семейное
Сидели в субботу с папой на солнышке на берегу Истринского водохранилища и плевали в воду вспоминали корни. Точнее, папа вспоминал, а я слушала, и узнала много интересного.
Я все удивлялась раньше, как же это у нас в семье в сталинских лагерях не сидел никто. В каждой приличной семье сидели, а у нас нет, это мы что, хуже других, что ли?
Все в порядке, не хуже. Мой прадедушка, папин дедушка, отбыл свой срок на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Был освобожден в 38 году, и даже смог вернуться в Ленинград и поработать в архивах Эрмитажа. Во вторую волну арестов он не попал, потому что умер в 1939.
Да и вообще, по папиным рассказам, человеком он был интересным и незаурядным. Успел повоевать в Русско-Японской войне и побывать в плену (до сих пор не ясно, как ему удалось преодолеть черту оседлости и попасть в армию, и рассказать уже некому, все давно умерли). Кроме бабушки, папиной мамы, дочери этого самого незаурядного Моисея Григорьевича, все его родственники (жена и еще одна дочь) умерли от голода в осажденном Ленинграде. Почему все они не эвакуировались, останется навсегда загадкой.
Да и вообще, у нас есть целая куча родственников, рассыпанных по миру, некоторых я смутно помню, некоторых, мне кажется, никогда не видела, а о ком-то даже ничего и не слышала. Папа, правда, ни с кем из них не общается, так что это у нас семейное.
Я все удивлялась раньше, как же это у нас в семье в сталинских лагерях не сидел никто. В каждой приличной семье сидели, а у нас нет, это мы что, хуже других, что ли?
Все в порядке, не хуже. Мой прадедушка, папин дедушка, отбыл свой срок на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Был освобожден в 38 году, и даже смог вернуться в Ленинград и поработать в архивах Эрмитажа. Во вторую волну арестов он не попал, потому что умер в 1939.
Да и вообще, по папиным рассказам, человеком он был интересным и незаурядным. Успел повоевать в Русско-Японской войне и побывать в плену (до сих пор не ясно, как ему удалось преодолеть черту оседлости и попасть в армию, и рассказать уже некому, все давно умерли). Кроме бабушки, папиной мамы, дочери этого самого незаурядного Моисея Григорьевича, все его родственники (жена и еще одна дочь) умерли от голода в осажденном Ленинграде. Почему все они не эвакуировались, останется навсегда загадкой.
Да и вообще, у нас есть целая куча родственников, рассыпанных по миру, некоторых я смутно помню, некоторых, мне кажется, никогда не видела, а о ком-то даже ничего и не слышала. Папа, правда, ни с кем из них не общается, так что это у нас семейное.