Тематический Брюсов
Флагеллянтская баллада Сологуба «От злой работы палачей» посвящена Валерию Брюсову. Брюсов поблагодарил и ответил, что баллада ему близка.
Вождь московского символизма - фигура сложная и многообразная. В его обширной эротической лирике чего только не найдешь. Своеобразно преломленная тема женского доминирования присутствует в целом ряде текстов, к примеру - в поэме «Египетские ночи», продолжающей стихотворение Пушкина о Клеопатре, которая отдает свою любовь мужчинам, готовым заплатить своей жизнью за одну ночь наслаждения. Имеются у него и весьма уничижительные стихи о женщинах.
Следы чтения маркиза де Сада находят в поэме «Подземное жилище» (1910), описывающей некое вымышленное святилище-притон, предназначенное для чревоугодия, оргий, наркоманских радений и захваченное полицией; там есть и зал пыток:
Третий зал
Мы в третий зал вошли. Он был огромен,
И в глубине его виднелась печь.
Здесь были странные приборы; - взгляды
Сперва терялись в сочетаньях блоков,
Веревок, брусьев, словно в мастерской
Какой-то фабрики, но различали
Потом - скамью для бичеванья, стул
С гвоздями, дыбу, лестницу, колеса,
А по стенам все образы плетей,
Больших щипцов и маленьких иголок, -
Изобретенья Нюренбергских дней...
Угрюмый запах, давний, неизменный,
Иным не нарушаемый упоем,
По всем углам распростирала кровь.
Что здесь свершалось в час, когда пылал
Венцом багряным красный горн? Как жутко
Метались тени при скачках огня!
И в этих вспышках люди, словно бесы,
Метались тоже, в диком опьяненьи.
И юноши, и женщины, устав
От долгих ласк бросались в сладость боли,
И, исступленные, вбегали в красный зал
С гортанным, неестественным призывом,
В желании пытать и ведать пытку.
Друг к другу все лобзанием припав
Благовейным, друг друга тут же
И на себя безумно ополчали
Бичи, и огненные брусья, и ножи.
И вольные страдальцы повторяли,
Огня укус и свист бича приемля,
«Еще, о милый! о, еще! еще!»
И плечи предавая дыбе, груди -
Щипцам, и лядвия - игле,
В восторге утоляющем стонали,
От мук, от радости, от сладострастия,
И страшен был их многогласный стон,
От красных стен стозвучно отраженный...
И этот стон метался в подземельи,
Стучался яростно во все углы,
Везде встречая камень, кровь и пламя!
Поэма входила в сборник «Зеркало теней». В советское 8-томное собрание сочинение Брюсова ее не включили.
Но самые радикальные вещи тоже, как и в случае с Сологубом, были извлечены из архива и опубликованы в начале 1990-х.
В 1991 году в «Литературном обозрении» впервые было напечатано стихотворение 1902 года, посвященное «золотому дождю», - вновь воспользуюсь Коллекцией эротической поэзии, собранной belayakisa. Кроме моего собственного опуса на эту же тему, других аналогов я не знаю.
В 1993 году уже в «Новом литературном обозрении» появилась еще большая жесть (в интернете этого нет, поэтому привожу полностью):
* * *
Колокол тягостно звякал.
Лица закрыв, палачи,
Девушку подняли на кол,
Строго сказав: Не кричи!
Голое женское тело
Вздрогнуло все. Острие
Сразу вошло. Просвистела
Сталь, погружаясь в нее…
Странно всплеснувши руками,
Девушка вся замерла.
Ноги повисли плетями
Вдоль рокового кола.
Два палача ей держали
Спину, стараясь, чтоб кол, -
Жалом испытанной стали, -
Прямо б и медленно шел.
Ниже она опускалась…
Были закрыты глаза…
И далеко разливалась
Крови ее полоса.
В этом же журнале был напечатан незавершенный текст «Добрый Альд: Рассказ невольницы».
В 1909-1910 гг. Брюсов проектировал сборник рассказов «Дыба» с подзаголовком «Маркиз де Сад». В него должны были войти три произведения: «Рассказ акушера», «Добрый Альд» и «Дворец крови». О замысле «Дворца крови» неизвестно ничего кроме заглавия. Недописанный «Рассказ акушера» - «об извращенцах, связывающих свои наслаждения с муками рожениц», - лежит в архиве до сих пор, поскольку «явно не принадлежит к числу творческих удач Брюсова», по словам комментатора.
«Добрый Альд: Рассказ невольницы» - это история молодой женщины из вымышленной Средне-Европейской монархии, за участие в восстании приговоренной к продаже в рабство в Конго вместе с еще 800 осужденными.
Брюсов гораздо ближе к маркизу де Саду, чем Сологуб, по умозрительно-холодному и вивисекторскому характеру своих фантазий, хотя имитирует некую патетику в рассказе героини. Как и основоположника жанра, русского писателя увлекает «каталогизация» разнообразных видов порки, истязаний, изнасилований и казней рабынь.
К числу совершенно варварских наказаний принадлежали все случаи, когда объектом пытки были половые органы женщины. Я не хочу вспоминать всего, что знаю из этой области. Одной женщине был введен в матку раскаленный добела металлический шест. Она умерла. Другую искусственно заставляли совокупляться с целым рядом животных: с собакой, с жеребцом. Третьей сначала изранили ее половые органы, а потом предали ее на потеху пьяным надсмотрщикам, каждое движение которых причиняло ей нестерпимую боль.
Назову еще: ущемление грудей тисками, вырезание полос кожи, загнание шипов под ногти, обливание кипящим маслом. Иногда, в случаях более слабых наказаний, их усиливали тем, что раны натирались уксусом, посыпались солью, в них вкладывалась щетина и т. д.
Это еще «мягкое» описание. Кого интересует настоящий трэшняк, пусть сам разыщет первую (НЛО, 1993, № 5) или вторую публикацию (В. Брюсов. Неизданное и несобранное. М., 1998).
Впрочем, бывали исключения, и я видала десяти-двенадцатилетних подростков, которые быстро свыкались с ролью всеобщей проститутки и проявляли даже такое влечение к утехам сладострастия, какого можно ожидать разве от сорокалетней женщины. Я полагаю, что такое извращение полового чувства не могло не быть также болезненным.
Героиню-рассказчицу, уже беременную, делает своей наложницей сын распорядителя округа Альд. Эпитет «добрый» в применении к нему очень относителен, но определенное суждение вынести трудно, потому что текст не завершен.
Тот, кто сочиняет такие тексты - всегда исследует границы. Эти границы затрагивают несколько слоев: чувственные ресурсы человеческого тела и психики, страхи и опасные желания самого автора, перспективы развития одной из литературных традиций (для Брюсова - от маркиза де Сада до «Сада пыток» Октава Мирбо), представления современных читателей о том, что в литературе допустимо и что нет.
Незавершенность и неопубликованность самых радикальных садистских текстов у весьма «продвинутых» авторов Серебряного века (Сологуба и Брюсова) говорит о том, что труднее всего им было нарушить границы читательского восприятия своих современников. Бросить вызов русской читающей публике на этом поле они так и не решились.
Тем не менее, сейчас мы можем сказать, что в русской литературе Тема была. А кое-что даже дошло до читателя.
Вождь московского символизма - фигура сложная и многообразная. В его обширной эротической лирике чего только не найдешь. Своеобразно преломленная тема женского доминирования присутствует в целом ряде текстов, к примеру - в поэме «Египетские ночи», продолжающей стихотворение Пушкина о Клеопатре, которая отдает свою любовь мужчинам, готовым заплатить своей жизнью за одну ночь наслаждения. Имеются у него и весьма уничижительные стихи о женщинах.
Следы чтения маркиза де Сада находят в поэме «Подземное жилище» (1910), описывающей некое вымышленное святилище-притон, предназначенное для чревоугодия, оргий, наркоманских радений и захваченное полицией; там есть и зал пыток:
Третий зал
Мы в третий зал вошли. Он был огромен,
И в глубине его виднелась печь.
Здесь были странные приборы; - взгляды
Сперва терялись в сочетаньях блоков,
Веревок, брусьев, словно в мастерской
Какой-то фабрики, но различали
Потом - скамью для бичеванья, стул
С гвоздями, дыбу, лестницу, колеса,
А по стенам все образы плетей,
Больших щипцов и маленьких иголок, -
Изобретенья Нюренбергских дней...
Угрюмый запах, давний, неизменный,
Иным не нарушаемый упоем,
По всем углам распростирала кровь.
Что здесь свершалось в час, когда пылал
Венцом багряным красный горн? Как жутко
Метались тени при скачках огня!
И в этих вспышках люди, словно бесы,
Метались тоже, в диком опьяненьи.
И юноши, и женщины, устав
От долгих ласк бросались в сладость боли,
И, исступленные, вбегали в красный зал
С гортанным, неестественным призывом,
В желании пытать и ведать пытку.
Друг к другу все лобзанием припав
Благовейным, друг друга тут же
И на себя безумно ополчали
Бичи, и огненные брусья, и ножи.
И вольные страдальцы повторяли,
Огня укус и свист бича приемля,
«Еще, о милый! о, еще! еще!»
И плечи предавая дыбе, груди -
Щипцам, и лядвия - игле,
В восторге утоляющем стонали,
От мук, от радости, от сладострастия,
И страшен был их многогласный стон,
От красных стен стозвучно отраженный...
И этот стон метался в подземельи,
Стучался яростно во все углы,
Везде встречая камень, кровь и пламя!
Поэма входила в сборник «Зеркало теней». В советское 8-томное собрание сочинение Брюсова ее не включили.
Но самые радикальные вещи тоже, как и в случае с Сологубом, были извлечены из архива и опубликованы в начале 1990-х.
В 1991 году в «Литературном обозрении» впервые было напечатано стихотворение 1902 года, посвященное «золотому дождю», - вновь воспользуюсь Коллекцией эротической поэзии, собранной belayakisa. Кроме моего собственного опуса на эту же тему, других аналогов я не знаю.
В 1993 году уже в «Новом литературном обозрении» появилась еще большая жесть (в интернете этого нет, поэтому привожу полностью):
* * *
Колокол тягостно звякал.
Лица закрыв, палачи,
Девушку подняли на кол,
Строго сказав: Не кричи!
Голое женское тело
Вздрогнуло все. Острие
Сразу вошло. Просвистела
Сталь, погружаясь в нее…
Странно всплеснувши руками,
Девушка вся замерла.
Ноги повисли плетями
Вдоль рокового кола.
Два палача ей держали
Спину, стараясь, чтоб кол, -
Жалом испытанной стали, -
Прямо б и медленно шел.
Ниже она опускалась…
Были закрыты глаза…
И далеко разливалась
Крови ее полоса.
В этом же журнале был напечатан незавершенный текст «Добрый Альд: Рассказ невольницы».
В 1909-1910 гг. Брюсов проектировал сборник рассказов «Дыба» с подзаголовком «Маркиз де Сад». В него должны были войти три произведения: «Рассказ акушера», «Добрый Альд» и «Дворец крови». О замысле «Дворца крови» неизвестно ничего кроме заглавия. Недописанный «Рассказ акушера» - «об извращенцах, связывающих свои наслаждения с муками рожениц», - лежит в архиве до сих пор, поскольку «явно не принадлежит к числу творческих удач Брюсова», по словам комментатора.
«Добрый Альд: Рассказ невольницы» - это история молодой женщины из вымышленной Средне-Европейской монархии, за участие в восстании приговоренной к продаже в рабство в Конго вместе с еще 800 осужденными.
Брюсов гораздо ближе к маркизу де Саду, чем Сологуб, по умозрительно-холодному и вивисекторскому характеру своих фантазий, хотя имитирует некую патетику в рассказе героини. Как и основоположника жанра, русского писателя увлекает «каталогизация» разнообразных видов порки, истязаний, изнасилований и казней рабынь.
К числу совершенно варварских наказаний принадлежали все случаи, когда объектом пытки были половые органы женщины. Я не хочу вспоминать всего, что знаю из этой области. Одной женщине был введен в матку раскаленный добела металлический шест. Она умерла. Другую искусственно заставляли совокупляться с целым рядом животных: с собакой, с жеребцом. Третьей сначала изранили ее половые органы, а потом предали ее на потеху пьяным надсмотрщикам, каждое движение которых причиняло ей нестерпимую боль.
Назову еще: ущемление грудей тисками, вырезание полос кожи, загнание шипов под ногти, обливание кипящим маслом. Иногда, в случаях более слабых наказаний, их усиливали тем, что раны натирались уксусом, посыпались солью, в них вкладывалась щетина и т. д.
Это еще «мягкое» описание. Кого интересует настоящий трэшняк, пусть сам разыщет первую (НЛО, 1993, № 5) или вторую публикацию (В. Брюсов. Неизданное и несобранное. М., 1998).
Впрочем, бывали исключения, и я видала десяти-двенадцатилетних подростков, которые быстро свыкались с ролью всеобщей проститутки и проявляли даже такое влечение к утехам сладострастия, какого можно ожидать разве от сорокалетней женщины. Я полагаю, что такое извращение полового чувства не могло не быть также болезненным.
Героиню-рассказчицу, уже беременную, делает своей наложницей сын распорядителя округа Альд. Эпитет «добрый» в применении к нему очень относителен, но определенное суждение вынести трудно, потому что текст не завершен.
Тот, кто сочиняет такие тексты - всегда исследует границы. Эти границы затрагивают несколько слоев: чувственные ресурсы человеческого тела и психики, страхи и опасные желания самого автора, перспективы развития одной из литературных традиций (для Брюсова - от маркиза де Сада до «Сада пыток» Октава Мирбо), представления современных читателей о том, что в литературе допустимо и что нет.
Незавершенность и неопубликованность самых радикальных садистских текстов у весьма «продвинутых» авторов Серебряного века (Сологуба и Брюсова) говорит о том, что труднее всего им было нарушить границы читательского восприятия своих современников. Бросить вызов русской читающей публике на этом поле они так и не решились.
Тем не менее, сейчас мы можем сказать, что в русской литературе Тема была. А кое-что даже дошло до читателя.