Хуаныч и Петька. Как размножаются одинокие птицы
Оглавление
[Spoiler (click to open)]Теперь интерес повествования переносит нас далеко на запад, в тихий городок на туманном севере Западной цивилизации. Небо здесь было в тот день серое, низкое, без этой легкомысленной прозрачности, намекающей на бездонность космоса и множественность обитаемых миров, похожее на ветхий, провисающий до земли матрац, будто сами мы, авторы, забылись на нем наглым забвением последних времен.
Привычная свинцовая тяжесть небосвода не омрачала обыденной нескучной суеты. Человечки сновали по улицам, катились в чистеньких иномарочных автомобильчиках, останавливались на перекрестках, заходили и выходили из благолепных, нетронутых укусами войны старинных зданий.
Наш оппонент, Василий Хуаныч Пугачев-Мескалито, упруго шагал по направления к Уральскому акционерному обществу, местный филиал которого располагался тут в небольшом особнячке на узенькой и кривой улочке, где можно не запирать дверей, уходя из дому. Наш киллер не смешивался с толпой и не выделялся из нее. Разве что редкая дама, обладающая большой личной силой, вдруг выхватывали из пестроты мира и провожала удивленным взглядом необыкновенно высокую и коренастую фигуру потомственного яицкого казака, украшенного спереди парой висячих усов. И все же для большинства встречных и поперечных наш герой совершенно сливался с фоном, в чем в данном случае и проявлялось таинственное действие охранительной темной силы, оберегающей смиренное величество мага от всяческих ему ненужных встреч.
До особнячка оставалось уже немного, когда дорогу героя внезапно преградило печальное шествие - и это имело свой смысл - катафалк с гробом медленно полз впереди бредущей процессии серьезных мужчин, женщин в черном и растерянных деток. Смерть унесла кого-то вдруг, осиротила остающихся.
Василий Хуаныч остановился, пропуская процессию. В их благополучном мире, любовно устроенном добрыми своими для добрых своих, фатальность смерти воспринималась с особенной жестокостью и, казалось, взывала к несправедливости судьбы. Почему?..
Кто дерзнет придумать, что думал маг? Невиновны те, кто не может помочь. Но печать вины лежала в глазах могущего на всех, кто поработил себя согласию унылой скуки этого рая.
Василий Хуаныч глядел на детей, усматривая на дне их растерянности пред загадкой конца - не притупленное о гранит родительской веры острие, жало природной воли, кончик шприца, полного пустоты. Маг умел привести его в действие. Но мир тек мимо, тек своим путем на недалекое кладбище, не замечая человека-камня у дорожки, ведущей к далекому Уралу.
Вот и дверь с вывеской на бужанском языке. Василий Хуаныч вдруг замер, как перед прыжком в пропасть… но поступил проще. Он обошел особняк, легко забросил свой организм в окно второго этажа и улегся на своем диване.
Покурил трубку с зельем, прислушиваясь.
Эта берлога вдруг стала постылой, как и слово "Урал". Катафалк закрыл проторенный путь, судьба уже бросила свой вызов, далекие барабаны Дороги уже зазвучали. Тот крейсер дал залп и в повисшей тишине зазвучал в натянутых вантах бакштаг. Мир изменился.
Маг легко поднялся, бесшумно вышел.
Его уже ждали или, вернее, поджидали. Воин в обычной одежде, но с самурайским мечем, как сжатая пружина, замер у дверей, в которые колдун не стал заходить.
Это был ученик мага, Виктор Плевелов. Это была любовь.
Заметив Учителя, он обомлел.
- Что ты тут, Витя?
Сглотнув, Витька доложил:
- Выполняю Ваше задание, Василий Хуанович.
- Которое? - Маг спускался к выходу.
- Вас убить.
Витька смущенно спрятал меч в безобидной формы футляр. Убить старого воина не из-за угла было, конечно, немыслимо - этому учил долгий и не всегда безболезненный опыт.
- Мне показалось, вы ушли… - пробормотал Виктор, покраснев.
- Именно, - заметил Хуаныч, выходя. - Мы уходим.
Они уходили навсегда.
- Ты готов?
- Всегда готов! - весело отвечал Виктор, приходя в себя.
Они шли по совсем пустынной улице. Куда-то делись все прохожие. Или это был сон?..
Виктор моргнул, и все стало как обычно. Василий Хуаныч шагал вперед, улица суетилась, но никто не видел двух мужчин, утративших человеческую форму бытия. Виктор созерцал.
Время было плотным, час за жизнь, час за новую жизнь. Когда-то невероятно давно, много-много дней назад, этот мир, мир обыденных радостей, успехов и неудач, был и его миром. Был единственно возможным миром. Следуя Учителю, он глотнул воздуха свободы, познал волю.
Они были вдвоем. Когда было так, никто, ни одна живая душа не дерзала выделить их из фона, пока Хуаныч сам не начинал контакт. (Не считая нас с вами, читатель.) И было - у Виктора на душе всегда легкость и необъяснимое бесстрашие. Как это описать тому, кто сам не испытал?..
Хуаныч мог все, устанавливая сам правила игры, - что могло бы грозить Витьке со стороны Вселенной? Кого бояться, пока ты с Учителем? Разве самого Учителя? Но Хуаныч не учил страху. Его мир был миром радости, воли. Он был тут суверен; субъект, а не объект. Он давал видеть себя, и это было знаком любви. И он не сердился: гнев - знак слабости, знак, что что-то в твоем мире - не твое. А слабость могла быть у него только добровольной, и это был бы знак великой любви. Когда Виктор думал об этом, ему иногда даже хотелось, чтобы маг слегка рассердился. Но это была одна из мыслей, которые не выражают вслух, разве что стихами.
- Слушай, Витька. Вот мы с тобой - кто?
- Воины, Василий Хуаныч, - оживленно отвечал Витька, догоняя Учителя.
Когда они дошли до перекрестка, зажегся для них зеленый свет. Так всегда было в мире Василия Хуаныча. Куда бы он ни шел - всегда был ему зеленый свет, и Витьке, да и всякому, кто волею судьбы шагал по его дороге, а не поперек. Такое правило. А если иначе, то это крупное событие, дорожный знак. И вдруг Витька понял, но не успел найти слов…
- А ежели мы воины, то у нас должен быть враг, так?
- Это - логика, Василий Хуаныч, - беспечно ответил Витька, двигаясь вприпрыжку, как мальчик, от стремительности Дороги. Под мышкой он небрежно держал футляр со смертоносной начинкой. Вопреки логике, никто не обращал внимания на мужика, шагающего вприпрыжку рядом с гигантским казаком. Потому что логика всякого мира в руках Хозяина мира. Витька слегка споткнулся на ровном месте.
- Ты мне скажи - так? - настойчиво повторил Василий Хуаныч.
- А кто это - "я"? - отреагировал прилежный ученик. Вдвоем с Хуанычем не было у Витьки "я", но было "Вы", Василий Хуаныч и Витька.
И вдруг он совсем-совсем понял. Если бы Учитель даровал ему такую любовь, что стал бы слабым даже до того, чтобы отчего-то слегка прогневаться, это значило бы, что отныне это их общий мир, и они навсегда вместе. Виктор вдруг задохнулся от слез. Учитель вел его к свободе.
У учителя тоже был когда-то Учитель, но выучиться до конца значило самому стать Хозяином и Учителем. Он Один и выше уже никого и ничего.
Виктор сел на асфальт и заплакал. Он боялся стать Один. Он еще хотел быть - ученик. Он еще не выучился. Он глядел на Хуаныча - в слезах.
Тот остановился и глядел, одобрительно усмехнувшись.
Витька понял новое, это и был - урок. И такие уроки были - их жизнь, их мимолетная, как весна, как юность, любовь. Они были - теперь - вдвоем, Вы поняли?..
Хуаныч двинулся вперед. Витька вскочил с земли и догнал его. Катарсис миновал, дело же было не в слезах!
- Вот ты с кем воюешь, Витенька?
- С Вами, Василий Хуаныч! - бодро рапортовал усвоивший новый материал ученик.
- А зачем? - экзаменовал Учитель.
- Чтобы Вас убить!
- Ну, зачем же меня - убивать? - недоумевал шутник Хуаныч, разводя руками на ходу.
- Чтобы Вас - не было! - весело отвечал молодой воин. Ведь до цели было так восхитительно далеко!
- Да за что же убивать-то, - задирал брови маг старый, не сединой, а часами войны.
- За мир! - отвечал экзаменуемый, уже зная, что он - победил.
- За-а ми-ир? - "удивлялся" экзаменатор, уже беря в руки зачетку.
- За мир во всем мире! - шутил Виктор-победитель, и вдруг его обдавало приятным страхом новой нешуточной мысли. Такова была в тот час, в тот век, структура ситуации: воин Виктор воевал Учителем, раз уж по текущей логике у воина должен быть враг. И это была - радость, как у ребенка, который борется с играющим отцом.
- А я с кем воюю? - продолжал свое шествие Василий Хуаныч.
- А Вы - с Царем.
- Это - сейчас. А вообще?
- Не знаю, Василий Хуаныч! А когда это - вообще?
Василий Хуаныч остановился. Витька прыгнул на шаг вперед и тоже остановился. Хуаныч похлопал его плечу:
- Думай, Витька, думай. Ты уже не в первом классе.
Впереди загорелся красный свет. Глядя на него, Витька думал. Понеслись машины. Водители и прохожие, вечные антагонисты, они слились в один мир, согласились в одну реальность. Учитель жил в отдельной реальности; однажды, много-много дней назад он вошел в судьбу Витьки, внедрился в его "общагу", как семя внедряется в живую землю, как живчик в клетку. И он вдруг вырос в глазах Витьки, и стал исполином, и Витька оказался в его реальности как плод во чреве матери. Мир Хуаныча был его домом, его материнским чревом, в котором он возрастал до ужаса непознаваемых родов, после которых ему предстояло остаться одному в новом мире, в своей отдельной реальности, в своей собственной, и может быть, повзрослев, зачать нового ребенка, младенца-воина, подобно матери выносить его. Витьке нравилось быть младенцем; кто не понимает этого, уже умер для Отца. А его отцом стал Хуаныч, и Витьке нравилось жить вместе с ним. Ему виделось, они тут хозяева, и не связаны никакими барьерами. Поверх барьеров, подумал он, и нашелся:
- Мы воюем с кулаками Великого Беспредела, Василий Хуаныч.
- Это - правильно, - сказал Василий Хуаныч твердо. Они зашагали вперед. - Кулак - наша опора по всему Беспределью! Отсюда - и до Урала. А потом назад!..
Какое-то время шли молча, переживая.
Виктор вспоминал безличное-несказанное.
Улочка, по которой они шли, выводила к реке. Асфальт вдруг оборвался, громоздились живописные камни. Над водой стелилась дымка. Орали чайки.
Далекие тамтамы дороги рокотали не то на Урале, не то в Севастополе, не то у снегов Килиманджаро.
Они стояли у воды. Не было слов и мыслей.
- Зажмурься, Витенька. Что это тебе напоминает?
- Море, Василий Хуаныч.
- Правильно, море, - Хуаныч стоял на берегу реки, закинув голову как капитан дальнего плавания. -Видишь паруса баркентин?
Виктор, зажмурившись, видел. Стоит только прислушаться, и начинаешь слышать звуки и голоса…
- А подойди, попробуй воду. Только не смотри.
Витька смело шагнул вперед. Замочил ноги, наклонился, попробовал.
- Пресная, Василь Хуаныч.
- Эх, Витька, где же вера твоя? Гляди.
Учитель поднял с земли камень и швырнул в низкие облака. Виктор долго зачарованно глядел вверх.
- Иди сюда. Дай мне руку.
Витька, счастливо улыбаясь, сунул казаку ладошку.
- Да зажмурься. Попробуем вместе.
Печально пели чайки.
- Соленая, Василь Хуаныч.
Виктор открыл глаза. Над морем восходило солнце. Небеса были лазурны и чисты. На пляже стояли грибочки для тени и переодевальные кабины. Курортный городок спал невдалеке.
(Продолжение)
[Spoiler (click to open)]Теперь интерес повествования переносит нас далеко на запад, в тихий городок на туманном севере Западной цивилизации. Небо здесь было в тот день серое, низкое, без этой легкомысленной прозрачности, намекающей на бездонность космоса и множественность обитаемых миров, похожее на ветхий, провисающий до земли матрац, будто сами мы, авторы, забылись на нем наглым забвением последних времен.
Привычная свинцовая тяжесть небосвода не омрачала обыденной нескучной суеты. Человечки сновали по улицам, катились в чистеньких иномарочных автомобильчиках, останавливались на перекрестках, заходили и выходили из благолепных, нетронутых укусами войны старинных зданий.
Наш оппонент, Василий Хуаныч Пугачев-Мескалито, упруго шагал по направления к Уральскому акционерному обществу, местный филиал которого располагался тут в небольшом особнячке на узенькой и кривой улочке, где можно не запирать дверей, уходя из дому. Наш киллер не смешивался с толпой и не выделялся из нее. Разве что редкая дама, обладающая большой личной силой, вдруг выхватывали из пестроты мира и провожала удивленным взглядом необыкновенно высокую и коренастую фигуру потомственного яицкого казака, украшенного спереди парой висячих усов. И все же для большинства встречных и поперечных наш герой совершенно сливался с фоном, в чем в данном случае и проявлялось таинственное действие охранительной темной силы, оберегающей смиренное величество мага от всяческих ему ненужных встреч.
До особнячка оставалось уже немного, когда дорогу героя внезапно преградило печальное шествие - и это имело свой смысл - катафалк с гробом медленно полз впереди бредущей процессии серьезных мужчин, женщин в черном и растерянных деток. Смерть унесла кого-то вдруг, осиротила остающихся.
Василий Хуаныч остановился, пропуская процессию. В их благополучном мире, любовно устроенном добрыми своими для добрых своих, фатальность смерти воспринималась с особенной жестокостью и, казалось, взывала к несправедливости судьбы. Почему?..
Кто дерзнет придумать, что думал маг? Невиновны те, кто не может помочь. Но печать вины лежала в глазах могущего на всех, кто поработил себя согласию унылой скуки этого рая.
Василий Хуаныч глядел на детей, усматривая на дне их растерянности пред загадкой конца - не притупленное о гранит родительской веры острие, жало природной воли, кончик шприца, полного пустоты. Маг умел привести его в действие. Но мир тек мимо, тек своим путем на недалекое кладбище, не замечая человека-камня у дорожки, ведущей к далекому Уралу.
Вот и дверь с вывеской на бужанском языке. Василий Хуаныч вдруг замер, как перед прыжком в пропасть… но поступил проще. Он обошел особняк, легко забросил свой организм в окно второго этажа и улегся на своем диване.
Покурил трубку с зельем, прислушиваясь.
Эта берлога вдруг стала постылой, как и слово "Урал". Катафалк закрыл проторенный путь, судьба уже бросила свой вызов, далекие барабаны Дороги уже зазвучали. Тот крейсер дал залп и в повисшей тишине зазвучал в натянутых вантах бакштаг. Мир изменился.
Маг легко поднялся, бесшумно вышел.
Его уже ждали или, вернее, поджидали. Воин в обычной одежде, но с самурайским мечем, как сжатая пружина, замер у дверей, в которые колдун не стал заходить.
Это был ученик мага, Виктор Плевелов. Это была любовь.
Заметив Учителя, он обомлел.
- Что ты тут, Витя?
Сглотнув, Витька доложил:
- Выполняю Ваше задание, Василий Хуанович.
- Которое? - Маг спускался к выходу.
- Вас убить.
Витька смущенно спрятал меч в безобидной формы футляр. Убить старого воина не из-за угла было, конечно, немыслимо - этому учил долгий и не всегда безболезненный опыт.
- Мне показалось, вы ушли… - пробормотал Виктор, покраснев.
- Именно, - заметил Хуаныч, выходя. - Мы уходим.
Они уходили навсегда.
- Ты готов?
- Всегда готов! - весело отвечал Виктор, приходя в себя.
Они шли по совсем пустынной улице. Куда-то делись все прохожие. Или это был сон?..
Виктор моргнул, и все стало как обычно. Василий Хуаныч шагал вперед, улица суетилась, но никто не видел двух мужчин, утративших человеческую форму бытия. Виктор созерцал.
Время было плотным, час за жизнь, час за новую жизнь. Когда-то невероятно давно, много-много дней назад, этот мир, мир обыденных радостей, успехов и неудач, был и его миром. Был единственно возможным миром. Следуя Учителю, он глотнул воздуха свободы, познал волю.
Они были вдвоем. Когда было так, никто, ни одна живая душа не дерзала выделить их из фона, пока Хуаныч сам не начинал контакт. (Не считая нас с вами, читатель.) И было - у Виктора на душе всегда легкость и необъяснимое бесстрашие. Как это описать тому, кто сам не испытал?..
Хуаныч мог все, устанавливая сам правила игры, - что могло бы грозить Витьке со стороны Вселенной? Кого бояться, пока ты с Учителем? Разве самого Учителя? Но Хуаныч не учил страху. Его мир был миром радости, воли. Он был тут суверен; субъект, а не объект. Он давал видеть себя, и это было знаком любви. И он не сердился: гнев - знак слабости, знак, что что-то в твоем мире - не твое. А слабость могла быть у него только добровольной, и это был бы знак великой любви. Когда Виктор думал об этом, ему иногда даже хотелось, чтобы маг слегка рассердился. Но это была одна из мыслей, которые не выражают вслух, разве что стихами.
- Слушай, Витька. Вот мы с тобой - кто?
- Воины, Василий Хуаныч, - оживленно отвечал Витька, догоняя Учителя.
Когда они дошли до перекрестка, зажегся для них зеленый свет. Так всегда было в мире Василия Хуаныча. Куда бы он ни шел - всегда был ему зеленый свет, и Витьке, да и всякому, кто волею судьбы шагал по его дороге, а не поперек. Такое правило. А если иначе, то это крупное событие, дорожный знак. И вдруг Витька понял, но не успел найти слов…
- А ежели мы воины, то у нас должен быть враг, так?
- Это - логика, Василий Хуаныч, - беспечно ответил Витька, двигаясь вприпрыжку, как мальчик, от стремительности Дороги. Под мышкой он небрежно держал футляр со смертоносной начинкой. Вопреки логике, никто не обращал внимания на мужика, шагающего вприпрыжку рядом с гигантским казаком. Потому что логика всякого мира в руках Хозяина мира. Витька слегка споткнулся на ровном месте.
- Ты мне скажи - так? - настойчиво повторил Василий Хуаныч.
- А кто это - "я"? - отреагировал прилежный ученик. Вдвоем с Хуанычем не было у Витьки "я", но было "Вы", Василий Хуаныч и Витька.
И вдруг он совсем-совсем понял. Если бы Учитель даровал ему такую любовь, что стал бы слабым даже до того, чтобы отчего-то слегка прогневаться, это значило бы, что отныне это их общий мир, и они навсегда вместе. Виктор вдруг задохнулся от слез. Учитель вел его к свободе.
У учителя тоже был когда-то Учитель, но выучиться до конца значило самому стать Хозяином и Учителем. Он Один и выше уже никого и ничего.
Виктор сел на асфальт и заплакал. Он боялся стать Один. Он еще хотел быть - ученик. Он еще не выучился. Он глядел на Хуаныча - в слезах.
Тот остановился и глядел, одобрительно усмехнувшись.
Витька понял новое, это и был - урок. И такие уроки были - их жизнь, их мимолетная, как весна, как юность, любовь. Они были - теперь - вдвоем, Вы поняли?..
Хуаныч двинулся вперед. Витька вскочил с земли и догнал его. Катарсис миновал, дело же было не в слезах!
- Вот ты с кем воюешь, Витенька?
- С Вами, Василий Хуаныч! - бодро рапортовал усвоивший новый материал ученик.
- А зачем? - экзаменовал Учитель.
- Чтобы Вас убить!
- Ну, зачем же меня - убивать? - недоумевал шутник Хуаныч, разводя руками на ходу.
- Чтобы Вас - не было! - весело отвечал молодой воин. Ведь до цели было так восхитительно далеко!
- Да за что же убивать-то, - задирал брови маг старый, не сединой, а часами войны.
- За мир! - отвечал экзаменуемый, уже зная, что он - победил.
- За-а ми-ир? - "удивлялся" экзаменатор, уже беря в руки зачетку.
- За мир во всем мире! - шутил Виктор-победитель, и вдруг его обдавало приятным страхом новой нешуточной мысли. Такова была в тот час, в тот век, структура ситуации: воин Виктор воевал Учителем, раз уж по текущей логике у воина должен быть враг. И это была - радость, как у ребенка, который борется с играющим отцом.
- А я с кем воюю? - продолжал свое шествие Василий Хуаныч.
- А Вы - с Царем.
- Это - сейчас. А вообще?
- Не знаю, Василий Хуаныч! А когда это - вообще?
Василий Хуаныч остановился. Витька прыгнул на шаг вперед и тоже остановился. Хуаныч похлопал его плечу:
- Думай, Витька, думай. Ты уже не в первом классе.
Впереди загорелся красный свет. Глядя на него, Витька думал. Понеслись машины. Водители и прохожие, вечные антагонисты, они слились в один мир, согласились в одну реальность. Учитель жил в отдельной реальности; однажды, много-много дней назад он вошел в судьбу Витьки, внедрился в его "общагу", как семя внедряется в живую землю, как живчик в клетку. И он вдруг вырос в глазах Витьки, и стал исполином, и Витька оказался в его реальности как плод во чреве матери. Мир Хуаныча был его домом, его материнским чревом, в котором он возрастал до ужаса непознаваемых родов, после которых ему предстояло остаться одному в новом мире, в своей отдельной реальности, в своей собственной, и может быть, повзрослев, зачать нового ребенка, младенца-воина, подобно матери выносить его. Витьке нравилось быть младенцем; кто не понимает этого, уже умер для Отца. А его отцом стал Хуаныч, и Витьке нравилось жить вместе с ним. Ему виделось, они тут хозяева, и не связаны никакими барьерами. Поверх барьеров, подумал он, и нашелся:
- Мы воюем с кулаками Великого Беспредела, Василий Хуаныч.
- Это - правильно, - сказал Василий Хуаныч твердо. Они зашагали вперед. - Кулак - наша опора по всему Беспределью! Отсюда - и до Урала. А потом назад!..
Какое-то время шли молча, переживая.
Виктор вспоминал безличное-несказанное.
Улочка, по которой они шли, выводила к реке. Асфальт вдруг оборвался, громоздились живописные камни. Над водой стелилась дымка. Орали чайки.
Далекие тамтамы дороги рокотали не то на Урале, не то в Севастополе, не то у снегов Килиманджаро.
Они стояли у воды. Не было слов и мыслей.
- Зажмурься, Витенька. Что это тебе напоминает?
- Море, Василий Хуаныч.
- Правильно, море, - Хуаныч стоял на берегу реки, закинув голову как капитан дальнего плавания. -Видишь паруса баркентин?
Виктор, зажмурившись, видел. Стоит только прислушаться, и начинаешь слышать звуки и голоса…
- А подойди, попробуй воду. Только не смотри.
Витька смело шагнул вперед. Замочил ноги, наклонился, попробовал.
- Пресная, Василь Хуаныч.
- Эх, Витька, где же вера твоя? Гляди.
Учитель поднял с земли камень и швырнул в низкие облака. Виктор долго зачарованно глядел вверх.
- Иди сюда. Дай мне руку.
Витька, счастливо улыбаясь, сунул казаку ладошку.
- Да зажмурься. Попробуем вместе.
Печально пели чайки.
- Соленая, Василь Хуаныч.
Виктор открыл глаза. Над морем восходило солнце. Небеса были лазурны и чисты. На пляже стояли грибочки для тени и переодевальные кабины. Курортный городок спал невдалеке.
(Продолжение)