Питер-12
Впервые я увидел этот город глубокой зимой - как будто я находился на дне ледяного океана: настолько сильный был мороз. Это были не сосульки (сосульки - это веселые сталактиты, которые ты отрываешь с низких крыш, не выше собственного роста, чтобы пофехтовать ледяным мечом с ребенком - один меч себе, другой ему). Но это были не сосульки. Это были ледяные глыбы, которые крепились на карнизах домов, чтобы в решающий момент свершить суд Божий - достоин ты смерти или еще нет? Кажется, жители Петербурга вновь стали фаталистами, как во времена блокады - вероятность того, что тебе размозжит голову глыба льда, примерно равнялась попаданию немецкой бомбы в то военное время. Вот только сосулькоубежищ не было.
Наверное, я оказался не достоин смерти от падающего ледяного сталактита. Хотя я не могу сказать, что я не искал такой гибели - я исправно ходил по Невскому, Заневскому и Позаневскому, ожидая, что вот-вот мне на голову упадет кусок льда. Я ощущал себя грешником - честным грешником, - ищущим справедливого возмездия.
Я вдыхал питерский зимний мокро-ледяной воздух, и мне казалось, что меня соблазняет сама Снежная Королева.
А по роду поездки нужно было идти в самые сосулечноубийственные места города Санкт-Петербурга. На ВО. По пути в библиотеку Академии Наук («баню»), нужно было торить тропку среди сугробов там, где когда-то - если учебники не врут - Великий Петр хотел создать северную (полярную?) Венецию. Неужели здесь могли бы быть какие-то каналы?
Петербургский зимний ужас, однако, был смягчен в букинистическом магазине - там же, на Васильевском. Правда, времени было мало. Но я успел схватить книжку о русском космизме (типа антологии, первое, что попалось на глаза). О том, что Фёдоров велик, я знал и раньше (где-то читал). Читал и Одоевского - первую русскую литературную утопию. Знал, как Федоров повлиял на Циолковского (отсюда полеты в космос и Юрий Гагарин). Теперь узнал и о вдохновенной близости Фёдорова с Толстым и Владимиром Соловьевым.
Великая фёдоровская идея. Может быть, единственное оправдание нашего, нынешнего существования. Но, кажется, только в этом сосулечном питерском ужасе подобная - вполне безумная - идея осознается так ясно.
Наверное, я оказался не достоин смерти от падающего ледяного сталактита. Хотя я не могу сказать, что я не искал такой гибели - я исправно ходил по Невскому, Заневскому и Позаневскому, ожидая, что вот-вот мне на голову упадет кусок льда. Я ощущал себя грешником - честным грешником, - ищущим справедливого возмездия.
Я вдыхал питерский зимний мокро-ледяной воздух, и мне казалось, что меня соблазняет сама Снежная Королева.
А по роду поездки нужно было идти в самые сосулечноубийственные места города Санкт-Петербурга. На ВО. По пути в библиотеку Академии Наук («баню»), нужно было торить тропку среди сугробов там, где когда-то - если учебники не врут - Великий Петр хотел создать северную (полярную?) Венецию. Неужели здесь могли бы быть какие-то каналы?
Петербургский зимний ужас, однако, был смягчен в букинистическом магазине - там же, на Васильевском. Правда, времени было мало. Но я успел схватить книжку о русском космизме (типа антологии, первое, что попалось на глаза). О том, что Фёдоров велик, я знал и раньше (где-то читал). Читал и Одоевского - первую русскую литературную утопию. Знал, как Федоров повлиял на Циолковского (отсюда полеты в космос и Юрий Гагарин). Теперь узнал и о вдохновенной близости Фёдорова с Толстым и Владимиром Соловьевым.
Великая фёдоровская идея. Может быть, единственное оправдание нашего, нынешнего существования. Но, кажется, только в этом сосулечном питерском ужасе подобная - вполне безумная - идея осознается так ясно.