(no subject)
Уезжала на четыре месяца, а вернулась через одиннадцать. Такое длинное получилось путешествие.Здорово что вернулась все-таки.
Писать и говорить о любви и красоте невыносимо сложно. Как сделать невесомое ощущаемым, болезненное терпимым, а невысказываемое озвученным? На солнце нельзя смотреть в упор. К огню нельзя подходить близко. А Кашмир нельзя описать словами.
Непослушная память возвращает меня на трассу, автобус, едующий над пропастью и шатающийся влево и вправо: водитель, ругаясь с пассажиром о цене, ведет автобус не смотря на дорогу. Я, по пояс высунувшись из автобуса, фотографирую, в тщетной надежде унести кусочек Невыражаемого в кармане. Рядом в мешочек блюющий сосед. Наконец мы проезжаем последний КПП, нас, иностранцев, записывают в специальную книгу, и я бегу пить чай с пряностями и жевать пресную лепешку.
Перед Шринагаром, зимней столица Кашмира, автобус атаковали владельцы лодка-домов. Лодка-дом- плавучие отели на озере Денле, особая гордость и одна из главных достопримечательностей Шринагара. Я не пожалела кончающихся денег, и провела чудный день в понравившемся лодка-доме. Пахло сосновой доской, из окна моей комнаты я могла видеть распускающиеся утром и вечером лотосы. Из другого окна - гладкая поверхность озера и упирающиеся в небо горы. Однажды приехав, многие не могут покинуть такой лодка-дом неделями.
Я уехала на следующий день, сменив отель на гостеприимный дом Фаруза.Он жил в деревне Хазарбал, суровом мусульманском месте, где я смогла прочуствовать что значит настоящий Рамадан. Всю ночь деревенский хор распевал молитву прямо у меня под ухом, все рестораны и телефоны в окрестности были закрыты, и чтобы позвонить или покушать мне приходилось шагать за три километра. Ребята подарили мне местную симкарту (роуминг не работал из-за высокорганизованной в Индии борьбы с терроризмом), и каждые 20 минут мне приходили послания пророка Мухаммеда или поздравления с Рамаданом. Зато в пяти минутах хотьбы у меня было озеро, и я, измученная молитвами, рано утром входила встречать расвет, глядя на первые шикары (лодки), груженные товаром, людьми или невыспавшимися туристами. В километре хотьбы был сад Шалимара, и мои друзья, Фэйз и Исак, приежавшие вечером после работы, проводили там предзакатные часы на кашмирский манер- болтали, учили меня кашмирскому, смотрели на озеро. Иногда я ездила в соседний городок к Исаку. Повсюды продавались фрукты и кашмирский хлеб, а еще вокруг были ярко желтеющие рисовые поля и горы. Исак работал физиотеропевтом в маленькой поликлинике, которая располагалась на втором этаже небольшого торгового центра. Там же работал ресторан «Желание»,где за красными плотными шторами плохие мусульмане ели, пили и курили. Я любила сидеть на втором этаже, и спрятавшись за колонной, наблюдать жизнь городка. А иногда Фаруз брал свой старый моторолер и отвозил меня в Шринагар, бродить по узким старым улочкам, глазеть в магазинах на ковры и разные медные товары. Фаруз был «плохим» мусульманином, и такие отлучки от родной деревни позволяли ему поесть и попить вдали от осуждающих глаз родных и друзей. Как то раз мы навещали его двоюродного брата, потолковать о бизнесе. Он жил в доме на воде, и мы взяли его лодку, плавали в лучах заходящего солнца среди магазинов и отелей.
Постепенно у меня стало появлятся все больше друзей. Но, сожалению, среди них не было не одной женщины. Женщинам в Кашмире до сих пор полагается сидеть дома, и исполнять женские обязанности, большинство из них не имеет возможности получить образование. Сестра Фаруза, Саида, не говорила по-английски, на улице носила бурку, полностью закрывая свое лицо. Я могла только наблюдаь за женскми посиделками в доме, где они в ярких разноцветных одеждах, о чем то весело болтали и смеялись.
А потом я поехала в горы, в город Пахалгам, расчитывая вернутся через день, и осталась там на неделю. По дороге в город я была отловлена ловким Абдулой, который пообещал отвезти меня в недорогой отель за 100 рупий. Отель оказался за городом, в горах по среди леса. Большая светлая и свежеотремонтированная комната. Из окон открывалась панорама на снежные вершины. А рядом была цыганская деревня, где цыгане держали скот. Владелец отеля Музафар, несколько ребят-помощников, и итальянец Анжело с французом Ксавье,остановившихся в том же отеля. Мы проводили вместе неспешные дни, бродили по лесам, варили еду, курили кальян с крепким местным табаком по вечерам. Музафар показывал мне местные деревни, я , прорываясь через свой сопротивляющийся мозг, пыталсь разговаривать по-кашмирски. По склонам гор росла марихуана, и Ксавье с Анджело один раз организовали вылазку в горы, где росла лучшая, по словам местных, ганджа. Они собирали растения несколько часов,потом несколько часов перетерали цветы руками, а я, лениво лежа на траве и созерцая небо, раздумывала о возможности организовать «ганджа-тур» в Кашмир.Курить самой совершенно не хотелось, окружающая реальность была лучше и прекрасней любой из всех возможных.
Уезжать из Пахалгама, а тем более из Кашмира казалось бесмысленной несправедливостью. Но дорога звала меня дальше, в Иран, в Азейбарджан, Грузию и домой, домой…
Я не встретила ни одного некрасивого или неживого лица в Кашмире. Я видела обнимающихся хинду и мусульман.
Я не сделала не одной фотографии солдат, стоящих через каждые двадцать метров. Я не хочу ничего знать о взрывающихся в Кашмире бомбах. Пусть для меня он останется таким вот прекрасным
Писать и говорить о любви и красоте невыносимо сложно. Как сделать невесомое ощущаемым, болезненное терпимым, а невысказываемое озвученным? На солнце нельзя смотреть в упор. К огню нельзя подходить близко. А Кашмир нельзя описать словами.
Непослушная память возвращает меня на трассу, автобус, едующий над пропастью и шатающийся влево и вправо: водитель, ругаясь с пассажиром о цене, ведет автобус не смотря на дорогу. Я, по пояс высунувшись из автобуса, фотографирую, в тщетной надежде унести кусочек Невыражаемого в кармане. Рядом в мешочек блюющий сосед. Наконец мы проезжаем последний КПП, нас, иностранцев, записывают в специальную книгу, и я бегу пить чай с пряностями и жевать пресную лепешку.
Перед Шринагаром, зимней столица Кашмира, автобус атаковали владельцы лодка-домов. Лодка-дом- плавучие отели на озере Денле, особая гордость и одна из главных достопримечательностей Шринагара. Я не пожалела кончающихся денег, и провела чудный день в понравившемся лодка-доме. Пахло сосновой доской, из окна моей комнаты я могла видеть распускающиеся утром и вечером лотосы. Из другого окна - гладкая поверхность озера и упирающиеся в небо горы. Однажды приехав, многие не могут покинуть такой лодка-дом неделями.
Я уехала на следующий день, сменив отель на гостеприимный дом Фаруза.Он жил в деревне Хазарбал, суровом мусульманском месте, где я смогла прочуствовать что значит настоящий Рамадан. Всю ночь деревенский хор распевал молитву прямо у меня под ухом, все рестораны и телефоны в окрестности были закрыты, и чтобы позвонить или покушать мне приходилось шагать за три километра. Ребята подарили мне местную симкарту (роуминг не работал из-за высокорганизованной в Индии борьбы с терроризмом), и каждые 20 минут мне приходили послания пророка Мухаммеда или поздравления с Рамаданом. Зато в пяти минутах хотьбы у меня было озеро, и я, измученная молитвами, рано утром входила встречать расвет, глядя на первые шикары (лодки), груженные товаром, людьми или невыспавшимися туристами. В километре хотьбы был сад Шалимара, и мои друзья, Фэйз и Исак, приежавшие вечером после работы, проводили там предзакатные часы на кашмирский манер- болтали, учили меня кашмирскому, смотрели на озеро. Иногда я ездила в соседний городок к Исаку. Повсюды продавались фрукты и кашмирский хлеб, а еще вокруг были ярко желтеющие рисовые поля и горы. Исак работал физиотеропевтом в маленькой поликлинике, которая располагалась на втором этаже небольшого торгового центра. Там же работал ресторан «Желание»,где за красными плотными шторами плохие мусульмане ели, пили и курили. Я любила сидеть на втором этаже, и спрятавшись за колонной, наблюдать жизнь городка. А иногда Фаруз брал свой старый моторолер и отвозил меня в Шринагар, бродить по узким старым улочкам, глазеть в магазинах на ковры и разные медные товары. Фаруз был «плохим» мусульманином, и такие отлучки от родной деревни позволяли ему поесть и попить вдали от осуждающих глаз родных и друзей. Как то раз мы навещали его двоюродного брата, потолковать о бизнесе. Он жил в доме на воде, и мы взяли его лодку, плавали в лучах заходящего солнца среди магазинов и отелей.
Постепенно у меня стало появлятся все больше друзей. Но, сожалению, среди них не было не одной женщины. Женщинам в Кашмире до сих пор полагается сидеть дома, и исполнять женские обязанности, большинство из них не имеет возможности получить образование. Сестра Фаруза, Саида, не говорила по-английски, на улице носила бурку, полностью закрывая свое лицо. Я могла только наблюдаь за женскми посиделками в доме, где они в ярких разноцветных одеждах, о чем то весело болтали и смеялись.
А потом я поехала в горы, в город Пахалгам, расчитывая вернутся через день, и осталась там на неделю. По дороге в город я была отловлена ловким Абдулой, который пообещал отвезти меня в недорогой отель за 100 рупий. Отель оказался за городом, в горах по среди леса. Большая светлая и свежеотремонтированная комната. Из окон открывалась панорама на снежные вершины. А рядом была цыганская деревня, где цыгане держали скот. Владелец отеля Музафар, несколько ребят-помощников, и итальянец Анжело с французом Ксавье,остановившихся в том же отеля. Мы проводили вместе неспешные дни, бродили по лесам, варили еду, курили кальян с крепким местным табаком по вечерам. Музафар показывал мне местные деревни, я , прорываясь через свой сопротивляющийся мозг, пыталсь разговаривать по-кашмирски. По склонам гор росла марихуана, и Ксавье с Анджело один раз организовали вылазку в горы, где росла лучшая, по словам местных, ганджа. Они собирали растения несколько часов,потом несколько часов перетерали цветы руками, а я, лениво лежа на траве и созерцая небо, раздумывала о возможности организовать «ганджа-тур» в Кашмир.Курить самой совершенно не хотелось, окружающая реальность была лучше и прекрасней любой из всех возможных.
Уезжать из Пахалгама, а тем более из Кашмира казалось бесмысленной несправедливостью. Но дорога звала меня дальше, в Иран, в Азейбарджан, Грузию и домой, домой…
Я не встретила ни одного некрасивого или неживого лица в Кашмире. Я видела обнимающихся хинду и мусульман.
Я не сделала не одной фотографии солдат, стоящих через каждые двадцать метров. Я не хочу ничего знать о взрывающихся в Кашмире бомбах. Пусть для меня он останется таким вот прекрасным