Дневник читателя. Т. Манн "Волшебная гора" (4)
«солнечное утро» на Яндекс.Фотках
Если я в своих расчётах и ошибся то не на много - Ганс Касторп сталкивается со своей первой смертью не в самом начале своего курортного существования, где-нибудь в главе третьей, но в пятой, финал которой (последние странички этого тома собрания сочинений, окончание в следующем томе) забиты целыми абзацами, написанными французскими фразами (такое ощущение, что Манну было важно повторить подвиг «Войны и мiра», хотя пока у него выходит «Идиот» или, в лучшем случае «Братья Карамазовы». Думаю, именно этот замах на эпопею и привёл его, в конечном счёте к экстенсивному замыслу «Иосифа и его братьев»).
Во всём прочем, жизнь наверху уподоблена райской - мало кто бы отказался от такого нарочитого вечного покоя не тобой придуманного расписания, забирающего, впрочем, всё твое время - и свободное, и несвободное, точнее, назначающее внутри него свободу и несвободу, которая, правда, кажется Касторпу подлинной свободой (болезнь, де, освобождает).
В сознательной жизни своей русский человек проходит через чреду подобных кругов рая (такова специфика российского хаосомса) тотальной безответственности в первой половине своей жизни - сначала в садике, затем в школе и, главное, в армии, где навыки несвободы, закрепленные в учебных заведениях, становятся второй натурой.
Я очень хорошо помню это ощущение лёгкости бытия - когда всё чётко и просто делится на бинарные оппозиции, за тебя думают и решают.
Это ли не рай, в который, впрочем, никто, ведь, не хочет попадать добровольно, но результаты которого (да взять тот же самоукорот) всегда идут персоне только на пользу.
Понятно, куда клонит Манн: это под верблюжьими одеялами спит в своих шезлонгах Европа, озабоченная лишь скачками своей температуры (Меркурий, бог ртути, в Давосе главное божество), подскакивающей при малейших колебаниях ветра или нервных окончаний.
Изнеженные, слишком утончённые - до полной выхолощенности всерьёз.
Причём, если бы «Волшебная гора» была написана по-русски, высокогорный курорт обязательно бы обогатился выходцами из всех социальных слоев общества, дав срез, тогда как у Манна всё, что выше среднего <за редким исключением> попадает в слепую зону.
Но, чу!
Мы же не станем поддаваться этим социальным метафорам, плавно соскальзывая в область экзистенциального анализа, так как нынешнее время читает Манна не так, как его собственное.
