Там, где кончаются рельсы

[patolografer]

Там, где кончаются рельсы

Мирант проснулся от голода.

Все тело ломило; тонкой противной дрожью тряслись руки и коги. Голова была на удивление ясной и не менее удивительно пустой. Аккумулятор за ночь разрядился почти в ноль, и позавтракать было совершенно нечем.

Глен еще спала. Тени сновидений бежали по ее лицу.

Скрипнув суставами, Мирант выкатился из постели. За окном брезжил рассвет - пыльный, серый, унылый. Улицы постепенно заполнялись первыми трамами: вяло светя фонарями, они брели вдоль рельсовых путей кто куда, приветствуя друг друга неразборчивым треньканьем звонков. Синие искры сыпались из-под энергоприемников на перекрестках. Мирант минуту-другую понаблюдал за танцем электрического огня на пересечениях линий сети, потом решительно направился к выходу.

Лифт был, как всегда, сломан. Из темноты косого провала между перекошенных створок лифтовых дверей несло перекисшей мочой и сладко-тленно-липким ароматом вытравленного крысиного гнезда. Мирант вздохнул и попылил вниз по пандусу, от площадки к площадке. Выщерблены в кафеле били в обода ког. Стекол в окнах на лестничных клетках не было уже давно, и подоконники покрывал снег. Кое-где на полу снег громоздился маленькими, но оттого не менее настоящими сугробами.



Между третьим и вторым этажами спал, лежа ничком в вытекающей из-под него темной луже, бомж. Мирант брезгливо сморщился и попытался объехать бомжа так, чтобы не испачкать колес, но лужа оказалась неожиданно широкой и вязкой. Мирант заругался и поехал дальше, волоча за собой темный след протекторов. И только оказавшись на улице, оглянувшись и увидев, что коги оставляют на белизне снега карминовые отпечатки, он понял, что темная лужа была полусвернувшейся кровью, а бомж, скорее всего, был мертв с самой ночи.

Возвращаться, чтобы в этом убедиться, Мирант не стал. Так же, как не стал вызывать копов. Дело, по сути, привычное, а от того не такое уж и страшное. Подумаешь, убили кого-то. Каждую ночь кто-то да умирает. Иногда - совсем рядом. Почти на пороге. Вот как сегодня.

Жилая башня нависла над ним циклопической колонной грязно-серого камня, уходящей в низкие тучи. Снег вихрился вокруг ее грузного тела спутанной нечистой вуалью. Где-то высоко-высоко, у самого подбрющья облачной пелены, мелькали ослепительно-белые всполохи крыльев. Невидимый за снегом и облаками, протарахтел в вышине самолет, и Мирант в который уже раз позавидовал пилотам, которые хоть иногда, но все же видят чистое небо.

Рельсы подходили почти вплотную к основанию башни, огибая ее по крутой, рассыпающейся стрелками разъездов, дуге. Мирант выпустил из ког диски реборд, поднял энергоприемник и с лязгом встал в колею. Электричество хлынуло вдоль позвоночника живительной волной, заставив внутренности оргастически сократиться, и Мирант на мгновение замер, прикрыв глаза и наслаждаясь этой секундой почти остановившегося времени.

Сзади раздраженно тренькнули звонком, разрушая иллюзию покоя и довольства, и Мирант, вздохнув, покатил по рельсам, все быстрее и быстрее. Испещренные провалами окон стены невзрачных лачуг по обе стороны путей слились в неясные полосы цвета соли с перцем. Совсем скоро ему пришлось снизить скорость - впереди плотной колонной, в затылок друг другу, катились другие трамы. Вид их согбенных спин с поднятыми штангами энергоприемников неизменно навевал на Миранта уныние, напоминая ему, что и сам он выглядит так же непрезентабельно и жалко.

Впереди, заслоняя небо, замаячила громада депо. Рельсовые линии сходились к высоким воротам и в несколько параллельных рядов скрывались под мрачными сводами. Мирант пробил на входе карточку и покатил в свой цех. Там его ждал локомотив.

Если бы не поезда, Мирант давно бы уже перестал быть. Во всяком случае, так ему казалось в дни, подобные сегодняшнему, когда все внутри разламывалось от голода, когда энергии хватало лишь на то, чтобы забыться неверным полусном-полудремой от заката до рассвета, а поутру снова жадно приникнуть к живительной жиле энерговода и весь долгий день наслаждаться хлынувшей в тело силой - до того самого момента, когда придется сойти с рельсов у порога тысячекамерной тюрьмы, служащей ему домом.

До конца месяца, когда заработанные им джоули ненадолго пополнят емкость его аккумуляторов, была еще целая вечность. Стиснуть зубы, дождаться - и он сможет, наконец, вновь оживить любимую и поделиться с нею - пусть ненадолго, хоть на часы, пусть, пусть! - теми крохами, которые позволят ему наслаждаться ее улыбкой и румянцем на бледном лице хоть несколько дней... До тех пор, пока она снова не уснет от голода и истощения.

Локомотив навис над ним глыбой металла, в стремительных обводах которой притаилась неистовая мощь. Реактор, сердце могучего тягача, дремал - но Мирант прекрасно знал цену силе, которая готова была пробудиться по сигналу с пульта. Он зачарованно смотрел на серебристый покатый бок локомотива, а его искаженное отражение заглядывало ему в глаза, словно спрашивая с кривой усмешкой на растянутых кривизной поверхности губах: сможешь? Сподобишься ли? Или тебе слабо?

Смогу, сказал Мирант своему отражению. Сегодня. Да, именно сегодня.

От этой мысли ему стало вдруг легко, и даже страх, липкий и тягостный, который терзал его в последние недели, отступил, превратившись лишь в воспоминание о страхе - тоже тягостное и липкое, но далекое и не лишающее больше руки и коги остатков сил, заставляя их дрожать противной мелкой дрожью нечистой совести.

Получив ежедневную энергопайку - пару батарей с временнОй, долготою в смену, отсечкой - Мирант приступил к работе. Весь день он колесил по цеху вместе с десятками таких же ничтожных трамов, ныряя под необъятное брюхо локомотива, заглядывая в технические лючки, протискиваясь сквозь путаницу шлангов и пучков токопроводов в тесных коридорах, пронизывающих гигантское тело, тестируя, снимая показания с датчиков, сверяясь с таблицами эталонов. День случился насыщенный - локомотив не успел вернуться с далекого Юга, как его уже нужно было выпускать в новый рейс, а потому все работы выполнялись в темпе аврала.

Вот Мирант балансирует в узкоколейке для технарей, проложенной вдоль края покатой крыши, пробираясь вдоль подозрительно фонящего энерговода и опасно накренившись над пропастью в десяток этажей глубиной, на дне которой, запрокинув бледные лица, замерли в ожидании его вердикта трамы-инженеры. А вот он, сменив щуп диагноста на лопату, отваливает за край все той же крыши пласты оставленного крылатыми дерьма, костеря на чем свет стоит несносных летунов, которые не дураки попутешествовать зайцем за тридевять земель, погреться на радиаторных решетках, а заодно унавозить все под своими насестами толстым слоем зловонного гуано.

Радовало Миранта во всем этом только одно - по-крайней мере, ему-то уж точно не прилетит на голову ароматный подарок, в отличие от ползающих внизу с тачками собратьев-трамов. Сегодня я на высоте, думал Мирант, и сам тихо смеялся своей нехитрой шутке.

Прогудела сирена, возвещая об окончании дневной смены, и Мирант, сдав инструмент и разрядившиеся почти в ноль казенные батареи, покатил к выходу. Полузнакомые и незнакомые лица в разделенной рельсовыми путями на потоки толпе окружили его, но среди них не было никого, с кем хотелось бы обменяться приветствием или хотя бы дружеским кивком. Такие же изможденные, осунувшиеся личины с пустыми глазами, поникшие плечи, безвольно разжавшиеся кулаки с ненужными за пределами депо специализированными пальцами-инструментами...

Разница была лишь в одном. Сегодня Мирант притворялся. Он мимикрировал, сливаясь с общим безвольно-серым фоном, стараясь не выделяться из общей массы согбенных нуждой и осознанием своей ничтожности спин, молясь невесть кому о том, чтобы не выдать случайным взблеском глаз, скрежетом зубовным или некстати сжавшимися в кулак пальцами то, что он изменился.

Сегодня он был опасен.

Решившись на предложение летунов, он сделался соучастником их преступного замысла. Мирант стал преступником. Не отрывая взгляда от спины катящего впереди трама с потускневшей номерной пластиной, косо приклепанной над сложенными надкрыльями энергоприемников, он задумчиво покатал слово на языке. Преступник, мда-с.

Глен явно бы не одобрила - но когда они разговаривали в последний раз? Месяц назад? Нет, полтора.... Слишком много джоулей ушло на проценты старому Трейту, калеке-ростовщику из трамов, ссудившего им в напрочь неудачный месяц в межсезонье, когда поезда невесть почему целых три недели не появлялись в депо, и платы за простой хватало только на то, чтобы поддерживать деятельность мозговых блоков на минимальном уровне, не впадая в небытие ресет-комы из которой если и выходят, то совсем не теми, что прежде.

Когда Глен проснется в следующий раз, они будут уже далеко отсюда. Где? Да неважно, где. Лишь бы подальше от тех мест, по которым проложены рельсы. Нет, нет, однозначно - никаких рельсов! Миранту всегда нравилась эта идея. Оказаться невесть где, вдали от задыхающегося в зловонии собственных испражнений города, навсегда избавиться от опостылевших кандалов-реборд, никогда больше не слышать этого зловещего перестука - тук-тук, тук-тук! - на стыках рельсов, не ощущать под когами стылого холода металла...

Она простит. Поймет-то наверняка, лишь бы простила... Но куда ей деться? Рядом будет он, Мирант, ее мужчина, добытчик, избавитель...возлюбленный? Да! Миранту положительно нравилась эта мысль.

В нескольких кварталах от депо Мирант последовательно сменил несколько колей, каждый раз оказываясь все ближе к поребрику тротуара, по которому параллельно целеустремленному потоку фабричных трамов шли, не обращая на них ни малейшего внимания, люди. Лица их были безвольно расслаблены, глаза полуприкрыты. Если присмотреться, было видно, что глазные яблоки под веками бешено вращаются, словно люди грезили наяву...впрочем, так оно и было, но Миранту и прежде было недосуг в этом разбираться, а теперь у него уже не оставалось на это ни времени, ни желания. На следующем перекрестке он ушел на боковой путь, и нависающие над узким переулком стены домов совершенно скрыли от него небо.

Они ждали его, как и условились, у давно пересохшего фонтана посреди патио одного из покинутых в эпоху Исхода домов. Великий город Ур спал вокруг них, слепо тараща пустые провалы окон, дыша сквозняками сквозь дверные проемы тысяч и тысяч навсегда покинутых прежними хозяевами жилищ, шурша обрывками древних газет, топоча миллиардом крысиных лапок под затянутыми паутиной сводами пыльных комнат.

Крылатых было тринадцать. Их всегда было тринадцать, Мирант сосчитал их еще в самый первый раз, хотя тогда было, казалось бы, не до этого, потому что к горлу его был приставлен остро заточенный кусок стекла, очень толстого стекла, Мирант еще подумал, что это наверняка стекло из большущего окна с верхних этажей башен, тех, что находятся над облаками, про такие окна ходили легенды, но до тех этажей никто не поднимался - никто из трамов, потому что пандусы заканчивались на сотом этаже, а лифты никогда не работали, а подниматься по ступенькам было неудобно, мучительно и глупо, и поэтому никто по ступенькам не поднимался выше, чем на пару этажей, и то чаще на слабО - но и на слабО перестали подниматься, повзрослев, и в особенности перестали, когда грянул энергетический кризис и наступил голод, и Глен уснула и почти не просыпалась дольше, чем на несколько дней за все эти пять? десять? пятнадцать?? - Мирант не помнил - лет...

Они подстерегли его тогда вечером, в сумерках, у входа в башню. Из темноты бокового проулка протяжно свистнули, раз и другой, и Мирант замешкался на входе, крутя головой в поисках источника звука. Любопытство оказалось сильнее тех крупиц самосохранения, что еще оставались в его отупевшем от монотонности бытия мозге. Он покатил на свист - и тут его окружили плотным кольцом дурно пахнущих тел и, прежде чем он смог что-то сообразить, подхватили на руки, приставили к горлу холодное и острое и поволокли в темный проход между заброшенными домами, окружавшими башню.

Мирант подумал тогда, что ему пришел конец, и никак не мог понять, что им - им! - от него могло понадобиться. Он, конечно же, слышал истории о таинственных исчезновениях трамов, которые всегда оказывались лишь знакомыми знакомых его знакомых, но никогда не воспринимал их всерьез, считая эти рассказы не более, чем частью городского фольклора.

И впрямь - ну кого могли заинтересовать изношенные, истощенные тела, из которых вряд ли можно было извлечь хоть какую-то пользу, даже разобрав их на органы и детали древних механизмов? Даже аккумуляторы никуда не годились - они были привычно пусты, а неизменяемая прошивка не позволяла использовать их никому, кроме самих хозяев, и даже если бы кому-то - кому-то гораздо более смышленому, чем безмозглые в массе своей летуны! - удалось бы сменить настройки, не разрушив батареи, Мирант не мог придумать, зачем бы это могло понадобиться, потому что каждый джоуль в городском энергообороте был на счету, и красть энергию незаметно было попросту невозможно - копы немедленно пресекли бы утечку и наказали виновных в ней.

Тогда их было тринадцать. Мирант так и не научился различать их - в его глазах они были и оставались абсолютно одинаковыми безликими существами в одинаковой ветхой одежде, сквозь прорехи в которой смутно белела нечистая плоть, с прозрачными глупыми глазами навыкат и свалявшимися в колтуны гривами светлых волос, свисавших сосульками по сторонам безупречных, как у манекенов, и столь же мало выражающих лиц.

Его бросили тогда на грязные камни мостовой, и он сжался в комок, не умея и не смея сопротивляться. Таким он был создан - покорным и безропотным, слабым при немалых физических возможностях... Жертва, вот верное слово, подумал Мирант. Все мы - жертвы. Трамы и летуны, летуны и трамы. Даже люди - и те были лишь жертвами. Превратившись в пустые оболочки, сохранившие способность питаться, двигаться и даже размножаться в то время, как разум их скитался невесть где, они были не менее жалки сейчас, чем их создания - и даже более.

Потом летуны заговорили с ним. Именно это изумило его настолько, что страх отступил.

Неизменно бессловесные, оглашающие небо бессвязным птичьим криком, летуны вдруг запели - без слов, на разные голоса, модулируя звуки непривычными к этому гортанями. Речь их состояла из одних только гласных звуков - и каждый способен был издавать лишь несколько из них.

У Миранта сложилось ощущение, что он разговаривает с ребенком-недоумком, речь которого представляет собой один сплошной дефект - вот только ртов у этого ребенка было тринадцать. А мозг - один на всех. Непонятно было, как такое получилось - но что вообще может быть понятным, когда имеешь дело с летунами? А тогда Мирант был настолько потрясен и восхищен, что только и твердил - молодцы, молодцы, ай лапочки, умницы, все тринадцать! - поначалу совершенно не обращая внимания на то, чего пытались добиться от него крылатые похитители.

Тогда, много дней назад, они сделали ему предложение, от которого невозможно было отказаться - и вовсе не потому, что в противном случае ему немедленно перерезали бы горло, страшно и неумело. Он согласился, потому что летуны, вынуждая его сотрудничать, подарили ему надежду. В тусклой череде одинаковых дней, бесконечно-унылой низкой протянувшейся из потускневшего прошлого в смутное, но такое предсказуемое будущее, забрезжил свет осмысленности. Мирант вдруг понял, что всю свою бесконечно долгую жизнь он прожил ради этого момента - для того, чтобы рискнуть, поставив на кон все, что имел, все, что любил. Так мало - и так много одновременно.

У него всего-то и было, что своя собственная жизнь - и Глен.

Время пришло. Пора было действовать. Тринадцать крылатых созданий, что сидели, нахохлившись, на бортике чаши пересохшего фонтана, терпеливо ждали его ответа.

- Я согласен, - сказал Мирант просто. - Сегодня или никогда.

Летуны одновременно шевельнулись, с пугающей синхронностью расправив крылья и хлопнув ими - раз!другой! - словно в знак одобрения. Потом они засвистели - высоко, на пределе восприятия, на грани ультразвука, совсем так, как в тот далекий, самый первый раз.

Малоумное существо о тринадцати головах изложило ему план, который был нелепо прост. Знай Мирант, насколько прост будет этот план - предпочел бы захлебнуться собственной кровью еще в ту далекую первую встречу.

Он выругался, витиевато и грубо, но летуны лишь смотрели на него ясными пустыми глазами, и в их взглядах он тщетно пытался отыскать... Что? Ободрение? Понимание? Сочувствие?

Но не находил ничего, кроме безразличия и пустоты.

Он повернулся к ним спиной и покатил туда, откуда появился чуть раньше, чувствуя между лопаток тяжкое прикосновение их взглядов.

Он незаметно влился в до сих пор не иссякший поток - исход трамов дневной смены из депо и ремонтных мастерских был в самом разгаре. Навстречу им двигались те, кто заступал на работу в ночь. С каждой минутой встречный поток делался все плотнее, и Мирант, которому надо было спешить, искусно лавировал между колеями, прыгая с пути на путь, пока наконец не оказался рядом со своей башней.

Вкатившись в ее зловонное нутро, он торопливо поднялся до площадки, на которой утром обнаружил бомжа. Тот все еще был здесь - только натекшая из-под него лужа была теперь вязко-черной и отвратительно пахла проржавевшим сырым железом и органической гнилью.

Горло у бомжа было неровно перерезано валявшимся здесь же осколком стекла, а в луже среди сгустков плавали несколько перепачканных красным перьев, некогда явно белоснежных. И как я не заметил этого сразу, подумал Мирант, лихорадочно обшаривая труп. Труп был одет в форменный китель машиниста с сорванными знаками различия и эмблемами. Китель был изрядно поношенный и грязный - неудивительно, что Мирант принял его за простого бездомного. Тем более, что ни кепи, ни спецпокрышек для лазания по стенам при покойнике не было - бомж и бомж. Полгорода таких.

Ага, вот оно! Мирант, которого с самого утра била нервная дрожь, возликовал. Интересно, какого беса летунам самим было не забрать карту и ключ? Хотели убедиться в его лояльности - побежит ли к копам? Нет ли?

Впрочем, вполне может быть, что крылатые попросту не знали, что именно им понадобится. Они ведь просто птицы. Ну, почти птицы. Во всяком случае, они не намного умнее птиц - так что с них взять?

Кепи и спецпокрышки ждали его под лестницей. Они были испачканы красным, но Мирант справился с внезапно нахлынувшей брезгливостью и надел их. Нашивки и эмблемы, заботливо сложенные в кепи, он прилепил на грудь и рукава своей рабочей робы, уповая на то, что в ночи вряд ли кто-то будет особенно приглядываться к припозднившемуся из увольнительной машинисту.

Выкатываясь на улицу, Мирант на мгновение заколебался. Отчего-то ему нестерпимо захотелось именно сейчас, сию минуту увидеть Глен, коснуться прохладного фарфора ее кожи, ощутить холод ее губ и инеистость ее редких выдохов на губах собственных. Мирант с сожалением подавил этот порыв. Он все успеет - позже.

Под рев гудка он второй раз за день вкатился под своды депо, сразу взяв курс на тот же локомотив. Вокруг гигантской туши вовсю суетились трамы, готовя исполина к дальней дороге. Мирант, замирая сердцем, прошел сквозь обманчивый хаос их совершенно рационального - ни шагу вопреки инструкции! - движения. Спецпокрышки легко взбежали по кривизне внешних стен локомотива, подняв Миранта к святая святых - кабине машиниста.

Пластина ключа с шипением утонула в прорези замка, и люк скользнул в сторону, открывая подсвеченное сотнями циферблатов помещение на самом хребте махины. Мирант вкатился внутрь.

У него не было ни времени, ни желания разбираться с назначением бесчисленных шкал, табло, циферблатов, рычагов и верньеров. Он пришел сюда не за этим. Незаметная дверца прямо напротив полукруглого пульта подалась нажиму. Длинный тускло освещенный туннель вел к самому сердцу локомотива - туда, где мерно билось сердце реактора.

Он невелик, пели ему летуны. Поместится в батарейном отсеке стандартного шасси трама. Мирант представил, что ему придется нести в себе все эти тераджоули, и почувствовал экстатическое возбуждение при этой мысли. Руки заметно дрожали. Он заставил себя успокоиться и приготовил отвертки и отмычки, выдвинув их из пальцев.

У самой дверцы реакторного отсека ему помешали.

Неказистый, весь какой-то словно бы перекошенный трам вкатился вдруг навстречу Миранту из перпендикулярного туннеля. Замер, опешив. Мирант, и сам потерявший дар речи от нежданной встречи, узнал его - Клесс, коротышка из его, Миранта, дневной смены.

Что ему здесь понадобилось, подумал было Мирант - но тут он увидел готовые к работе инструменты, выдвинутые из пальцев Клесса, и отчаянно-безумное выражение его глаз. Все тотчас же встало на свои места. Ватага крылатых мошенников решила подстраховаться, подготовив запасной вариант. Интересно, а что они пообещали Клессу?подумал Мирант, в то время как его рука, действуя совершенно без ведома его воли, крепко ухватила коротышку за тощую шею и начала сжиматься. Из под ногтевых лезвий брызнуло красным, заставив Миранта сморгнуть - и тут Клесс ударил его чем-то острым в грудь, разом вышибив из нее весь воздух.

Когда в глазах у Миранта прояснилось, он обнаружил себя лежащим на полу технического туннеля. Дверца в реакторный отсек по-прежнему была закрыта. Рядом бесформенной грудой громоздилось тело второго трама - Клесс, вспомнил Мирант - странно укороченное даже для такого коротышки. Потом Мирант понял, что у Клесса нет головы, и его замутило. Голова коротышки стояла на обрубке шеи посреди небольшой лужи густой черноты и укоризненно смотрела на Миранта потускневшими глазами. Мирант встал на коги, опираясь о стену, и понял, что двигается с превеликим трудом. Из груди при каждом вдохе со свистом вырывался фонтан ало-черного цвета. Кровь смешивалась с гидравлической жидкостью из пробитого трубопровода, и с каждым ударом сердца Мирант слабел все больше.

Ни о какой краже реактора речь больше не шла. Мирант медленно, словно в тяжком сне, покатил вдоль туннеля обратно в кабину и без сил рухнул на ложе машиниста. Локомотив укоризненно вперился в него взглядами светящихся циферблатов и экранов осциллографов. Так-то, словно бы говорил он, не вышло меня убить? А теперь сдохнешь здесь сам. Истечешь телесными жидкостями, и найдут к утру твой безжизненный труп, потом заштопают на скорую руку, восполнят крово-гидропотерю и перезагрузят мозг. И будешь ты снова Мирант, только вот не будет тебя уже волновать ничто из знакомых тебе вещей - ни призрак несбыточного счастья, ни заговор летунов, ни даже Глен...

Воспоминание о Глен заставило Миранта собраться с духом. Мгновение-другое он неподвижно изучал разомкнутое кольцо нависшего над ним пульта. Потом, решившись, коснулся рычагов.

Локомотив, спокойно дремавший в своем отсеке депо, вдруг вздрогнул, полыхнул пламенниками курсовых фонарей и взревел гудком, распугивая прыснувших в стороны трамов.

Высоко-высоко в небе над городам тринадцать крылатых заложили вираж и закружились по виткам нисходящей спирали, гортанно перекликаясь нечеловеческими голосами.

Локомотив величественно проломил закрытые ворота депо и покатил на Юг, все быстрее и быстрее, едва заметно вздрагивая на стрелках. Магнитный мозг машины управлял автоматикой разъездов, в приоритетном порядке отменяя тщетные попытки всполошившихся диспетчеров направить его в тупик.

Мелькнули и унеслись назад, немедленно затерявшись в смоге и испарениях, лачуги окраины. Локомотив мчался по пустошам, поросшим тусклыми мелколистными кустами. Рельсы направляли его неутомимый бег на Юг, туда, где он бывал уже много-много раз за бессчетное число лет, сначала - возя вагоны, полные людей, больших и малых, к далекому морю и обратно, потом - волоча за собой бесконечные вереницы пустых вагонов, еще позже, когда вагоны пришли в негодность от ненужности и износа - повторяя свой маршрут в одиночестве и лишь изредка пересвистываясь трелями гудков с встречными и попутными локомотивами - такими же, как он сам, одиночками.

От присутствия машиниста в его чреве не зависело ровным счетом ничего - это была скорее традиция, нежели необходимость. Снова и снова локомотив возвращался в депо, где трудолюбивые малыши наводили лоск на его внешность и внутренности - а потом его снова ждал бессмысленный бег сквозь бесплодные равнины к морю, которое теперь покрывал не тающий больше лед...

На этот раз его сопровождали тринадцать белокрылых существ, легко скользивших среди низких клочкастых облаков, не отставая и не приближаясь. Они словно ждали чего-то, не проявляя агрессии, и совсем скоро локомотив перестал обращать на них внимание, сосредоточившись на параллельных нитях сияющего металла, уходящих за горизонт.

Мирант в очередной - и явно последний - раз пришел в себя на рассвете. Розовый свет лился в узкие оконца кабины, где-то весело стучали колеса - тук-тук, тук-тук! Отчаянно захотелось выйти наружу, и целую вечность он тащился к техническому лючку, который привел его на крышу. Небо ударило его в лицо порывом стылого ветра, и грохот колес сделался оглушительным. Вокруг тянулись болота, отражая розовое небо в лужицах застоялой воды, а совсем рядом вспарывали поднявшиеся над болотами полотнища тумана розовые лезвия крыльев. Мирант едва видел их гаснущим взором, но знал наверняка, что крыльев там - ровно тринадцать пар.

Видите, хотел крикнуть им он, я смог, я сумел! Где моя Глен? Вы принесли ее, как обещали? Горлом хлынула кровь, соленая, едва теплая, и чтобы согреться, Мирант рванул толстую змею бронированного энерговода, вьющуюся по краю крыши. С треском разорвались сухожилия, из гидравлических цилиндров рук хлынуло ручьем масло, но стальная змея подалась. Мирант некоторое время завороженно смотрел на синие брызги электрических искр, сыплющих с оголенных концов провода. Потом решительно выдвинул из спины энергоприемник и крепко-крепко прижал искрящий провод к штанге.

Судорога прошла сквозь его тело, пережигая предохранители, нейроны и реле, и на короткий миг Миранту показалось, что за плечами у него выросли настоящие крылья. Он успел расправить их и помчаться вместе с порывом попутного ветра и несущимся на Юг локомотивом туда, где на полпути между чашей земли, рассеченной надвое идеальным пробором рельсового пути, и опрокинутым куполом неба ждали его, кружась в величественно-медленном танце, белокрылые ангелы.

А потом рельсы внизу вдруг кончились, и Мирант понял, что летит вверх- к небу, к свету, к солнцу.

Туда, где ждут его Глен и вечное счастье.