Нам не дано предугадать (как на самом деле)
Продолжение цикла Как на самом деле
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, -
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…
(Тютчев, 1869)
В моих текстах людей часто привлекают самые неожиданные для меня вещи. Мимо тех мыслей, которые мне самому кажутся важными и нетривиальными, большинство проходит не заметив, в то время проходные "выкладки" -- вещи, на мой взгляд, почти банальные, сказанные мимоходом, вовсе не ради себя самих, кажутся кому-то заслуживающими внимания.
Так, уважаемый platonicus внезапно выделил из вчерашнего текста ( Зеркальный шар) следующее:
Религiя начинаетъ становиться идеологiей въ тотъ момент, когда говоритъ о Богѣ въ третьемъ лицѣ ("Онъ"). Потому что Богъ по самой природѣ Своей является не объектомъ, но Субъектомъ. И говорить о Нёмъ въ третьемъ лицѣ невѣжливо, какъ невѣжливо говорить въ третьемъ лицѣ обо всякомъ присутствующемъ. Богъ это абсолютное "Ты", но никакъ не "Онъ".
А уважаемый buyaner даже обеспокоился по поводу приоритета:
А Вы, часом, не помните, palaman в этом месте не ссылается ли на М.Бубера? Потому что мысль известная, как и автор.
> Нѣтъ, Буберъ там точно не упоминается.
А вот это плохо. Потому как идея неуместности и неадекватности любого богословия, построенного на идее Бога в третьем лице, - принадлежит именно Буберу. Если palaman её независимо "переоткрыл" (теперь, видимо, надо говорить "реоткрыл"), честь ему и хвала, но что-то я сомневаюсь...
Я поспешил успокоить дорогих собеседников, сразу заметив по этому поводу:
Там нечего открывать. Эта идея так же самоочевидна для всякого, кто имеет общение с Богом, как идея грести руками и ногами для всякого, кто умеет плавать. Неужели Вы думаете, что Бубер первый, кому это пришло на ум?!
Мне кажется, Мартин Бубер в свойственной ему манере мышления лишь довёл эту очевидную мысль до забавной крайности, до прикола, вовсе перечеркнув всякое человеческое Богословие. Сам я, будучи человеком церковным, свои мысли до крайности стараюсь не доводить, и потому сразу умерил эту идею разумным антитезисом, ради которого она и была высказана:
Впрочем, это лишь начало идеологии. И если не слишком увлекаться в этом направлении, то говорить о Боге в третьем лице всё-таки можно. Осторожно, стараясь не оскорбить Присутствующего. Я сейчас рискую, говоря о Тебе в третьем лице, как будто Тебя здесь нет. Но я помню, что Ты здесь, и говорю для Тебя, пусть обращаясь формально и к читателю, чтобы ему было удобнее воспринимать сказанное. Я даже дерзаю разбавлять этот текст шуточками, надеясь на Твоё снисхождение к немощи нашего ума.
Если уж говорить о приоритетах, то первым автором, у которого я увидел эту мысль ясно и и эксплицитно выраженной, была Мария Николаевна Кириллова (1906- 1986), автор замечательной жемчужины современной русской письменности -- воспоминаний об Орловском Христа ради юродивом Афанасии Андреевиче. Цитирую нужный отрывок:
«О ПРИСУТСТВУЮЩИХ "ОН" НЕ ГОВОРЯТ»
Москва. Март 1956
Афанасий Андреевич был человек образованный и интеллигентный; несмотря на юродство, знал все тонкости вежливого обхождения. И, когда при нем говорили о присутствующих "он", то Афанасий Андреевич вносил поправку:
«О присутствующих "он" не говорят. Надо называть по имени и отчеству».
Вначале я думала, что все это преподносилось нам в качестве урока вежливости, но оказалось, что смысл, вложенный Афанасием Андреевичем в эти слова, был намного глубже.
Смысл, вложенный в слова "О присутствующих «он» не говорят", мы поняли позже, когда Афанасий Андреевич уехал от женщины, у которой гостил. Как-то, взяв в руки Евангелие, мы увидели, что везде, где об Иисусе Христе написано "Он", слово "Он" аккуратно зачеркнуто. Это означало, что нельзя о Боге говорить "Он" ("Он даст", "Он услышит нашу молитву"), а надо говорить: "Бог даст", "Бог услышит нашу молитву" и т.д. Все это Афанасий Андреевич наглядно показал на Евангелии: везде, где было написано об Иисусе "Он", "Он" - зачеркнуто, а сверху написано: "Иисус". Вот, например, выдержка из Евангелия: "И когда Он (Иисус) от народа вошел в дом, то ученики вопросили Его (Иисуса) "о притче" или: "Когда настал вечер, Иисус приходит с двенадцатью: Он (Иисус) сказал им..."
Этим Афанасий Андреевич показал, что Господь Иисус Христос никак не может быть отсутствующим. Нигде и никогда. Бог вездесущ, значит Он - Бог находится с нами и среди нас, а "о присутствующих "он" - не говорят".
Едва ли Афанасий Андреевич читал Бубера, да и выраженная им предельно серьёзная, хотя и "юродивая" мысль заметным образом отличается от Буберовского прикола. Блаженный ничего не имеет против третьего лица как такового, он лишь предлагает всюду называть Тебя по имени, избегая невежливого "он".
В своё время, ещё на самой заре моего обращения ко Христу, прочитав этот отрывок, я поставил следующий эксперимент: я прочитал Евангелие во втором лице, аккуратно заменяя каждое вхождение как слова "он", так и слова "Иисус" на пронзительное "Ты" -- прямо обращаясь к Тебе, Автору и Главному Герою этого текста, и всей человеческой истории, и моей личной судьбы.
Совершая эту мистерию, я изменил свою реальность, таким образом превратив простое чтение Евангелия в опыт умной молитвы. Ведь умная молитва и есть ни что иное как мышление, обращенное к Тебе как Свидетелю всех наших раздумий. Когда мы мыслим таким образом, мы делаем Тебя Самого не просто Свидетелем, но активным Участником работы нашего ума, а значит и всей нашей жизни -- в чем и состоит изначальный смысл данного нам дара слова и мысли.
Способность говорить и мыслить первоначально и была дана человеку именно для того, чтобы он говорил с Тобою, говорил не в редкие моменты молитвенного ритуала, но ежеминутно, ежесекундно -- потому-то наша мысль и течёт так неудержимо, неостановимо, что людям приходится порой долгие годы учиться медитации, чтобы всё-таки остановить её хотя бы на время.
Остановка мысли -- действительно полезное упражнение с тех пор как мысль, отделённая от молитвы, стала нашей ахиллесовой пятой. Ведь именно через мысли (через помыслы) и входит дьявол вначале в наш ум, а потом и в самое сердце.
Тут я хотел было, расчувствовавшись, похвалить людей, преуспевших в медитации и сказать: "Блаженны вы, труженики мысленной нивы, что умудряетесь освободиться от дьяволького обольщения, остановив свою мысль и сделавшись хотя бы на время неприступными для действий лукавых духов," -- но вовремя остановился, сообразив, что эта похвала прозвучит насмешкой и грубой лестью в контексте разговора о молитве.
Тогда я захотел положить антитезис: Чего они достигают такими трудами и на краткое время, того мы христиане достигаем без труда и на столько, на сколько захотим, -- но и этого сказать я не смог без того, чтобы не вспомнить о тех трудах и даже опасностях, с которыми бывает сопряжено это вроде бы простое и естественное действие.
Дьявол страшно боится умной молитвы и прилагает невероятные усилия, чтобы не допустить человека до этой практики, а всякого начавшего её как можно скорее прервать, отвлечь на что-то другое. Поэтому совсем простое и нехитрое вроде бы дело странным и необъяснимым образом становится невероятно трудным и заковыристым, с массой неожиданных подножек, закорючек и ловушек.
Между тем, по сути своей оно действительно просто и совершенно естественно. Никто кроме Бога Вседержителя не ведает наших сокровенных мыслей, и потому когда мы мысленно и в тайне сердца своего говорим "Ты", мы никого другого и не можем иметь в виду, кроме Тебя. Магия и всякого рода язычество потому-то и требуют внешнего ритуала, что боги не знают точно наших сокровенных мыслей, хотя обо многом и догадываются, внимательно следя за нашими микродействиями и микромимикой.
Иногда кажется, будто они читают мысли -- но это фокус, разгадка которого в том, что они же сами предварительно и нашёптывают нам эти мысли. Когда я воспринимаю пришедщий мне на ум помысл и начинаю рассматривать его, так и сяк вертеть его, работать с ним -- эти действия не остаются неизвестными хозяину этого помысла. Так можно создавать целые ментальные каналы мысленного взаимодействия с духами, и вокруг этого накручены целые пласты мистических практик. Но простое бесхитростное "Ты", произнесённое в тайне сердца, не может быть обращено ни к кому кроме Тебя, ведующего человеческие сердца.
Сразу замечу, что эта простая и естественная практика ума (называемая умной молитвой) сама по себе ещё не является христианством. Люди призывали Тебя задолго до того, как Ты стал человеком и родился от Девы Матери. Умная молитва это не вывод, не надстройка, но напротив -- основание христианства.
Христианство это плод умной молитвы (а не наоборот!): Твоя Мать зачала Тебя от умной молитвы. Она призывала Тебя с самого младенчества своего, посвятив Тебе и самое девство своё -- и в ответ на Её любовь и непоколебимую преданность Ты Сам зачался во чреве Её сверхъестественным действием благодати, без человеческого семени.
Потому нет! далеко не всякий, кто призывает Тебя в тайне своего сердца, является христианином. Но зато всякий, кто пройдёт этот путь до конца, непременно станет христианином, подобно Богородице зачав и родив в сердце своём веру в Твоё вочеловечение. Эта вера зачинается этим простым человеческим словом "Ты", которое странным образом становится именем Неименуемого, когда оно обращено к Тебе.
Этот способ молитвы древнее всякой религии, потому что он не требует даже знания Твоего имени. Простое "Ты" становится для человека, втайне призывающего Тебя, каналом связи с Тобою. Так молились первые поколения людей, пока Ты не открыл треьему поколению, считая от Адама (Еносу) Твоё имя, открыв тем самым возможность ещё более простой и надежной практике словесной молитвы:
У Сифа также родился сын, и он нарёк ему имя: Енос; тогда начали призывать имя Господа. (Быт 4:26)
Словесная молитва ниже, проще умной молитвы. И вообще-то намного слабее её. Но де-факто она оказывается в руках обычного человека намного более страшным и эффективным оружием против дьявола.
Есть! есть на свете, изредка попадаюся люди, у которых ум настолько силён, что они способны подолгу призывать Тебя в тайне своего сердца, подолгу не увлекаясь помыслами, уводящими нас в сторону от молитвы. Эти помыслы дьявол целой тучей наводит на ум всякого, кто пытается втайне говорить с Тобою, и к каждому он подбирает свой особенный, индивидуальный ключик -- такой помысл, против которого человек не может устоять и оставляет молитву, занявшись им. Этим-то дьявол нас и обезоруживает.
А вот остановить словесную молитву намного сложнее. Если человек знает имя Твое, он обретает простое оружие, которое почти невозможно выбить из рук именно в силу его простоты. Что может быть проще, чем повторять и повторять краткую формулу, оформляющую Твоё имя в простую и бездонную по глубине молитвенную мысль. Тут-то уж дьяволу приходится вертеться как уж на сковородке, изобретая средства заставить человека заткнуться. Но даже добившись своего, он оказывается в проигрыше, потому что обнаруживает себя. А ведь главное оружие дьявола это скрытность.
Тёмные дела успешно совершаются лишь в темноте бессознательности, и обнаруживая себя снова и снова дьявол постепенно вооружает против себя человека, который решился прибегнуть к словесной молитве и с удивлением обнаруживает снова и снова, что это простая, элементарнейшая задача (повторять и повторять слова молитвы) удивительным образом оказывается невыполнимой. Если человек проявляет на этом пути упорство, то теряя молитву он приобретает бесценный опыт реальной духовной борьбы.
Когда Галковский говорит, будто целью словесной молитвы является достижение транса ("вербальная интоксикация"), он лишь обнаруживает этим, что совсем-совсем не знаком с православной духовной практикой. До транса тут и при всём желании не доберёшься! Даже решившись держаться за молитву до смерти, человек в 99% случае позорно теряет, забывает о ней, увлекаясь приходящими на ум помыслами. Я в 99% случае не ошибусь, если предскажу, что моему дорогому читателю не удастся продержаться в умной молитве дольше одной минуты, а в словесной -- дольше двадцати минут. Разве только если у него уже имеется реальный опыт этого типа борьбы. Но увы! -- людей с таким опытом исчезающе мало.
Целью этого упражнения является вовсе не транс. Снова и снова возобновляя потерянную было молитву, человек вынужден уделять ей внимание. Он не может повторять слова молитвы чисто автоматически, потому что дьявол изыскивает новые и новые способы заставить его замолчать. А прилагая к молитве внимание, он мало-помалу качает "мышцу" своего ума, делая себя способным начать молитву умную.
Логика происходящего здесь такова: чем больше внимания человек уделяет молитве, тем больше последствий, изменений своей судьбы он обнаруживает от этого простого действия. С удивлением убеждаясь в том, что имя Твоё имеет реальную силу, влияет на течение событий, он мало-помалу обретает веру в Тебя. А чем крепче эта вера, тем больше внимания он уделяет молитве. И возникает замкнутый круг -- молитва становится незаменимым орудием изменения судьбы, изменения самой реальности вокруг, и для человека она постепенно становится важнее всех прочих дел. И наконец в какой-то момент он начинает напрямую говорить с Тобою в тайне сердца своего, упорствуя в этом вопреки всем ухищрениям дьявола.
...
Вот что скрывается за моими словами о третьем лице -- а вовсе не Мартин Бубер, при всём моём уважении.
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, -
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…
(Тютчев, 1869)
В моих текстах людей часто привлекают самые неожиданные для меня вещи. Мимо тех мыслей, которые мне самому кажутся важными и нетривиальными, большинство проходит не заметив, в то время проходные "выкладки" -- вещи, на мой взгляд, почти банальные, сказанные мимоходом, вовсе не ради себя самих, кажутся кому-то заслуживающими внимания.
Так, уважаемый platonicus внезапно выделил из вчерашнего текста ( Зеркальный шар) следующее:
Религiя начинаетъ становиться идеологiей въ тотъ момент, когда говоритъ о Богѣ въ третьемъ лицѣ ("Онъ"). Потому что Богъ по самой природѣ Своей является не объектомъ, но Субъектомъ. И говорить о Нёмъ въ третьемъ лицѣ невѣжливо, какъ невѣжливо говорить въ третьемъ лицѣ обо всякомъ присутствующемъ. Богъ это абсолютное "Ты", но никакъ не "Онъ".
А уважаемый buyaner даже обеспокоился по поводу приоритета:
А Вы, часом, не помните, palaman в этом месте не ссылается ли на М.Бубера? Потому что мысль известная, как и автор.
> Нѣтъ, Буберъ там точно не упоминается.
А вот это плохо. Потому как идея неуместности и неадекватности любого богословия, построенного на идее Бога в третьем лице, - принадлежит именно Буберу. Если palaman её независимо "переоткрыл" (теперь, видимо, надо говорить "реоткрыл"), честь ему и хвала, но что-то я сомневаюсь...
Я поспешил успокоить дорогих собеседников, сразу заметив по этому поводу:
Там нечего открывать. Эта идея так же самоочевидна для всякого, кто имеет общение с Богом, как идея грести руками и ногами для всякого, кто умеет плавать. Неужели Вы думаете, что Бубер первый, кому это пришло на ум?!
Мне кажется, Мартин Бубер в свойственной ему манере мышления лишь довёл эту очевидную мысль до забавной крайности, до прикола, вовсе перечеркнув всякое человеческое Богословие. Сам я, будучи человеком церковным, свои мысли до крайности стараюсь не доводить, и потому сразу умерил эту идею разумным антитезисом, ради которого она и была высказана:
Впрочем, это лишь начало идеологии. И если не слишком увлекаться в этом направлении, то говорить о Боге в третьем лице всё-таки можно. Осторожно, стараясь не оскорбить Присутствующего. Я сейчас рискую, говоря о Тебе в третьем лице, как будто Тебя здесь нет. Но я помню, что Ты здесь, и говорю для Тебя, пусть обращаясь формально и к читателю, чтобы ему было удобнее воспринимать сказанное. Я даже дерзаю разбавлять этот текст шуточками, надеясь на Твоё снисхождение к немощи нашего ума.
Если уж говорить о приоритетах, то первым автором, у которого я увидел эту мысль ясно и и эксплицитно выраженной, была Мария Николаевна Кириллова (1906- 1986), автор замечательной жемчужины современной русской письменности -- воспоминаний об Орловском Христа ради юродивом Афанасии Андреевиче. Цитирую нужный отрывок:
«О ПРИСУТСТВУЮЩИХ "ОН" НЕ ГОВОРЯТ»
Москва. Март 1956
Афанасий Андреевич был человек образованный и интеллигентный; несмотря на юродство, знал все тонкости вежливого обхождения. И, когда при нем говорили о присутствующих "он", то Афанасий Андреевич вносил поправку:
«О присутствующих "он" не говорят. Надо называть по имени и отчеству».
Вначале я думала, что все это преподносилось нам в качестве урока вежливости, но оказалось, что смысл, вложенный Афанасием Андреевичем в эти слова, был намного глубже.
Смысл, вложенный в слова "О присутствующих «он» не говорят", мы поняли позже, когда Афанасий Андреевич уехал от женщины, у которой гостил. Как-то, взяв в руки Евангелие, мы увидели, что везде, где об Иисусе Христе написано "Он", слово "Он" аккуратно зачеркнуто. Это означало, что нельзя о Боге говорить "Он" ("Он даст", "Он услышит нашу молитву"), а надо говорить: "Бог даст", "Бог услышит нашу молитву" и т.д. Все это Афанасий Андреевич наглядно показал на Евангелии: везде, где было написано об Иисусе "Он", "Он" - зачеркнуто, а сверху написано: "Иисус". Вот, например, выдержка из Евангелия: "И когда Он (Иисус) от народа вошел в дом, то ученики вопросили Его (Иисуса) "о притче" или: "Когда настал вечер, Иисус приходит с двенадцатью: Он (Иисус) сказал им..."
Этим Афанасий Андреевич показал, что Господь Иисус Христос никак не может быть отсутствующим. Нигде и никогда. Бог вездесущ, значит Он - Бог находится с нами и среди нас, а "о присутствующих "он" - не говорят".
Едва ли Афанасий Андреевич читал Бубера, да и выраженная им предельно серьёзная, хотя и "юродивая" мысль заметным образом отличается от Буберовского прикола. Блаженный ничего не имеет против третьего лица как такового, он лишь предлагает всюду называть Тебя по имени, избегая невежливого "он".
В своё время, ещё на самой заре моего обращения ко Христу, прочитав этот отрывок, я поставил следующий эксперимент: я прочитал Евангелие во втором лице, аккуратно заменяя каждое вхождение как слова "он", так и слова "Иисус" на пронзительное "Ты" -- прямо обращаясь к Тебе, Автору и Главному Герою этого текста, и всей человеческой истории, и моей личной судьбы.
Совершая эту мистерию, я изменил свою реальность, таким образом превратив простое чтение Евангелия в опыт умной молитвы. Ведь умная молитва и есть ни что иное как мышление, обращенное к Тебе как Свидетелю всех наших раздумий. Когда мы мыслим таким образом, мы делаем Тебя Самого не просто Свидетелем, но активным Участником работы нашего ума, а значит и всей нашей жизни -- в чем и состоит изначальный смысл данного нам дара слова и мысли.
Способность говорить и мыслить первоначально и была дана человеку именно для того, чтобы он говорил с Тобою, говорил не в редкие моменты молитвенного ритуала, но ежеминутно, ежесекундно -- потому-то наша мысль и течёт так неудержимо, неостановимо, что людям приходится порой долгие годы учиться медитации, чтобы всё-таки остановить её хотя бы на время.
Остановка мысли -- действительно полезное упражнение с тех пор как мысль, отделённая от молитвы, стала нашей ахиллесовой пятой. Ведь именно через мысли (через помыслы) и входит дьявол вначале в наш ум, а потом и в самое сердце.
Тут я хотел было, расчувствовавшись, похвалить людей, преуспевших в медитации и сказать: "Блаженны вы, труженики мысленной нивы, что умудряетесь освободиться от дьяволького обольщения, остановив свою мысль и сделавшись хотя бы на время неприступными для действий лукавых духов," -- но вовремя остановился, сообразив, что эта похвала прозвучит насмешкой и грубой лестью в контексте разговора о молитве.
Тогда я захотел положить антитезис: Чего они достигают такими трудами и на краткое время, того мы христиане достигаем без труда и на столько, на сколько захотим, -- но и этого сказать я не смог без того, чтобы не вспомнить о тех трудах и даже опасностях, с которыми бывает сопряжено это вроде бы простое и естественное действие.
Дьявол страшно боится умной молитвы и прилагает невероятные усилия, чтобы не допустить человека до этой практики, а всякого начавшего её как можно скорее прервать, отвлечь на что-то другое. Поэтому совсем простое и нехитрое вроде бы дело странным и необъяснимым образом становится невероятно трудным и заковыристым, с массой неожиданных подножек, закорючек и ловушек.
Между тем, по сути своей оно действительно просто и совершенно естественно. Никто кроме Бога Вседержителя не ведает наших сокровенных мыслей, и потому когда мы мысленно и в тайне сердца своего говорим "Ты", мы никого другого и не можем иметь в виду, кроме Тебя. Магия и всякого рода язычество потому-то и требуют внешнего ритуала, что боги не знают точно наших сокровенных мыслей, хотя обо многом и догадываются, внимательно следя за нашими микродействиями и микромимикой.
Иногда кажется, будто они читают мысли -- но это фокус, разгадка которого в том, что они же сами предварительно и нашёптывают нам эти мысли. Когда я воспринимаю пришедщий мне на ум помысл и начинаю рассматривать его, так и сяк вертеть его, работать с ним -- эти действия не остаются неизвестными хозяину этого помысла. Так можно создавать целые ментальные каналы мысленного взаимодействия с духами, и вокруг этого накручены целые пласты мистических практик. Но простое бесхитростное "Ты", произнесённое в тайне сердца, не может быть обращено ни к кому кроме Тебя, ведующего человеческие сердца.
Сразу замечу, что эта простая и естественная практика ума (называемая умной молитвой) сама по себе ещё не является христианством. Люди призывали Тебя задолго до того, как Ты стал человеком и родился от Девы Матери. Умная молитва это не вывод, не надстройка, но напротив -- основание христианства.
Христианство это плод умной молитвы (а не наоборот!): Твоя Мать зачала Тебя от умной молитвы. Она призывала Тебя с самого младенчества своего, посвятив Тебе и самое девство своё -- и в ответ на Её любовь и непоколебимую преданность Ты Сам зачался во чреве Её сверхъестественным действием благодати, без человеческого семени.
Потому нет! далеко не всякий, кто призывает Тебя в тайне своего сердца, является христианином. Но зато всякий, кто пройдёт этот путь до конца, непременно станет христианином, подобно Богородице зачав и родив в сердце своём веру в Твоё вочеловечение. Эта вера зачинается этим простым человеческим словом "Ты", которое странным образом становится именем Неименуемого, когда оно обращено к Тебе.
Этот способ молитвы древнее всякой религии, потому что он не требует даже знания Твоего имени. Простое "Ты" становится для человека, втайне призывающего Тебя, каналом связи с Тобою. Так молились первые поколения людей, пока Ты не открыл треьему поколению, считая от Адама (Еносу) Твоё имя, открыв тем самым возможность ещё более простой и надежной практике словесной молитвы:
У Сифа также родился сын, и он нарёк ему имя: Енос; тогда начали призывать имя Господа. (Быт 4:26)
Словесная молитва ниже, проще умной молитвы. И вообще-то намного слабее её. Но де-факто она оказывается в руках обычного человека намного более страшным и эффективным оружием против дьявола.
Есть! есть на свете, изредка попадаюся люди, у которых ум настолько силён, что они способны подолгу призывать Тебя в тайне своего сердца, подолгу не увлекаясь помыслами, уводящими нас в сторону от молитвы. Эти помыслы дьявол целой тучей наводит на ум всякого, кто пытается втайне говорить с Тобою, и к каждому он подбирает свой особенный, индивидуальный ключик -- такой помысл, против которого человек не может устоять и оставляет молитву, занявшись им. Этим-то дьявол нас и обезоруживает.
А вот остановить словесную молитву намного сложнее. Если человек знает имя Твое, он обретает простое оружие, которое почти невозможно выбить из рук именно в силу его простоты. Что может быть проще, чем повторять и повторять краткую формулу, оформляющую Твоё имя в простую и бездонную по глубине молитвенную мысль. Тут-то уж дьяволу приходится вертеться как уж на сковородке, изобретая средства заставить человека заткнуться. Но даже добившись своего, он оказывается в проигрыше, потому что обнаруживает себя. А ведь главное оружие дьявола это скрытность.
Тёмные дела успешно совершаются лишь в темноте бессознательности, и обнаруживая себя снова и снова дьявол постепенно вооружает против себя человека, который решился прибегнуть к словесной молитве и с удивлением обнаруживает снова и снова, что это простая, элементарнейшая задача (повторять и повторять слова молитвы) удивительным образом оказывается невыполнимой. Если человек проявляет на этом пути упорство, то теряя молитву он приобретает бесценный опыт реальной духовной борьбы.
Когда Галковский говорит, будто целью словесной молитвы является достижение транса ("вербальная интоксикация"), он лишь обнаруживает этим, что совсем-совсем не знаком с православной духовной практикой. До транса тут и при всём желании не доберёшься! Даже решившись держаться за молитву до смерти, человек в 99% случае позорно теряет, забывает о ней, увлекаясь приходящими на ум помыслами. Я в 99% случае не ошибусь, если предскажу, что моему дорогому читателю не удастся продержаться в умной молитве дольше одной минуты, а в словесной -- дольше двадцати минут. Разве только если у него уже имеется реальный опыт этого типа борьбы. Но увы! -- людей с таким опытом исчезающе мало.
Целью этого упражнения является вовсе не транс. Снова и снова возобновляя потерянную было молитву, человек вынужден уделять ей внимание. Он не может повторять слова молитвы чисто автоматически, потому что дьявол изыскивает новые и новые способы заставить его замолчать. А прилагая к молитве внимание, он мало-помалу качает "мышцу" своего ума, делая себя способным начать молитву умную.
Логика происходящего здесь такова: чем больше внимания человек уделяет молитве, тем больше последствий, изменений своей судьбы он обнаруживает от этого простого действия. С удивлением убеждаясь в том, что имя Твоё имеет реальную силу, влияет на течение событий, он мало-помалу обретает веру в Тебя. А чем крепче эта вера, тем больше внимания он уделяет молитве. И возникает замкнутый круг -- молитва становится незаменимым орудием изменения судьбы, изменения самой реальности вокруг, и для человека она постепенно становится важнее всех прочих дел. И наконец в какой-то момент он начинает напрямую говорить с Тобою в тайне сердца своего, упорствуя в этом вопреки всем ухищрениям дьявола.
...
Вот что скрывается за моими словами о третьем лице -- а вовсе не Мартин Бубер, при всём моём уважении.