Иван и Харлампий. Бесконечная дорога. Часть первая
Эту историю про моего прапрадеда мне рассказала мама
Почему несколько маленьких деревушек, расположенных под городком Карабаш Челябинской губернии называются в народе Тютьняры, никто уже толком сказать не может. Есть интересная версия, что когда-то эти земли выиграла в карты Екатерина Вторая у одного из своих дворян. И будто бы переселила туда несколько сотен крестьянских семей, проживавших до этого на берегу речки Тютьнярки, которая якобы находится где-то в Поволжье. Так ли это на самом деле - пусть разбираются историки.
Любая деревня обычно оказывается оторвана от новостей, и уж тем более от новостей мирового масштаба. Тютьняры были не исключением. Что происходит в большом мире - кто его знает? Да и нужно ли знать? Всегда существует две России, два мира. В одном мире, большом, падают цены на золото, совершаются великие географические открытия, объявляются войны. В другом мире, маленьком, у Васьки украли корову, Петька опять ревнует Маньку, а Николай Степанович собрал удачный урожай зерна. Не автору принадлежат эти мудрые мысли, два мира существуют всегда, и рассуждают об этом во все времена.
В этот раз слухи о том, что Россия вступила в войну, успели долететь до Тютьняр прежде, чем последствия. Правда по слухам было непонятно, с кем же Россия воюет на этот раз. Одни говорили, что с германцами, другие утверждали, что опять с турками, третьи твердили, что против России выступили, объединившись, Франция и Англия. Никто толком ничего сказать не мог, но любая война - это всегда неприятности, - и народ начал морально к ним готовиться.
Неприятности в этот раз появились даже удачно, если для них такое слово применимо. Все успели собрать хлеб, обмолотить его и спрятать по амбарам. Начиналась поздняя унылая дождливая осень. Впереди были долгие зимние дни, когда время течёт медленно и неторопливо, когда все занимаются не очень спешными делами по дому, а то и вовсе валяются днями на печи, ничего не делая.
Неприятности прибыли с запада. Ранним утром, когда ещё не рассвело, и народ начал только просыпаться, чтобы затопить печку, наносить воды и приготовить поесть, на дороге показался большой отряд пеших и конных людей, одетых в военную форму. На полном скаку конники ворвались в деревушку и рассыпался по малочисленным улицам, перекрывая любую возможность убежать кому бы то ни было в лес, и спрятаться от неминуемой участи. Копыта лошадей разъезжались в мокрой глине, которая выполняла роль дорог, но всадники вслух не ругались и вообще старались вести себя тихо. Несколько человек из деревни быстро поняли, что происходит, и попытались скрыться. Некоторым это даже удалось, остальные были схвачены и выведены на небольшую площадь перед церковью. Туда же выводили остальных деревенских мужиков, которых застали в домах и на огородах.
Иван, красивый высокий мужчина с русыми волосами и аккуратно подстриженными тёмными усами, сидел перед печкой и пытался её разжечь. Он слышал, как к дому кто-то подъехал, но не придал этому особого внимания. Мало ли кому приспичило заехать в деревню ранним утром. Утром? Иван слегка удивился, когда осознал, что для визитов, пожалуй, рановато будет. Он встал и открыл дверь, чтобы выйти и посмотреть, кого это занесло. На пороге стояли двое солдат. Иван удивлённо посмотрел на них:
- Чё надо? - грубо спросил он.
- Тебя надо, - не менее грубо ответил один из солдат.
- Чё? - не понял Иван.
- Собирайся, с нами пойдёшь, - ответил тот же солдат, - на военную службу тебя призывают.
Иван помолчал, переваривая услышанное. Потом оценивающе взглянул на стоявших перед ним, и, поняв, что в одиночку с такими лбами не справится, развернулся и пошёл одеваться.
Проснулась жена, и, увидев, что в доме солдаты, а муж мрачнее тучи одевается, взволнованно спросила:
- Вань, что случилось? Это кто?
- Мужа твоего в армию призывают, - ответил всё тот же солдатик.
Баба немного помолчала, хлопая глазами, но когда до неё дошло, что происходит на самом деле, она завопила во всю мощь лёгких:
- А!!! Отпустите Христа ради! Какая армия, у нас детишки малые! Не губите!
Солдаты никак не отреагировали, дождались, пока Иван оденется, и, подхватив его под руки, вытолкнули на улицу. Жена, соскочив с печки, побежала за ними, не переставая голосить, умоляя и упрашивая отпустить единственного кормильца в семье.
На площади перед церковью в слабом сизом свете просыпающегося рассвета потихоньку собирался народ. Мужики, угрюмо стояли в кучке, окружённые вооруженными винтовками людьми. Вокруг бесновались и выли жены, дети и старики, умоляя отпустить их главу семьи. Стоял такой ор, что вороны, давно облюбовавшие крышу церкви для постоянного места жительства, сорвались испуганно и улетели в неизвестном направлении. В довершении картины начал моросить мелкий противный холодный дождик, и рубахи мужиков мгновенно промокли.
Старый офицер неизвестно какого чина (никто в деревне в чинах особо не разбирался, незачем было) приказал подводить к нему мужиков по одному. Стоявший рядом докторишка в круглых очках, зябко поёживаясь от холодного дождика и постоянно протирая мокрые линзы, бегло осматривал очередного кандидата в солдаты, заглядывал в зубы и выносил вердикт: годен или нет. Разумеется, практически все мужики были годны кроме старого Анисия, у которого уже лет десять совсем не было зубов, и которого приволокли сюда по ошибке, не разглядев в темноте возраста. Годных тут же уводили в отдельную кучку, также тщательно охраняемую солдатиками.
Одна из баб прорвалась через цепь солдат и кинулась на грудь офицеру, крича:
- Пожалей! Хотя бы одного оставь! Не забирай всех-то! Одного сына, одного оставь! Ну прошу, ну пожалуйста!
Бабу быстро забрали подбежавшие солдаты, и утащили за оцепление, бросив наземь, где она завыла ещё сильнее. Сегодня она лишилась сразу всей семьи: мужа и четырёх сыновей.
Беглый медосмотр был быстро окончен, по команде офицера солдаты выстроились в две шеренги, между которыми находились новоявленные рекруты. Ещё одна команда, и колонна под нескончаемые вопли баб начала медленное движение на запад. Туда, где находилась Москва, туда, где проходила линия фронта.
Иван огляделся вокруг и нашёл глазами родных. Жена и трое детишек, две дочки и сын, стояли в общей толпе, почти не шевелясь. Восьмилетний Мишка стоял, вцепившись в подол матери, и заспанными, зарёванными глазами смотрел, как уводили его отца в неизвестность.
Шёл октябрь 1914 года. Россия, связанная обязательствами, вступила в военные действия на стороне Франции и Англии против Германии. Войне этой нужны были новые солдаты, нужно было новое пушечное мясо. Постоянно требовались новобранцы, чтобы заполнить бреши в несущей огромные потери линии фронта.
***
По дороге к колонне новоявленных солдат Его императорского величества присоединялись новые и новые люди. Вскоре толпа солдат напоминала полноводную реку, в которую вливались маленькие ручейки. Когда она достигла ближайшей ветки железной дороги, всех солдат погрузили в вагоны, и через несколько дней они оказались на чужой для них земле.
Ивану всё-таки повезло. Когда солдат делили по подразделениям, он смог оказаться в одной части со своим родным братом Харлампием. Встретившись почти случайно в колонне солдат, марширующих к линии фронта, братья счастливо обнялись, и долгое время шагали рядом, боясь потерять друг друга из виду. Оба попали в пехоту, и долго упрашивали молоденького усатого офицерика, занимающегося распределением солдат, чтобы он направил их служить вместе. Офицерик, в силу врождённой интеллигентности и начитанности, посчитал, что подобный поступок будет говорить о его чести, и поэтому наконец согласился. Братьям выдали винтовки, военную форму, и провели в части несколько воспитательных бесед, призванных повысить боевой дух новобранцев.
За этим последовало два месяца тренировок в учебной части. Деревенские мужики, ни разу в жизни не державшие винтовок в руках, бегали с ними по полю, неловко, как бы извиняясь, тыкая штыками в соломенные чучела, разбросанные там и тут на столбах. Отдельно проводились учения, посвящённые искусству окапывания и фортификации. Лопату держать в руках умели многие, но, выкапывая в земле узкие ямки окопов, каждому приходила в голову только одна ассоциация: что роют они себе могилу, а не окоп. Долго продолжать курс обучения Россия не могла себе позволить, поэтому после одного-единственного урока по стрельбе, в ходе которого половина солдат вообще в мишень не попала, и все как один оглохли от выстрелов, эту горе-армию отправили на линию фронта, пополнять действующие войска.
Гулкий грохот канонады стал слышен примерно за день до того, как колонна, в которой маршировали Иван и Харлампий, дошла до части, к которой их приписали. Далёкие разрывы заставляли ёжиться от неприятных ощущений, что совсем не способствовало поднятию боевого духа. В первые дни декабря снега тут практически не было, только грязь сверху успела покрыться тонкой корочкой обманчивого льда. Наступишь на такую, казалось бы, прочную корку, а она разъезжается у тебя под ногами, скользит, норовя кинуть тебя в обнажившуюся коричневую грязь. К сапогам постоянно налипали огромные куски земли, и солдаты с трудом отрывали ноги от раскисшей дороги.
До этого никто из новобранцев в сапогах не ходил. Практически все были из деревни, где сапоги считались предметом если не роскоши, то щегольства. Естественно, что у всех и каждого через пару часов хода на ногах стали образовываться огромные кровавые мозоли, и вся колонна новоявленных бравых российских солдат непрерывно стонала от боли, стараясь передвигаться как можно тише. Доктор, приписанный к части, озабоченно бегал вдоль колонны и отчётливо понимал, что ничем помочь не может, так как у него уже нет столько бинтов и столько мази.
То ли Россия, находившаяся в затяжном экономическом кризисе, не могла позволить себе тратить большие средства на содержание армии, то ли эти самые средства разворовали кто только мог, но обмундирование пехоты очень быстро пришло в негодность. За два месяца тренировок и учёбы у многих солдат протёрлась до дыр изготовленная из некачественной материи форма, сапоги, стачанные из дешёвой кожи, начали рваться и разъезжаться чуть ли не в первые дни службы. Если бы кто-нибудь в этот момент увидел российскую армию, постанывающую, оборванную, медленно марширующую к линии фронта, он бы уже тогда, за несколько лет до выхода России из войны, понял бы, что Россия обречена.
Командир полка, к которому были приписаны Иван и Харлампий, оказался этаким боровом в хорошем смысле слова. Он был невысок, очень широк, не упитан, но кряжист. Как не странно, он не носил модные в то время длинные усы, а был чисто, до синевы, выбрит. Сбоку на портупее у него болталась шашка, которая при таких внушительных габаритах хозяина казалась тоненькой спичкой, и постоянно хлопала его по ногам при ходьбе. Командир встал перед солдатами, выстроенными в две шеренги, и попытался заложить руки за спину. После двух бесполезных попыток, он сложил их на животе и, обведя строй слева направо взглядом, рявкнул:
- Здравия желаю, господа бойцы!
- Здравия желаем, вашблагородие-е-е-е! - ответил нестройный хор голосов. Командир поморщился.
- Меня зовут Андрей Васильевич, я ваш командующий полком. Вопросы есть?
Вопросов не последовало, и Андрей Васильевич начал воодушевлённо вещать солдатам о том, как хорошо защищать родину в это нелёгкое для неё время. После весьма продолжительной речи, наполненной пафосными фразами с множеством непонятных слов, Андрей Васильевич уступил место своему адъютанту. Адъютант сразу занялся делом: начал назначать солдат по отделениям. Когда по списку он дошёл до фамилии Мазавиных, то на Харлампии немного запнулся, посмотрел сначала на Ивана, потом на Харлампия, стоявших рядышком, и спросил:
- Братья, что ли?
- Ну да, - ответил Иван. Харлампий тут же ткнул локтем его в бок и громко рявкнул:
- Так точно, вашблагородие!
Адъютант почесал пером переносицу, нахмурился, посмотрел ещё раз на список, потом подумал и изрёк:
- Вместе служить пойдёте. В один окоп.
Спустя ещё некоторое время список кончился, и уставшим, измученным и голодным солдатам наконец-то дали возможность поесть, привести себя в порядок и попытаться залечить раны на ногах.
***
Под самое утро над покрытой снегом землёй взошла, наконец, луна. Маленькое чуть заметное облачко подползло к ней, да так и осталось на месте, будто примёрзло к холодному полумесяцу. На голой поверхности степи только небольшие столбики пара изо рта выдавали, где сейчас находятся люди, занятые ожиданием врага.
В окопе было ужасно холодно и неприятно. Иван и Харлампий лежали рядышком, положив перед собой винтовки и тихонько, в полголоса, переговаривались. Вспоминали Тютьняры, своих жен, детей, спорили, успеют ли оставшиеся в деревне старики и бабы закончить ремонт церкви до их возвращения домой. Оба скучали, сильно скучали по дому, и это было понятно из разговоров.
Окоп, доставшийся братьям, был чуть ли не самый крайний. Ещё чуть дальше к флангу одиноко лежал в окопе Василий, хмурая и неразговорчивая личность. Он угрюмо вглядывался в ночь, высматривая неприятеля, словно только от его бдительности зависила судьба всей части.
За два с половиной месяца, проведённых братьями на поле боя, они научились стрелять, научились не лезть под пули и поняли, чего стоит на войне человеческая жизнь. Поначалу мутило от вида убитых, было страшно, когда рядом с тобой падают мертвыми твои товарищи, но человек ко всему со временем привыкает. За всё это время они пережили около пяти немецких атак, что по меркам пехоты являлось очень даже неплохим результатом. Большинство из новобранцев умирало в первый же день. К сожалению для России, но к счастью для Ивана и Харлампия, российских солдат начальство в атаки не бросало. Только один раз была предпринята вялая попытка контратаки, которая быстро захлебнулась из-за отсутствия поддержки, и российской пехоте пришлось самой быстро отступать к своим окопам.
Ночь за разговорами проходит незаметно. Братья разговаривали, разговаривали, не давая друг другу заснуть. Потихоньку начало светать. Звезды медленно гасли над головами, мир из чёрного становился тёмно-серым. Ещё пару часов, и взойдёт наконец солнышко, пригреет, и станет легче. Их сменят, и они смогут отоспаться. И в этот момент началось....
Окончание...