О "Двенадцати"
Видит Б-г, не сдать мне экзамен по литературе в десятом классе, если бы я знала хотя бы мнение Максимилиана Волошина. Но я не знала. Я ответила, как полагалось по учебнику - мол, ветер обновления, Христос ведёт двенадцать солдат за собой и тыды, и тыпы... А через некоторое время услышала я по радио какую-то передачу, и вот в ней-то и приводилось мнение Волошина, что "двенадцать" пресловутые расстреливают Христа. Нет, мне всегда финал "Двенадцати" казался натянутым, а тут, оказывается, так всё просто! И уж совсем это подтвердилось, когда я наткнулась на стихи Надежды Павлович "Воспоминания о Блоке"... Но сначала - то, что я прочла сейчас, из воспоминаний всё той же Надежды Павлович: "Необыкновенный разговор о «Двенадцати» был у нас в начале зимы 1920 года. Мы возвращались из Союза поэтов, с Литейного, из дома Мурузи, довольно поздно. Когда мы поднялись на гребень Горбатого моста через Фонтанку, около цирка, Блок неожиданно остановил меня. Кружила метель. Фонарь тускло поблескивал сквозь столбы снега. Не было ни души. Только ветер, снег, фонарь... Всю дорогу мы говорили совсем о другом. Вдруг Блок сказал:
- Так было, когда я писал «Двенадцать». Смотрю! Христос! Я не поверил - не может быть Христос! Косой снег, такой же, как сейчас.
Он показал на вздрагивающий от ветра фонарь, на полосы снега, света и тени.
- Он идет. Я всматриваюсь - нет, Христос! К сожалению, это был Христос - и я должен был написать.
Блок говорил отрывисто, почти резко. Потом он стал рассказывать, какой неописуемый шум и грохот он слышал три дня, ночью и днем, как будто рушился мир, а потом все оборвалось и стихло, и с тех пор он стал глохнуть.
- Вы читали Киплинга «Свет погас»? Там слепнет художник.. А я глохну... И все-таки я это слышал! Пусть я теперь не могу писать."
А стихи её... ну вот кусочки, которые удалось найти в сети:
Тоской черты обточены
Прекрасного лица.
Сугробы по обочинам,
И вьюге нет конца.
-Как рухнул мир я услыхал,
Три дня гремел обвал,
И трубный вопль не умолкал...
«Двенадцать» я писал.
Фонарь за снегом впереди.
За нами темнота.
Он руку сжал мою: Гляди!
Я так видал Христа:
Идут двенадцать человек,
Он впереди идёт,
Я не поверил: это снег
Свивается, метёт.
Я не поверил, - снег кружил...
Но вижу венчик роз,
Но, к сожаленью, это был
Действительно Христос.
И я, я должен был сказать...
Тот грохот шёл три дня.
С тех пор уж больше не слыхать
Ни ночи мне, ни дня.
...ну и т. д. Вот как так, а?
- Так было, когда я писал «Двенадцать». Смотрю! Христос! Я не поверил - не может быть Христос! Косой снег, такой же, как сейчас.
Он показал на вздрагивающий от ветра фонарь, на полосы снега, света и тени.
- Он идет. Я всматриваюсь - нет, Христос! К сожалению, это был Христос - и я должен был написать.
Блок говорил отрывисто, почти резко. Потом он стал рассказывать, какой неописуемый шум и грохот он слышал три дня, ночью и днем, как будто рушился мир, а потом все оборвалось и стихло, и с тех пор он стал глохнуть.
- Вы читали Киплинга «Свет погас»? Там слепнет художник.. А я глохну... И все-таки я это слышал! Пусть я теперь не могу писать."
А стихи её... ну вот кусочки, которые удалось найти в сети:
Тоской черты обточены
Прекрасного лица.
Сугробы по обочинам,
И вьюге нет конца.
-Как рухнул мир я услыхал,
Три дня гремел обвал,
И трубный вопль не умолкал...
«Двенадцать» я писал.
Фонарь за снегом впереди.
За нами темнота.
Он руку сжал мою: Гляди!
Я так видал Христа:
Идут двенадцать человек,
Он впереди идёт,
Я не поверил: это снег
Свивается, метёт.
Я не поверил, - снег кружил...
Но вижу венчик роз,
Но, к сожаленью, это был
Действительно Христос.
И я, я должен был сказать...
Тот грохот шёл три дня.
С тех пор уж больше не слыхать
Ни ночи мне, ни дня.
...ну и т. д. Вот как так, а?