Рикардо Гуиральдес. Открытое письмо
Письмо, написанное Рикардо Гуиральдесом в редакцию «Мартина Фьерро», одного из ведущих аргентинских литературных журналов 1920-х годов. В нем он выражает поддержку литературной группе «Флорида», которая в тот момент вела бурную полемику с другой группой - «Боэдо». Журнал как раз был «оплотом» «Флориды».
Открытое письмо Рикардо Гуиральдеса в редакцию журнала «Мартин Фьерро»
Друзья[1]:
Я прочитал сегодня последний номер «Мартина Фьерро». Малая родина на бумаге, великая в своей страсти. Ваша юность подступила к моему лицу, слово дуновение пампы, когда, стоя над мятликом, освещенным росой (эмоция рассвета, возвращающегося, чтобы встретить свой мир), я уверился в возрастающем оптимизме новых ростков. Человек чувствует себя маленьким перед бесконечным превращением, которое обещает будущее, но возвышается, чувствуя способность понять его.
В вашей силе вновь проявился вечный рассвет духа. Не это ли таинство благовещения?
Случаются и еще будут случаться нападки. Не нужно удивляться этому. Путь без преград - не путь свободных людей, а самый трудный - тот, что еще усиливает желание достигнуть цели. Падение - ничто. Останки служат межевым знаком для тех, кто после падения чувствует головокружение пустыни. Так завоевываются горизонты. Так имеющееся благо передается тем, кто боится.
Один из наших стал просить о пощаде. И это показало: он был тем, кто всегда хотел повернуться к нам спиной. Разве может временная трусость сильного молить о помощи у постоянной трусости слабых? Нет, сильный вспоминает поговорку гаучо: «Коней на переправе не меняют».
На пути идей сомнение равнозначно перемене лошади.
Впрочем, чего может ждать тот, кто взвалил на свои плечи ответственность за путешествие, от тех, кто упорствуют в неподвижности? Только упрека, обвинения в высокомерии, в ненужном бунтарстве… возможно, саркастического комментария к своему крику.
Тот, кто отправляется в путь, должен знать, что закрывается от любой возможности получить утешение. Просить - глагол, потерявший значение из-за невозможности притвориться действием. Тысяча мачт должны выпрямить свою волю, как бы печально ни было поднимать якорь, оставляя позади человека, запачкавшего себя не очень благородными чувствами.
Сильный знает, что он должен подавать руку только для помощи и что дружба не может быть больше, чем оазисом в его Сахаре. Смочить губы в этом оазисе - значит придать себе чуть больше сил, чтобы идти.
В искусстве есть две позиции: смотреть на публику и выполнять пируэты скомороха, необходимые, чтобы зрители бросали монеты своего расположения (мирская слава), или - стать перед лицом непреложного таинства самого искусства, всегда способного облагородить своей вечной юностью тех, кто отдается ему душой и телом. В первом случае - это позиция просящего; во втором - нельзя просить ни о чем, что не исходит изнутри тебя самого, и путь становится все длиннее, все требовательнее с каждым шагом, становясь тяжелее по мере того, как художник становится способным справиться с большей тяжестью. Каждое слово содержит в себе таинство. Взаимодействие слов - бесконечное поле, которое мы никогда не покорим и которое порой открывается нам лишь благодаря временным догадкам. Вот позиция для писателей.
Кто может решить за кого-то проблему, за которую этот кто-то сам решил взяться? Проблема, которую решает другой, далека от наших намерений и может послужить нам разве для того, чтобы усилить, например, наше стремление достигнуть цели. И, кроме того, достижение цели означает лишь создание новой причины для отправления в путь. Кто будет столь самонадеян, чтобы верить, что он полностью разрешил проблему искусства? Только тщеславие ограниченности может полагать окончательные пределы чему-либо. Вечность постигается только в постоянном движении. Тот, кто хочет стать с ней лицом к лицу, должен ежедневно говорить себе с радостной верой: «Вставай и иди».
И в заключение: нападающие на любой независимый жест - это те, кто подчиняются идеям других, в которых, как они верят, они обрели окончательную истину. Чья бы ни была эта идея, и какой бы она ни была, они ошибаются.
Тот, кто верит, что все знает, взрастил в себе смерть. Знание в человеке - его отношение к своему прежнему невежеству. Любое знание, приобретенное как временное, превращается благодаря сомнению и становится невежеством, от которого движешься к будущему знанию.
Тот, кто накапливает временные знания как застывшие, постепенно заставляет свой ум окоченеть, до полной неспособности понимать, и превращается в более или менее увлекательного проповедника пустых истин.
Память - не непогрешимый оракул. Ее знания не «существуют» без идеи, что они «существовали», и не могут служить нам опровержением возможности постоянного приобретения новых сведений, к которому нас призывает непостоянное явление жизни.
От внутреннего знания и знаний, которые мы приобретаем каждое мгновение, запускается процесс нашего интеллектуального беспокойства. Верящие в окончательно приобретенные истины убивают жизнь мысли. Те же, кто, наоборот, признают только временные истины, дают разуму смысл существования.
Не может быть у человека единого абсолютного знания; есть «актуальное» понимание некоего аспекта истины, в пределах определенных факторов, не отделенных от этой относительной истины, без которых она не представима. Если же мы принимаем знание как неизменное, игнорируя особые обстоятельства, которые привели нас к нему, то мы только (и это выгодно неправде) убиваем нашу способность видеть другой аспект истины.
Декабрь 1924
Рикардо Гуиральдес
Напечатано в № 14-15 журнала «Мартин Фьерро», Буэнос-Айрес, 24 января 1925.
[1] Письмо, написанное Рикардо Гуиральдесом в редакцию «Мартина Фьерро», одного из ведущих аргентинских литературных журналов 1920-х годов. В нем он выражает поддержку литературной группе «Флорида», которая в тот момент вела бурную полемику с другой группой - «Боэдо». Журнал как раз был «оплотом» «Флориды».