Заметки провинциала об аргументации и прочих столичных политесах
Происходящая в настоящее время полемика переворачивает сложившиеся представления о стиле внутрицерковной дискуссии в такой степени, что делает даже косвенное участие в ней практически невозможным. Еще один фактор делающий это участие для меня невозможным - это апелляция сторон к недоступным для провинциалов фактам. Свое мнение (и нередко очень решительное) высказывают люди, которым известны тайны столичной общественной, политической и церковно-административной сцены. Провинциалам остается только внимательно присматриваться к происходящему.
Единственное, что можно сделать беспроблемно и беспрепятственно - это посмотеть на использованные аргументы и определить их убедительность. Недавно я написал краткие заметки о недостаточной точности описания отцом Андреем Кураевым своей встречи с амнистированными участницами ансамбля песни, пляски и эпатажа имени Музея Дарвина. Эта недостаточная точность, возможно ненамеренная, немало искажает ход и результаты встречи.
Прочитав текст выступления о. Всеволода Чаплина по каналу СОЮЗ, я решил задуматься и об этом тексте. (Ведь даже сам Штирлиц задумался, и ему тоже понравилось!) В качестве ссылки я буду использовать именно текст, поскольку слушать 17 мин передачи и конспектировать ее для меня немыслимо. Посколько текст дан «Правмиром», у меня нет причин сомневаться в его аутентичности.
Итак, какие же аргументы использует о. Всеволод для того, чтобы убедить зрителя/читателя в правоте своего мнения об о. Андрее и его поведении? К разочарованию провинциала, интересующегося фактами, действительных фактов в тексте оказывается не так много.
Повторю, речь не идет о мнении и оценочных высказываниях о. Всеволода; выше я объяснил, что делает невозможным для меня участие в подобной дискуссии. Речь будет идти только об убедительности использованных им аргументов.
Те части текста, которые можно отнести к аргументации, я бы разделил на четыре отдельных блока.
Первое - о. Всеволод пишет, что вся карьера о. Андрея характеризуется увольнениями из тех мест, где он преподавал. Отец Всеволод считает это аргументом в пользу того, что неортодоксальное поведение о. Андрея не приходилось там «ко двору». Например:
"Увольнения такие имели место и ранее. В свое время отцу Андрею пришлось уйти из Российского православного университета, где ему и было присвоено звание профессора. Потом ему пришлось уйти из Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. И в этих случаях - точно так же, как и в случае с Московской духовной академией, - и студентов, и преподавателей волновали его выступления и действия. В частности, действия, которые в решении Ученого совета МДА были названы эпатажными.
Я много раз слышал жалобы студентов и преподавателей тех учебных заведений, где преподавал отец Андрей, на то, что некоторые его высказывания противоположны тому соборному самоощущению, которое есть у нашей Церкви."
Но сам по себе переход с одного места работы на другое не является доказательством недолжного поведения. Переходы из одного университета или института в другой являются вполне естественными в академической среде. Человек, нашедший место, которое его больше устраивает, вынужден уволится из того, в котором работает сейчас. Вот если бы цепь переходов с одного места на другое вела бы о. Андрея из МДА в никому не известное духовное училище, то аргумент приобретал бы больше веса. Но цепочка переходов, ведущая в МДА, не вызывает ощущения вынужденности у стороннего наблюдателя.
Упоминания жалоб неизвестных читателю людей тоже не кажется неоспоримым фактом. Опыт академической и церковной жизни говорит мне о том, что в любом коллективе всегда будет отличное от нуля число сотрудников недовольных любым другим сотрудником.
Второе - о. Всеволод пишет о том, что мысли о. Андрея становились все более неприемлемыми для большинства иерархов, пастырей и мирян. Ничего не могу сказать об этом, поскольку круг моих знакомств провинциально-ограничен. Но не думаю, что о. Всеволод действительно проводил исследование на эту тему. Многое в таком выводе зависит от выборки. По крайней мере, укор о. Всеволода Чаплина «Отец Андрей Кураев периодически пытался сказать, что есть некоторое различие между Евангелием и жизнью Церкви…” не кажется мне слишком суровым. Если речь идет о Церкви как Теле Христовом, то противоречия между Христовым учением и Его Телом быть не может. Но если речь идет о церкви-организации, то слова о «некотором различии» не кажутся невозможными. Все же в церковь входят грешные люди, которые не всегда живут по-евангельски.
Третий и самый, как мне кажется, существенный блок аргументов заключается в попытке объяснить действия о. Андрея чувством исключительности, поглотившим его.
“…он пытается сказать: как вы посмели тронуть человека, обладающего такими информационными ресурсами, который громко может бросать те или иные обвинения? Я не такой, как прочие. Я особый. Я требую к себе особого отношения.”
Все, что может сделать человек, не знакомый ни с одним из фигурантов, это обратиться к используемым аргументам. Насколько они убедительны?
“…эта идея очень сильно присутствует в жизни отца Андрея Кураева в течение многих лет. Я хорошо помню, как отец Андрей Кураев, еще студент МДА, в то время, как остальные студенты либо учились, либо исполняли церковные послушания, проводил значительную часть времени в приемной ректора и в коридоре перед приемной, чтобы предложить какие-то проекты, предложить какие-то тексты.”
Сама по себе инициатива не может ставиться человеку в упрек. Я не знаю правил, управляющих жизнью МДА, но полагаю, что если бы диакон Кураев плохо учился и уклонялся бы от данных ему послушаний, то он не стал бы референтом Патриарха Алексия, а впоследствии профессором ряда высших учебных заведений. А если он мог сочетать учебу и общение с ректором, то в чем состоит ущерб?
“В 1991 году, став референтом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия, отец Андрей практически сразу приступил к интригам. В августе этого года, когда окончилось неудачей деятельность Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), в момент, когда либеральная пресса и определенные политические круги практически шельмовали любого и требовали отставки любого, кто хотя бы частично, хотя бы в каких-то выражениях был заподозрен в поддержке деятельности ГКЧП, отец Андрей Кураев распространяет в среде светских журналистов популярных изданий написанный им текст, который предлагался в качестве основы для публикаций за чужой подписью. Это доказанный факт. В газете «Куранты», а затем и в интернете, Яков Кротов свидетельствовал, что Кураев предлагал ему такого рода текст.”
Ничего не могу сказать об этих фактах; я их не знаю. Но вижу, что после событий, о которых здесь идет речь, о. Андрей оставался референтом Святейшего еще два года, а затем отправился на должность декана факультета Российского Православного Университета. Или факты не были настолько очевидны, как об этом пишет о. Всеволод, или в те годы действия о. Андрея не были сочтены интригами. Нет, если судить только по тому, что можно узнать из официальных биографий и т.п., со стороны не видно никаких организационных последствий для о. Андрея вплоть до 2010 года.
Более того, единственный названный по имени свидетель упомянутых интриг 1991 года - Яков Кротов. Трудно назвать менее надежного свидетеля в вопросах, касающихся жизни Русской Православной Церкви.
Последний блок аргументации в сообщении о. Всеволода Чаплина сосредоточен на том, что нынешняя кампания о. Андрея Кураева ведется недолжными методами. На том, что серьезные обвинения не могут быть анонимными. На том, что эта кампания может нанести вред церкви. Это часть аргументации мне кажется наиболее весомой и наиболее важной, но одновременно она в большей степени, чем прочие части процитированного мной текста, является основанной именно на мнении.
Единственное, что можно сделать беспроблемно и беспрепятственно - это посмотеть на использованные аргументы и определить их убедительность. Недавно я написал краткие заметки о недостаточной точности описания отцом Андреем Кураевым своей встречи с амнистированными участницами ансамбля песни, пляски и эпатажа имени Музея Дарвина. Эта недостаточная точность, возможно ненамеренная, немало искажает ход и результаты встречи.
Прочитав текст выступления о. Всеволода Чаплина по каналу СОЮЗ, я решил задуматься и об этом тексте. (Ведь даже сам Штирлиц задумался, и ему тоже понравилось!) В качестве ссылки я буду использовать именно текст, поскольку слушать 17 мин передачи и конспектировать ее для меня немыслимо. Посколько текст дан «Правмиром», у меня нет причин сомневаться в его аутентичности.
Итак, какие же аргументы использует о. Всеволод для того, чтобы убедить зрителя/читателя в правоте своего мнения об о. Андрее и его поведении? К разочарованию провинциала, интересующегося фактами, действительных фактов в тексте оказывается не так много.
Повторю, речь не идет о мнении и оценочных высказываниях о. Всеволода; выше я объяснил, что делает невозможным для меня участие в подобной дискуссии. Речь будет идти только об убедительности использованных им аргументов.
Те части текста, которые можно отнести к аргументации, я бы разделил на четыре отдельных блока.
Первое - о. Всеволод пишет, что вся карьера о. Андрея характеризуется увольнениями из тех мест, где он преподавал. Отец Всеволод считает это аргументом в пользу того, что неортодоксальное поведение о. Андрея не приходилось там «ко двору». Например:
"Увольнения такие имели место и ранее. В свое время отцу Андрею пришлось уйти из Российского православного университета, где ему и было присвоено звание профессора. Потом ему пришлось уйти из Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. И в этих случаях - точно так же, как и в случае с Московской духовной академией, - и студентов, и преподавателей волновали его выступления и действия. В частности, действия, которые в решении Ученого совета МДА были названы эпатажными.
Я много раз слышал жалобы студентов и преподавателей тех учебных заведений, где преподавал отец Андрей, на то, что некоторые его высказывания противоположны тому соборному самоощущению, которое есть у нашей Церкви."
Но сам по себе переход с одного места работы на другое не является доказательством недолжного поведения. Переходы из одного университета или института в другой являются вполне естественными в академической среде. Человек, нашедший место, которое его больше устраивает, вынужден уволится из того, в котором работает сейчас. Вот если бы цепь переходов с одного места на другое вела бы о. Андрея из МДА в никому не известное духовное училище, то аргумент приобретал бы больше веса. Но цепочка переходов, ведущая в МДА, не вызывает ощущения вынужденности у стороннего наблюдателя.
Упоминания жалоб неизвестных читателю людей тоже не кажется неоспоримым фактом. Опыт академической и церковной жизни говорит мне о том, что в любом коллективе всегда будет отличное от нуля число сотрудников недовольных любым другим сотрудником.
Второе - о. Всеволод пишет о том, что мысли о. Андрея становились все более неприемлемыми для большинства иерархов, пастырей и мирян. Ничего не могу сказать об этом, поскольку круг моих знакомств провинциально-ограничен. Но не думаю, что о. Всеволод действительно проводил исследование на эту тему. Многое в таком выводе зависит от выборки. По крайней мере, укор о. Всеволода Чаплина «Отец Андрей Кураев периодически пытался сказать, что есть некоторое различие между Евангелием и жизнью Церкви…” не кажется мне слишком суровым. Если речь идет о Церкви как Теле Христовом, то противоречия между Христовым учением и Его Телом быть не может. Но если речь идет о церкви-организации, то слова о «некотором различии» не кажутся невозможными. Все же в церковь входят грешные люди, которые не всегда живут по-евангельски.
Третий и самый, как мне кажется, существенный блок аргументов заключается в попытке объяснить действия о. Андрея чувством исключительности, поглотившим его.
“…он пытается сказать: как вы посмели тронуть человека, обладающего такими информационными ресурсами, который громко может бросать те или иные обвинения? Я не такой, как прочие. Я особый. Я требую к себе особого отношения.”
Все, что может сделать человек, не знакомый ни с одним из фигурантов, это обратиться к используемым аргументам. Насколько они убедительны?
“…эта идея очень сильно присутствует в жизни отца Андрея Кураева в течение многих лет. Я хорошо помню, как отец Андрей Кураев, еще студент МДА, в то время, как остальные студенты либо учились, либо исполняли церковные послушания, проводил значительную часть времени в приемной ректора и в коридоре перед приемной, чтобы предложить какие-то проекты, предложить какие-то тексты.”
Сама по себе инициатива не может ставиться человеку в упрек. Я не знаю правил, управляющих жизнью МДА, но полагаю, что если бы диакон Кураев плохо учился и уклонялся бы от данных ему послушаний, то он не стал бы референтом Патриарха Алексия, а впоследствии профессором ряда высших учебных заведений. А если он мог сочетать учебу и общение с ректором, то в чем состоит ущерб?
“В 1991 году, став референтом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия, отец Андрей практически сразу приступил к интригам. В августе этого года, когда окончилось неудачей деятельность Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), в момент, когда либеральная пресса и определенные политические круги практически шельмовали любого и требовали отставки любого, кто хотя бы частично, хотя бы в каких-то выражениях был заподозрен в поддержке деятельности ГКЧП, отец Андрей Кураев распространяет в среде светских журналистов популярных изданий написанный им текст, который предлагался в качестве основы для публикаций за чужой подписью. Это доказанный факт. В газете «Куранты», а затем и в интернете, Яков Кротов свидетельствовал, что Кураев предлагал ему такого рода текст.”
Ничего не могу сказать об этих фактах; я их не знаю. Но вижу, что после событий, о которых здесь идет речь, о. Андрей оставался референтом Святейшего еще два года, а затем отправился на должность декана факультета Российского Православного Университета. Или факты не были настолько очевидны, как об этом пишет о. Всеволод, или в те годы действия о. Андрея не были сочтены интригами. Нет, если судить только по тому, что можно узнать из официальных биографий и т.п., со стороны не видно никаких организационных последствий для о. Андрея вплоть до 2010 года.
Более того, единственный названный по имени свидетель упомянутых интриг 1991 года - Яков Кротов. Трудно назвать менее надежного свидетеля в вопросах, касающихся жизни Русской Православной Церкви.
Последний блок аргументации в сообщении о. Всеволода Чаплина сосредоточен на том, что нынешняя кампания о. Андрея Кураева ведется недолжными методами. На том, что серьезные обвинения не могут быть анонимными. На том, что эта кампания может нанести вред церкви. Это часть аргументации мне кажется наиболее весомой и наиболее важной, но одновременно она в большей степени, чем прочие части процитированного мной текста, является основанной именно на мнении.