Русский мат - это простонародное ханжество
Сегодня мне пришла в голову интересная идея, рационализирующая то интуитивное отторжение, которое я с детства испытываю в отношении матерщины. Я сознаю, что это всего лишь рационализация, так как помню, как и когда у меня возникло это отторжение.
Я вырос в рабочем посёлке на окраине Перми и с детства попал в довольно дурную компанию, так что в 11-летнем возрасте я матерился как сапожник. Понятное дело, когда рядом не было родителей или тех, кто мог уведомить родителей. Дома и в школе я говорил чисто, и говорил хорошо. ( Мой дед - на свой лад великий человек, дореволюционный русский, чудом переживший советскую власть и сохранивший усвоенные с детства представления и нормы нормальной русской культуры дореволюционной эпохи, начала XX века. Это редкостный в СССР типаж "беспартийного на партийных должностях". Он заложил фундамент моего мировоззрения и поставил мне речь.) Я был ребенком умным, начитанным и развитым не по годам.
Фактически я владел двумя языками, и владел на хорошем уровне. Литературным русским - языком Пушкина и Достоевского - и простонародным матерным. У меня была возможность сравнить два типа речи и связанные с ними состояния духа. Литературный язык мне нравился больше, но у меня не было причин отказываться и от матерщины. До известного момента. Дело было так.
Мой отец работал на танкере, летом ходил в рейсы на несколько месяцев, и нас брал с собой. Мать варила пищу для команды, я шлялся по судну и попадал во всякие интересные переделки. Надо сказать, что мой отец не матерился никогда. В те годы он представлял собой тип человека, познакомиться с которым можно, прочитав историю Мак-Интайра ("В диком рейсе"). Отец не был невероятно сильным, как Мак-Интайр, но все же был очень-очень сильным и смелым человеком, и на судне его глубоко уважали таким, какой он есть. Подобно Мак-Интайру, он хорошо играл и любил шахматы, и вообще увлекался вещами, для простолюдина не совсем обычными.
Родители были уверены в моей непорочности. Мать боялась, что я научусь мату от матросов, даже не подозревая, что на самом деле я сам мог бы поучить их искусству фигурно выражаться. Она попросила отца, чтобы тот сделал мне внушение. Отец сделал. Тут надо признаться, что я своего отца боялся как античный латинянин Юпитера. Он меня почти никогда не наказывал - это было не нужно. Мой страх перед ним носил скорее религиозный характер. Потому сказанное им слово было для меня законом. С этого времени мой главный страх был - нечаянно произнести матерное слово во сне. Я иногда говорил во сне, и страшился, что могу спалиться на этом.
Потому я принял решение не материться даже во сне. Возможно, мой роман с осознанными сновидениями, через которые я соприкоснулся с реальной магией (а затем и вовсе уверовал в Бога) берёт своё начало именно отсюда. Так или иначе, с этого времени я перестал материться вообще. Полностью. Раз и навсегда. Во сне и наяву. И ни разу об этом не пожалел.
Необходимость общаться с хулиганистыми сверстниками без использования понятного для них жаргона оказалась очень интересным и полезным вызовом. Я внезапно понял, что это делает меня неформальным лидером. Нематерящийся человек при прочих равных условиях естественно доминирует над матерящимся. Ну, и вдобавок я занимался боксом и вообще был не дурак подраться, если надо. Я предпочитал быть одиночкой, но при политической необходимости входил и в компании, всегда в статусе "бетты" (см. заметку Моральные принципы в примитивной группе). Меня поразило, что решительный отказ от мата реально повысил мой социальный статус и вообще жизненный потенциал. Это один из поворотных моментов моей биографии, и отцу я за его внушение до сих пор искренне благодарен.
Вот настоящая история вопроса, вот почему я не матерюсь и своим читателям не позволяю материться в комментах, хотя по сути дела мат меня нисколько не задевает и не оскорбляет, как не задевают и не оскорбляют меня другие дурные привычки аборигенов страны Советов вроде пьянства, курения, блуда и прочего. Эта жизненная стихия мне очень глубоко понятна, просто... просто это не мой уровень жизни. И это не тот уровень жизни, которого я желаю своим читателям.
Но!
Хотя сам я перестал материться и начал смотреть на всю эту стихию со стороны, я никогда не осуждал матерящихся людей, хорошо понимая их (во всех смыслах). Но с годами что-то изменилось, и вот однажды я обнаружил и осознал, что мат мне стал реально неприятен. И пусть читатель поверит мне как психолог психологу - это происходило со мной не потому, что я вытеснял сладость запретного плода. Тут есть какая-то другая, более важная и интересная причина, причина другого уровня. Не психологического, а скорее социального или даже философского.
И вот сегодня я эту причину вдруг со всей ясностью осознал.
Мат это наивное простонародное ханжество.
Матерящийся человек де-факто осуждает сексуальность, обозначая её словами, которые в другом контексте используются для брани. И даже на поле брани/войны, используя для брани/ругани именно слова, связанные с сексуальностью, он тем самым принижает сексуальность, ставя её в один уровень с фекалиями, нечистотой, оскорблением, унижением, насилием, убийством.
Викторианский ханжа матерится в душе. Он не позволяет себе даже говорить о том, что "неприлично" в обществе. Он несомненно лицемер, так как (за редким исключением) ведет сексуальную жизнь, а притворяется, будто он "выше" подобных глупостей.
Ханжа это аристократический матерщинник, то есть, матерщинник в душе.
Викторианский лицемер и простонародный матерщинник по сути одинаково негативно относятся к сексуальности, просто один из них это отношение выражает открыто, а другой скрывает, притворяясь, что он к "этому" вообще не имеет никакого отношения.
Но вот какая штука. Дело в том, что я позитивно отношусь к сексуальности. Я не считаю её чем-то низменным или недостойным человека. И потому мне неприятны те негативные коннотации, которые связывает с нею матерящийся человек.
Когда я был маленьким и матерился, тема сексуальности была мне просто чужда. Я просто не понимал, не улавливал связанных с нею вибраций, и потому оставался к мату равнодушным по сути. Вначале я матерился, потом перестал - вот и всё. То и другое было для меня совсем нетрудным. Но когда сексуальность пробудилась и вошла в полную силу во мне самом (юношеская гиперсексуальность!), произошло переосмысление. Не осознавая того, я ощущал, что матерщинники самим фактом своей брани крайне низко, отвратительно низко оценивают эту весьма приятную и интересную для меня сферу человеческой жизни и деятельности. И вот сегодня я вдруг это осознал, удалив очередной комментарий с матом. Пусть даже мат замаскирован, это неважно. Тут вопрос стоит не о форме выражения, а о сути. О том, собственно, что выражается, а не как это выражается! Заставляя комментатора выразить ту же самую мысль на чистом и красивом русском литературном языке, я каждый раз с наслаждением замечаю, как сама мысль от этого углубляется, расширяется, начинает блестеть новыми оттенками смысла, до того скрытыми в ослепительном и агрессивном блеске русского мата.
(О да! Мне понятен этот примитивный, но яркий блеск, подобный блеску стали. И я понимаю, почему люди матерятся на поле брани перед лицом смерти. Но не надо размахивать шашкой, говоря о жизни. Мухи отдельно, котлеты отдельно. И замечу, что настоящий русский офицер не станет материться даже на поле брани. Это социальный маркер, отличающий настоящего русского офицера от советского выдвиженца.)
Мне понятно, почему матерятся подростки, и я отношусь к их мату снисходительно. Они ещё дети, они ещё не усвоили толком русскую культуры вообще и культуру речи в частности. Для них естественно быть немножко бабуинами, причем бабуинами с подавленной сексуальностью. У подростка или проблемного взрослого мат это маркер подавленной сексуальности. Они вынуждены ограничивать себя в одном из главных наслаждений этой жизни, да ещё в период естественной гиперсексуальности, когда вытеснение эротических желаний дается с большим трудом, а может, и вовсе невозможно. Выражая при помощи мата свой негатив в отношении секса, они по сути борются за самоконтроль. Но совсем иное дело, если матерится взрослый, зрелый человек!
Мне понятно и для чего некоторые молодые супруги прибегают к мату во время секса, наивно ища сильных средств выражения своих чувств. Это тяжкое наследие вынужденного подросткового воздержания, когда они матерились ради торможения сексуальности, но в итоге сексуальность ассоциативно связалась в их душе с матом. Эту связь надо как-то изжить. Грубо говоря, до них никак не доходит, что да, вот они уже не мечтают о сексе, а реально занимаются сексом. Не доходит, пока они не обозначат секс привычными для них с детства терминами. Они через этот этап быстро проскакивают, и обычно это не становится традицией. А если становится, это тревожный сигнал и материал для работы психолога.
PS: в комментариях справедливо указали, что фиксация на сексуальной сфере это преимущественная черта именно русского мата. К примеру, итальянский мат фиксируется на богохульстве. Поэтому я добавил в заголовок слово "русский". Невольно приходит в голову иронический комментарий, что русский мат сравнительно "благочестив". Правда, это "благочестие" такой катогории, о которой говорится: "С такими друзьями и враги не нужны". Тупое подавление сексуальности, подмена подлинной духовной аскетики псевдомонашеским ханжеством - это скрытое богохульство, о чем я подробно говорил в другом месте.
Я вырос в рабочем посёлке на окраине Перми и с детства попал в довольно дурную компанию, так что в 11-летнем возрасте я матерился как сапожник. Понятное дело, когда рядом не было родителей или тех, кто мог уведомить родителей. Дома и в школе я говорил чисто, и говорил хорошо. ( Мой дед - на свой лад великий человек, дореволюционный русский, чудом переживший советскую власть и сохранивший усвоенные с детства представления и нормы нормальной русской культуры дореволюционной эпохи, начала XX века. Это редкостный в СССР типаж "беспартийного на партийных должностях". Он заложил фундамент моего мировоззрения и поставил мне речь.) Я был ребенком умным, начитанным и развитым не по годам.
Фактически я владел двумя языками, и владел на хорошем уровне. Литературным русским - языком Пушкина и Достоевского - и простонародным матерным. У меня была возможность сравнить два типа речи и связанные с ними состояния духа. Литературный язык мне нравился больше, но у меня не было причин отказываться и от матерщины. До известного момента. Дело было так.
Мой отец работал на танкере, летом ходил в рейсы на несколько месяцев, и нас брал с собой. Мать варила пищу для команды, я шлялся по судну и попадал во всякие интересные переделки. Надо сказать, что мой отец не матерился никогда. В те годы он представлял собой тип человека, познакомиться с которым можно, прочитав историю Мак-Интайра ("В диком рейсе"). Отец не был невероятно сильным, как Мак-Интайр, но все же был очень-очень сильным и смелым человеком, и на судне его глубоко уважали таким, какой он есть. Подобно Мак-Интайру, он хорошо играл и любил шахматы, и вообще увлекался вещами, для простолюдина не совсем обычными.
Родители были уверены в моей непорочности. Мать боялась, что я научусь мату от матросов, даже не подозревая, что на самом деле я сам мог бы поучить их искусству фигурно выражаться. Она попросила отца, чтобы тот сделал мне внушение. Отец сделал. Тут надо признаться, что я своего отца боялся как античный латинянин Юпитера. Он меня почти никогда не наказывал - это было не нужно. Мой страх перед ним носил скорее религиозный характер. Потому сказанное им слово было для меня законом. С этого времени мой главный страх был - нечаянно произнести матерное слово во сне. Я иногда говорил во сне, и страшился, что могу спалиться на этом.
Потому я принял решение не материться даже во сне. Возможно, мой роман с осознанными сновидениями, через которые я соприкоснулся с реальной магией (а затем и вовсе уверовал в Бога) берёт своё начало именно отсюда. Так или иначе, с этого времени я перестал материться вообще. Полностью. Раз и навсегда. Во сне и наяву. И ни разу об этом не пожалел.
Необходимость общаться с хулиганистыми сверстниками без использования понятного для них жаргона оказалась очень интересным и полезным вызовом. Я внезапно понял, что это делает меня неформальным лидером. Нематерящийся человек при прочих равных условиях естественно доминирует над матерящимся. Ну, и вдобавок я занимался боксом и вообще был не дурак подраться, если надо. Я предпочитал быть одиночкой, но при политической необходимости входил и в компании, всегда в статусе "бетты" (см. заметку Моральные принципы в примитивной группе). Меня поразило, что решительный отказ от мата реально повысил мой социальный статус и вообще жизненный потенциал. Это один из поворотных моментов моей биографии, и отцу я за его внушение до сих пор искренне благодарен.
Вот настоящая история вопроса, вот почему я не матерюсь и своим читателям не позволяю материться в комментах, хотя по сути дела мат меня нисколько не задевает и не оскорбляет, как не задевают и не оскорбляют меня другие дурные привычки аборигенов страны Советов вроде пьянства, курения, блуда и прочего. Эта жизненная стихия мне очень глубоко понятна, просто... просто это не мой уровень жизни. И это не тот уровень жизни, которого я желаю своим читателям.
Но!
Хотя сам я перестал материться и начал смотреть на всю эту стихию со стороны, я никогда не осуждал матерящихся людей, хорошо понимая их (во всех смыслах). Но с годами что-то изменилось, и вот однажды я обнаружил и осознал, что мат мне стал реально неприятен. И пусть читатель поверит мне как психолог психологу - это происходило со мной не потому, что я вытеснял сладость запретного плода. Тут есть какая-то другая, более важная и интересная причина, причина другого уровня. Не психологического, а скорее социального или даже философского.
И вот сегодня я эту причину вдруг со всей ясностью осознал.
Мат это наивное простонародное ханжество.
Матерящийся человек де-факто осуждает сексуальность, обозначая её словами, которые в другом контексте используются для брани. И даже на поле брани/войны, используя для брани/ругани именно слова, связанные с сексуальностью, он тем самым принижает сексуальность, ставя её в один уровень с фекалиями, нечистотой, оскорблением, унижением, насилием, убийством.
Викторианский ханжа матерится в душе. Он не позволяет себе даже говорить о том, что "неприлично" в обществе. Он несомненно лицемер, так как (за редким исключением) ведет сексуальную жизнь, а притворяется, будто он "выше" подобных глупостей.
Ханжа это аристократический матерщинник, то есть, матерщинник в душе.
Викторианский лицемер и простонародный матерщинник по сути одинаково негативно относятся к сексуальности, просто один из них это отношение выражает открыто, а другой скрывает, притворяясь, что он к "этому" вообще не имеет никакого отношения.
Но вот какая штука. Дело в том, что я позитивно отношусь к сексуальности. Я не считаю её чем-то низменным или недостойным человека. И потому мне неприятны те негативные коннотации, которые связывает с нею матерящийся человек.
Когда я был маленьким и матерился, тема сексуальности была мне просто чужда. Я просто не понимал, не улавливал связанных с нею вибраций, и потому оставался к мату равнодушным по сути. Вначале я матерился, потом перестал - вот и всё. То и другое было для меня совсем нетрудным. Но когда сексуальность пробудилась и вошла в полную силу во мне самом (юношеская гиперсексуальность!), произошло переосмысление. Не осознавая того, я ощущал, что матерщинники самим фактом своей брани крайне низко, отвратительно низко оценивают эту весьма приятную и интересную для меня сферу человеческой жизни и деятельности. И вот сегодня я вдруг это осознал, удалив очередной комментарий с матом. Пусть даже мат замаскирован, это неважно. Тут вопрос стоит не о форме выражения, а о сути. О том, собственно, что выражается, а не как это выражается! Заставляя комментатора выразить ту же самую мысль на чистом и красивом русском литературном языке, я каждый раз с наслаждением замечаю, как сама мысль от этого углубляется, расширяется, начинает блестеть новыми оттенками смысла, до того скрытыми в ослепительном и агрессивном блеске русского мата.
(О да! Мне понятен этот примитивный, но яркий блеск, подобный блеску стали. И я понимаю, почему люди матерятся на поле брани перед лицом смерти. Но не надо размахивать шашкой, говоря о жизни. Мухи отдельно, котлеты отдельно. И замечу, что настоящий русский офицер не станет материться даже на поле брани. Это социальный маркер, отличающий настоящего русского офицера от советского выдвиженца.)
Мне понятно, почему матерятся подростки, и я отношусь к их мату снисходительно. Они ещё дети, они ещё не усвоили толком русскую культуры вообще и культуру речи в частности. Для них естественно быть немножко бабуинами, причем бабуинами с подавленной сексуальностью. У подростка или проблемного взрослого мат это маркер подавленной сексуальности. Они вынуждены ограничивать себя в одном из главных наслаждений этой жизни, да ещё в период естественной гиперсексуальности, когда вытеснение эротических желаний дается с большим трудом, а может, и вовсе невозможно. Выражая при помощи мата свой негатив в отношении секса, они по сути борются за самоконтроль. Но совсем иное дело, если матерится взрослый, зрелый человек!
Мне понятно и для чего некоторые молодые супруги прибегают к мату во время секса, наивно ища сильных средств выражения своих чувств. Это тяжкое наследие вынужденного подросткового воздержания, когда они матерились ради торможения сексуальности, но в итоге сексуальность ассоциативно связалась в их душе с матом. Эту связь надо как-то изжить. Грубо говоря, до них никак не доходит, что да, вот они уже не мечтают о сексе, а реально занимаются сексом. Не доходит, пока они не обозначат секс привычными для них с детства терминами. Они через этот этап быстро проскакивают, и обычно это не становится традицией. А если становится, это тревожный сигнал и материал для работы психолога.
PS: в комментариях справедливо указали, что фиксация на сексуальной сфере это преимущественная черта именно русского мата. К примеру, итальянский мат фиксируется на богохульстве. Поэтому я добавил в заголовок слово "русский". Невольно приходит в голову иронический комментарий, что русский мат сравнительно "благочестив". Правда, это "благочестие" такой катогории, о которой говорится: "С такими друзьями и враги не нужны". Тупое подавление сексуальности, подмена подлинной духовной аскетики псевдомонашеским ханжеством - это скрытое богохульство, о чем я подробно говорил в другом месте.