк на растрескавшихся губах, Дядюшка Бо и подумал бы, может быть, о чем-нибудь не о том, но тут такая история, эти двое наживо скреплены винтом. Эти двое его не очень-то веселят, их бы нужно топить, как в ведре котят, ну а если они и выплывут- значит не зря сигаретами мир коптят. Но сегодня Дядюшке Бо отчего-то уж больно в лом, да и Тетушка Мо на кухне одна. Из кухни пахнет клюквенным пирогом.
***
привет тебе, ничего опять не поменялось. июль снова высушил и разозлил, по крайней мере, это ты так думаешь. ты снова девичья погибель, но не тем, кто учится курить за углом школы, а тем, кто знает цену. знает цену тонким загорелым рукам, каждая жила, только сожми кулак, видна, полынным глазам, ключицам в вырезе футболки, знают цену твоей книжной полке, знают цену ночным звонкам, цену беспечным пьянкам по кабакам. знают, а думают, что обвивают, соки тянут, но только и делают, что увиваются, на тебя сонного утрами смотрят, да умиляются, часы, очки и крохотную звездочку Давида подбирают с пола, шрам на виске украдкой целуют, запивают ромом с колой, плачут в ванной, думают, вот еще совсем чуть-чуть и вырастет из него девичья погибель тем, кто сегодня утром решил прогулять первый урок, тем, кому еще самим тянуться и тянуться. как бы сделать так, чтобы он никогда-никогда не взрослел?
***
Лежать на кровати, сплестись ногами, утыкаться в плечо, подпускать шпильки в разговоре, чтобы не превратиться в раскисшую нежную кашицу окончательно, курить одну сигарету на двоих, катить тележку по супермаркету, ссориться только по мелочам, хохотать, рассказывать истории, читать вслух входящие сообщения, драться подушками, прогуливать работу, оставаться друзьями. Привет, я сижу на седьмом этаже, смотрю M.D. House и иногда на горы в окно. Жду тебя.
***
Они так любят рассказывать друг другу про будущее, что каждый раз не могут удержаться. Они, конечно же, знают друг друга до последней запятой, точнее, болезненно уверены, что знают. А у тебя будет жена, миниатюрная такая блондинка. Миленькая-миленькая, дура-дура. Естественно, будет притворяться. Будет любить тебя, восхищаться, терпеть твои причуды. Будет точно знать, как нужно себя вести. А у тебя будет мужчина, надежный мужчина, не как всегда. Совсем не твой типаж, совсем не роковой брюнет. Он не будет играть с тобой во взрослые игры, ему это не нужно. Он положит тебя на одну ладонь и прикроет другой. Тебе станет легко, ты успокоишься наконец. Да, они любят рассказывать друг другу про будущее. Они любят сидеть на кухне вот так вчетвером.