Православный постмодерн
"Ужели любой враг может оказаться опаснее, чем сама ненависть, бушующая против этого врага? можно ли, преследуя другого, погубить его страшнее, чем губит вражда собственное сердце?"
Аврелий Августин "Исповедь"
В одном из своих заявлений при вступлении в должность Патриарха, Кирилл Гундяев, позиционировал роль Церкви в её противостоянии постмодерну. Разумеется, при этом сам постмодерн рассматривался исключительно феноменологически, а не структурно, - как наступление западной, растленной культуры, разрушающей сущностные и духовные основы жизни нашего общества. Церковь, по его мнению, должна была стать главной твердыней и оплотом противостояния, захватившей массы, разрушительной, гедонистической волне чуждых нам ценностей, активно подхваченной СМИ и подведшей наше общество и в особенности молодёжь к духовной катастрофе. Казалось бы, иначе и быть не должно, именно консервативные, патриархальные устои, оберегаемые и пестуемые Церковью, по всей логике вещей, составляют естественную оппозицию экспансии, той лишённой всякого субстанционального стержня, либеральной и всеядной «мерзости», составляющей основу современной светской ментальности.
Но стала ли Церковь в действительности тем оплотом, тем камнем, который не точит вода, на пути этой всепоглощающей химеры, называемой «постмодерном»? Или же она, как и всё остальное, поддалась мощному натиску этой струи? Так же как и все сферы культуры впустила в себя «постмодернистский вакуум», лишь внешне сохранив подобие своей былой формы?
Даже если мы, вслед за Святейшим Патриархом, ограничимся только феноменальной стороной проблемы, мы вынуждены будем усомниться в том, что Церковь сумела «сдержать волну» и наблюдать ряд совершенно постмодернистских по своему характеру явлений, ставших атрибутами самой церковной жизни или, как бы то ни было, связанных с позиционированием Церкви в миру. Оставим в стороне тягу к роскоши и дорогим автомобилям, присущую высоким церковным чинам, она, видимо, не является неотъемлемой чертой только нашего времени. В конце концов, золотые, усыпанные бриллиантами митры, своей стоимостью сопоставимые со стоимостью целых приходов, издавна были любимыми головными уборами епископов и митрополитов. Да и сама по себе роскошь ещё не есть свойство постмодерна. Ограничимся именно новыми феноменами, возникшими или активизировавшимися именно в годы правления последнего Патриарха, впрочем, ни в коем случае не стремясь видеть в этом исключительно его «заслугу».
Перед нами всё чаще появляются некие «православные хоругвеносцы», «православные байкеры», предельно гротескные и эпатажные «православные мемы» вроде И.Охлобыстина, наиболее медийные из православных миссионеров всё чаще «отжигают» в телеэфире, обескураживая публику неожиданными инсинуациями. И наконец, самый главный скандал последнего года, связанный с безобразной выходкой «Пуси риот» разрешается в совершенно постмодернистском поле. Именно тот факт, что данная (сама по себе постмодернистская) выходка стала «центром событий» в около церковной жизни, что именно на этой дурости более, чем на чём то ином, сфокусировалась и резонёрствует вся активная православная общественность, что именно этот поступок стал главной причиной поляризации как между Церковью и обществом, так и внутри самой Церкви, говорит о многом. Прежде всего, это свидетельствует о том, что вся социальная, политическая, нравственная жизнь Церкви проецирует себя преимущественно в формате шоу-бизнеса, целиком укладываясь во всеобщий «мэйнстрим». Ведь есть куда как более серьёзные противоречия и проблемы связанные с деятельностью Церкви, как то: совершенно не христианская по своему духу вовлечённость церковных миссионеров в судебные процессы, связанные со спекуляциями по поводу 282 статьи УКРФ, преследование сектантов и иноверцев, сам по себе «инквизиторский» запал миссионерской политики в сегодняшней Церкви…
Всё это (то, что по настоящему важно) происходит где-то на периферии как общественного светского, так и церковного сознания. Гораздо важнее, почему-то, для всех оказывается проблема распоясавшихся кощуниц, проблема которой придают огромный политический статус и по поводу которой, вот уже целых три месяца бушуют баталии в масс-медиа. Иначе говоря, включившись в эту игру (заданную «Пуси риот»), Церковь начала играть полностью по её правилам; по правилам постмодернистской информационной войны, тем самым, полностью перейдя в своей «контратаке» на поле своего оппонента. Однако, данная атака лишь внешне выглядит как наступление, на самом деле являясь несомненным проигрышем. Сам факт вступления в полемику на «вражеском поле» для Церкви уже является позорной сдачей позиций. Уходя от чисто духовного восприятия реальности в плоскость медийную, буффонадную, Церковь и её приближённые, не только наносят не поправимый ущерб своему имиджу, но и распыляют на ветер тот запас духовной энергии, что в ней ещё оставался, разрушают главный системообразующий стержень традиции. И, кажется, что развязавшийся процесс уже не остановить. Постмодерн, агрессивная пустота, занявшая место этого стержня, начинает только разрастаться и шириться, подменяя собой подлинную сущность, истинную субстанцию духовной жизни.
В этом и состоит главная, структурная суть постмодерна. В игре форм, лишённой внутренней сущности и онтологии, в круговращении знаков, отделённых от своего означаемого, в вере, заменённой симуляцией веры, в полной беспомощности и распылении духа, охваченного пустотой, в необратимой инерции саморазрушения, в самодостаточности видимости, не нуждающейся во внутреннем подтверждении, в скандальной ругани вместо молитвы, в паранойе, вместо покаяния...