Рудольф Штайнер. Сущность молитвы. Часть 2
17.II.1910.
- Рудольф Штайнер. Сущность молитвы. Часть 1
Так, мы познали молитву как действующую в нас самих силу. Поэтому в молитве мы видим причину, вызывающую в нас непосредственное следствие, а именно: рост и развитие нашего Я. И тогда нам совсем не надо ожидать каких-то особых внешних последствий - нам становится ясно: самой молитвой мы погрузили в наши души нечто, что можно назвать просветляющей и согревающей силой. Просветляющей, ибо мы делаем душу свободной для того, что спешит к нам из будущего, и делаем ее способной принять то, что может прийти из темного лона будущего; и мы действуем на душу согревающе, ибо можем сказать: хотя в прошлом нам не удалось привести Божественное к полному раскрытию в нашем "я", но теперь в наших чувствах и ощущениях мы пропитались Им, и Оно может действовать в нас. Молитвенное настроение, возникающее из чувства к прошлому, порождает то внутреннее душевное тепло, о котором известно всем, кому довелось пережить молитву в ее истине. А просветляющее воздействие являет себя тому, кому известно молитвенное чувство смирения.
Понимая сущность молитвы таким образом, мы не удивимся, что именно великие мистики, отдаваясь молитве, находили в ней лучшую предварительную школу для того, что затем искалось ими в мистическом углублении. Молитвой они направляли настроение своей души до того момента, когда могли дать вспыхнуть вышеописанной "искорке". Именно рассмотрение прошлых времен может ясно показать нам ту глубокую сердечность, ту удивительную проникновенность душевной жизни, которая может охватывать человека при настоящей молитве. Переживания, опыт во внешнем мире - это то, что отчуждает нас от себя, то, что в прошлом не позволяло проявиться в нас мощи нашего сознательного Я. Мы отдавались внешним впечатлениям, растворялись в многообразии внешней жизни, которая отвлекает нас и не дает собраться. Но как раз это и не дает раскрыться в нас более мощной, более действенной божественной силе. Теперь же, когда мы развиваем в себе такое настроение внутренней Божественности, мы чувствуем, что не отдаемся отвлекающим воздействиям внешнего мира. И это, подобно внутреннему блаженству, наполняет нас тем невыразимым, удивительным теплом в-себе-бытия, которое может быть названо настоящим внутренним Божественным теплом. Подобно тому как в Космосе тепло формирует из низших существ, теплота которых одинакова с окружающим миром, существ высших, проявляясь в них в виде физического тепла, подобно тому как физическое тепло усваивается этими существами материально, - так молитвой творится душевное тепло, которое из душевного существа, теряющего себя во внешнем мире, творит замкнутое в себе самом существо. В молитве мы согреваемся чувством присутствия в нас Бога, мы не только согреваемся, но и интимно находим себя в нас самих.
С другой стороны, если мы подходим к вещам внешнего мира, то они всегда являются нам, в сущности говоря, в смешении с тем, что можно назвать "темным лоном будущего". Ибо при более точном рассмотрении вещей мы должны сказать: во всем, к чему бы мы ни обратились во внешнем мире, всегда присутствует будущее. Если мы испытываем страх и опасение перед тем, что может прийти нам навстречу, нас, так сказать, всегда отбрасывает назад. Плотной завесой стоит перед нами внешний мир. Но если мы разовьем чувство смирения, молитвенного настроения по отношению к тому, что идет нам навстречу из темного лона будущего, то сможем убедиться, что ко всем существам внешнего мира мы можем подходить с теми же самыми чувствами уверенности и надежды, которые притекают к нам из чувства смирения. Тогда обо всех вещах мира мы сможем сказать: "Это светит нам мудрость мира!" Если прежде из всего, к чему мы подходили, нам зияла тьма, если прежде в ощущения вступала тьма, то теперь чувство смирения рождает в нас ощущение, что, в сущности, лишь благодаря тому, что мы в душе могли желать и добиваться Высшего, из всего будет светить нам исполненное мудрости содержание мира. Так мы можем утверждать, что из молитвенного настроения смирения в нас зарождается надежда на просветление всего окружающего мира.
Темнота замыкает нас в самих себе - уже в физическом проявлении она являет нам покинутость и безысходность, - это подобно тому, как если бы мы оказались где-то застигнутыми ночною мглой, и тьма растилалась вокруг, с приходом утра, когда нам начинает брезжить свет, мы чувствуем себя освобожденными от заточения в самих себе, но не так, чтобы мы при этом теряли самих себя, а идем навстречу миру, вынося в него лучшие устремления, лучшие желания нашей души. Мы чувствуем, как растворенность в мире, отчуждающая нас от себя, преодолевается молитвенной теплотой, которая соединяет нас с самими собой. И когда мы развиваем в себе молитвенную теплоту до чувства смирения, пронизывая им нашу молитву, то молитвенная теплота разгорается до молитвенного света. Теперь, вновь выходя из себя, мы знаем: если мы теперь соединяемся с внешним миром и направляем взор на всё, что есть в окружающем нас мире, то уже не чувствуем себя в нем потерянными и отчужденными от нас самих, но чувствуем, как лучшее, что есть в душе, изливается из нее; чувствуем свое единство с тем, что светит нам из окружающего мира.
Оба эти молитвенные течения могут быть лучше выражены в образах, нежели в понятиях. Вспомним, к примеру, как описывается в Ветхом Завете могучая, потрясающая душу ночная борьба Иакова. Нам кажется, что мы сами отданы тому многообразию мира, в котором наша душа сначала теряется и которое не дает нам прийти к самим себе. Когда же все-таки пробуждается наконец стремление обрести самого себя в себе, то начинается борьба нашего высшего Я с низшим Я. Различные настроения сменяют друг друга, но затем мы прорываемся вверх именно благодаря этому молитвенному настроению, и наконец наступает тот момент - показанный нам в рассказе об Иакове, - когда внутренняя ночная борьба души успокаивается, просветляется и наполняется гармонией с появлением первых лучей солнца. Именно так действует настоящая молитва в человеческой душе.
Такое рассмотрение молитвы свободно от всякого суеверия.
Ибо молитва - это то, что развивает самую лучшую часть нашей души, то, что непосредственно приносит в душу силу. Рассматриваемая таким образом, молитва является предварительной ступенью мистического углубления, как само мистическое углубление является первой ступенью того, что мы называем духовным исследованием. Уже из описания молитвы нам становится ясным то, о чем здесь часто упоминалось: что, в сущности, мы отягощаем душу множеством заблуждений, полагая найти Божественное, так сказать Бога, мистическим образом только в самих себе. Эту ошибку многократно совершали мистики и вообще христиански настроенные люди Средневековья. Это происходило потому, что как раз в средневековую пору молитвенное настроение начало проникаться эгоизмом, тем эгоизмом, при котором душа говорит себе: я хочу становиться все совершеннее и совершеннее и не думать ни о чем другом, кроме самосовершенствования. И когда в наши дни извращенное теософское течение толкует о том, что человек, отказавшись от всего внешнего, может найти Бога в собственной душе, то это, в сущности говоря, всего лишь отголосок эгоистического стремления к исключительно внутреннему совершенству.
Мы видели, что существуют два молитвенных настроения: одно согревает наше внутреннее существо, другое - в чувстве смирения опять выводит нас в мир, ведет к просветлению и к истинному познанию. Кто рассматривает молитвенное настроение таким образом, тот вскоре увидит, что то познание, которое мы вырабатываем средствами обычного разума, по сравнению с другим познанием в определенном отношении является неплодотворным. Кто знаком с молитвенным настроением, тому известно то уединение души в самой себе, когда она освобождается от отвлекающего ее многообразия мира, когда она, сосредоточившись в себе, переживает то, что можно назвать полностью-замкнутым-в-себе- и у-себя-бытием, и вспоминает о том, что, возвышаясь над настоящим мгновением, притекает в душу из прошлого и из будущего.
Кто знаком с этим настроением - когда всё наше окружение становится спокойным и безмолвным, когда только самые прекрасные мысли и чувства, на которые мы способны, объединяют душу во внутреннем единстве, затем наконец исчезают и они, и в душе живет только одно основное глубинное чувство, ведущее, с одной стороны, к Богу, возвещающему из прошлого, а с другой стороны - к Богу, возвещающему о себе из будущего, - кто знаком с этими настроениями и умеет с ними жить, тот знает также, что у души бывают великие мгновения, когда она говорит себе: я оставила в стороне всё, чего смогла сознательно достичь своим мышлением и своим чувством; я оставила в стороне все идеалы, доступные моей воле, я всё изгнала из себя. Я отдалась высоким мыслям и чувствам, но и их я изгнала из себя и позволила жить в себе только вышеупомянутому основному чувству. Кому знакомы такие чувства, тот знает: подобно тому как нам навстречу выступают чудеса природы, когда мы направляем на нее чистый взор, так и в нашей душе вспыхнут новые чувства, которых мы не могли замечать прежде. Волевые импульсы и идеалы, которые до того момента были нам чужды, расцветают тогда в нашей душе, плодотворнейшие мгновения произрастают из этого основного настроения.
Молитва может дать нам мудрость в лучшем смысле этого слова, на которую мы без молитвы не были бы способны, а также такую способность чувствовать и ощущать, какой мы до тех пор не могли воспитать в себе. Подвигая наше самовоспитание дальше, она может дать нам такую силу воли, подняться до которой мы не сумели бы прежде. Если мы хотим достигнуть такого молитвенного настроения, то в душе должны ожить возвышеннейшие мысли, прекраснейшие чувства и побуждения, на которые мы только способны, и душа породит из себя такое настроение. И здесь всё снова следует указывать на те молитвы, которые сообщались с древнейших времен в торжественнейшие моменты жизни человечества.
В моей брошюре "Отче наш" указано, что в "семи прошениях" заключена вся мудрость мира. Там сказано, что только тот может понять семь прошений этой молитвы, кто познал глубочайшие источники мироздания, но наивному человеку, который произносит эту молитву, такие глубины недоступны. Но этого и не требуется! Для того чтобы мог возникнуть "Отче наш", было необходимо, чтобы из всеобъемлющей мудрости мира были выражены в словах "глубочайшие тайны мира и человечества". А поскольку всё это содержится в "Отче наш", то оно и действует в словах этой молитвы - даже и тогда, когда глубина молитвы далеко еще не понята. Тайна истинной молитвы заключается именно в том, что она приносится из мудрости мира. А принесенная из мудрости мира, она и действует сообразным образом, несмотря на то что мы ее еще не понимаем. Понять ее мы сможем, когда поднимемся к высшим ступеням, к которым подготавливает молитва и мистика. Молитва подготавливает нас к мистике, мистика - к медитации, концентрации, и отсюда мы приступаем к собственно духовному исследованию.
Возражение, что следует понимать слова молитвы, чтобы она оказала правильное воздействие, совсем не является правомерным. Оно просто неверно. Разве мы понимаем мудрость цветка, радуясь ему? Нет нужды проникаться мудростью цветка, и тем не менее душа может наполняться радостью при его созерцании. Для появления цветка была необходима мудрость, но не нужно мудрости, чтобы радоваться цветку. Чтобы появиться молитве, необходима мудрость мира, но молитва, когда она уже существует, вливает в душу тепло и свет; для этого столь же мало необходима мудрость, как мало она необходима, чтобы мы радовались цветку. То, что возникло не из мудрости мира, не может иметь той силы. Уже сам образ действия молитвы указывает нам на ее глубины.
Коль скоро душа действительно развивается под влиянием такого живущего в ней начала, то всегда следует иметь в виду, что всякий человек, на какой бы ступени развития и воспитания он ни находился, всегда может получить нечто от истинной молитвы. Самый наивный человек, который, быть может, ничего не знает, кроме слов самой молитвы, может дать ей воздействовать на свою душу. Молитва сама вызовет действующие силы, которые поднимут его все выше и выше. Сила молитвы никогда не иссякает, какой бы высоты мы ни достигли; она всегда в силах поднять душу на ступень выше, чем та, которой она уже достигла. "Отче наш" может служить нам не только молитвой, но она может вызвать в нас также мистическое настроение и может стать предметом высшей медитации и концентрации. Это можно сказать и о многих молитвах. Но все же от Средневековья унаследовано нечто такое, что в настоящее время может осквернить чистоту молитвы и молитвенного настроения - это то, что можно обозначить словом "эгоизм".
Если стремиться посредством молитвы закрыться лишь в самих себе, совершенствовать только свое внутреннее существо (к чему стремились многие христиане Средних веков, а может быть, стремятся и в наше время) и если затем не направлять свой просветленный взор опять вовне, в окружающий мир, то молитва может стать тем, что обособляет, удаляет человека от мира, делает его чуждым миру. Это случалось со многими, кто использовал молитву в духе ложного аскетизма и отшельничества. Они хотели достигнуть совершенства не только подобно розе, которая, украшая себя, украшает сад, но стать совершенными ради своей собственной самости, чтобы обрести в душе блаженство для себя. Кто в душе ищет Бога и не желает с обретенными силами вновь выйти в мир, тот вскоре обнаружит, что он в определенном смысле становится жертвой такого стремления. И во многих сочинениях, авторам которых было известно лишь одно молитвенное настроение - ведущее к внутренней теплоте, к примеру, в трактате Мигеля де Молиноса , - вы можете найти совершенно удивительное описание всевозможных страстей и порывов, искушений, соблазнов и диких влечений, которые переживает душа как раз тогда, когда она посредством внутренней молитвы, посредством самой искренней самоотдачи тому, что она считает своим Богом, ищет совершенства.
Это обусловлено не чем иным, как тем обстоятельством, которое необходимо понять: когда человек односторонне ищет Бога, желает односторонне приблизиться к духовному миру, когда он хочет развивать только то молитвенное настроение, которое ведет к внутренней теплоте, но без второго, ведущего к просветлению, то другое настроение мстит за себя. Когда я с раскаянием и стыдом смотрю на прошлое и говорю: "Во мне есть нечто могущественное, нечто, чего я не проявил в своих прежних переживаниях, но которому я дам теперь наполнить всю свою душу, чтобы стать совершенным", тогда это стремление к совершенству до известной степени осуществится. Но другое, то несовершенное, что обитает в душе, дает знать о себе как противодействующая сила и тем яростней стремится проявить себя в виде искушений и страстей. В то мгновение, когда душа по-настоящему нашла себя во внутренней теплоте и единстве с Богом и затем, стремясь к просветлению, опять ищет Бога во всех творениях, в которых он являет себя, она обнаружит, что уже выходит из себя и отдаляется от узкого, эгоистического Я, обнаружит, что наступает исцеление и внутренние страсти и бури успокаиваются. Поэтому очень плохо, когда в молитвенное настроение, в мистическое углубление или медитацию вносится нечто эгоистическое. Когда мы хотим найти Бога и затем удержать его только в нашей душе, это проявляется нездоровая сторона нашего эгоизма, бросающая тень даже на самые высшие стремления нашей души, и тогда это эгоистическое настроение мстит за себя. Мы сможем исцелиться, только если, найдя в себе Бога, бескорыстно изольем в наших мыслях, в чувствах, в нашей воле и наших делах в мир то, чем отныне обладаем.
Сегодня, особенно в области ложно понятой теософии - и напоминать об этом никогда не будет излишним, - часто приходится слышать: ты не можешь найти Бога во внешнем мире, Бог живет в тебе самом, ступай только в самого себя, обратись к своему внутреннему миру, и ты найдешь Бога в себе! Однажды я даже слышал, как один лектор, любивший льстить своим слушателям, говоря о Боге, живущем в их душах, сказал: вам совсем незачем изучать и исследовать великие тайны мироздания, вам достаточно только взглянуть внутрь самих себя - там, в самих себе, вы найдете Бога!
Этому следует противопоставить нечто иное, нечто, что единственно и может привести к истине. Один средневековый мыслитель, объясняя, что положение бывает верным, пока оно остается в своих собственных границах, нашел правильные слова. Давайте послушаем их: "Не те вещи являются наивредными, которые неистинны, ибо их неистинность очень скоро станет явной для человеческой души. Наихудшими являются вещи, которые истинны при определенных условиях и которые, если их применяют при неправильных предпосылках, представляют собой нечто совершенно ложное". До известной степени верно утверждение, что Бога нужно искать в самом себе, а поскольку это верно, то тем вреднее оно действует, когда переходит те границы, в которых должно оставаться.
Один средневековый мыслитель сказал: "Кто станет искать нужное для него орудие где-то в мире, если он совершенно точно знает, что оно находится у него дома? Так поступил бы только глупец. Таким же глупцом был бы и тот, кто орудие для познания Бога стал бы искать во внешнем мире, в то время как оно находится у него дома, в собственной душе". Но заметьте, сказано: орудие! Орудие, а не самого Бога ищут в собственной душе. Бога ищут с помощью орудия, а орудие нельзя найти во внешнем мире. Его следует искать в душе - через истинную молитву, через настоящее мистическое погружение, через медитацию и концентрацию на различных ступенях, - и с этим орудием следует приступать к царствам мира. Тогда Бога найдут повсюду, ибо, если обладают соответствующим орудием, Он открывает себя во всех царствах мира и на всех ступенях бытия. Так должны мы искать орудие для познания Бога в себе - и мы повсюду найдем Бога.
Сегодня не любят рассмотрений, подобных этому. Сегодня говорят: да что может изменить молитва в ходе мировых событий, когда мы просим то или это? Мир развивается согласно законам необходимости, изменить которые мы не в состоянии! Кто действительно желает познать силу, должен искать ее там, где она существует. Сегодня мы искали силу молитвы в человеческой душе и нашли, что она есть нечто такое, что движет душу вперед. И кто знает, что в мире есть дух - не фантастический, не абстрактный, но конкретный дух, - кто знает, что человеческая душа принадлежит царству духа, тот также знает, что в мире действуют не только материальные силы по внешне необходимым законам, но в мире также действует всё то, что является духовными существами, если даже действие этих сил и существ невидимы для внешнего зрения и для внешней науки. И если мы укрепляем духовную жизнь молитвой, нам нужно только ждать результатов. Они появятся. Но только тот будет искать во внешнем мире действие молитвы, кто сначала сам признал силу молитвы как реальность.
Кто признал это, может провести следующий эксперимент. Он может оглянуться на свое прошлое и сравнить десять лет своей жизни, в течение которых он пренебрегал силой молитвы, с другим десятилетием, в течение которого он признавал силу молитвы, и он сможет сравнить два десятилетия: он увидит, как изменилось течение его жизни под влиянием той силы, которая с молитвой влилась в его душу. Силы проявляются в своих воздействиях, результатах. Легко отрицать силы, вовсе не вызывая их проявления. По какому праву может отрицать силы молитвы тот, кто вовсе не пытался испытать ее действие на себе! Можем ли мы полагать, что силу просветления знает тот, кто никогда ее не развивал и никогда не приближался к ней?! Силу, которая действует в душе и через душу, учатся познавать только при ее применении.
Говорить подробнее о дальнейшем действии молитвы - позвольте мне в этом признаться, - для этого далеко еще не время в нашей современности, как бы она ни была свободной от предвзятости. Ибо в наше время пока еще нет соответствующих элементов для понимания того, что совместная молитва, то есть слияние тех сил, которые образует молящаяся община, имеет повышенную духовную силу и тем самым повышает силу действия. Поэтому удовлетворимся тем, что предстало перед нашей душой сегодня как внутренняя сущность молитвы. Достаточно и этого. На того, кто хотя бы немного понимает сущность молитвы, не повлияют те возражения, которые с такой легкостью выдвигаются против нее в наше время.
Какие же это возражения? Они разнообразны. Например, говорят: сравните современного деятельного человека, который постоянно применяет свои силы на благо ближних, с человеком, который в тиши уходит в себя и перерабатывает силы своей души в молитве, - по сравнению с деятельным его, вероятно, назовут праздным! Извините, если я, исходя из известного чувства духовнонаучного познания, скажу, что есть и другая точка зрения. Наверное, она покажется странной, но имеет свое основание. Тот, кто знает жизненные взаимосвязи, непременно согласится, что многие из тех, кто пишет сегодня передовицы в те или иные газеты, послужили бы своим ближним лучше, если бы (как бы гротескно это ни звучало) молились и работали над усовершенствованием своей души. Хотелось бы убедить людей, что для них было бы разумнее молиться, а не писать статьи. Это относится и ко многим другим сферам современной духовной жизни.
Но для понимания всей человеческой жизни необходимо понимание той силы, которая проявляется в молитве и может проявиться также при рассмотрении отдельных сфер высшей духовной жизни. Кто тогда не согласится с тем - если только он понимает молитву не эгоистически односторонним образом, но в более широком смысле, в каком мы рассмотрели ее сегодня, - что молитва такого рода является, например, составной частью искусства? Разумеется, в искусстве имеются и другие настроения, которые в комическом или юмористическом элементе возвышаются над изображаемым. Но в искусстве есть и то, что выражает себя молитвенным образом: ода, гимн. Даже в живописи имеется нечто подобное тому, что можно назвать "молитвой в красках".
И кто смог бы отрицать, что грандиозный величественный собор устремляется к небу подобно застывшей молитве? Эти вещи следует понимать только в связи с жизнью, и тогда станет ясно, что молитва, если мы рассматриваем ее согласно ее сущности, принадлежит к тем вещам, которые ведут человека из преходящего и конечного к вечному. Это особенно чувствуют люди, нашедшие путь от молитвы к мистике, как, к примеру, упоминаемый сегодня, как и в прошлый раз, Ангелиус Силезский. Он, став мистиком, благодарил за сокровенную истинность и поразительную красоту, за сердечное тепло и светлую ясность своих мистических мыслей - каковы они, например, в "Херувимском страннике" - подготовительную школу молитвы, оказавшую на его душу такое могучее воздействие.
Что же, в сущности, светит и струится через ту мистику, какова мистика Ангелиуса Силезского? Не настроение ли вечности, к которому подготавливает молитва? И каждый молящийся, если он посредством молитвы пришел к истинному внутреннему покою, к сокровенной сущности, и затем к освобождению от самого себя, может почувствовать нечто от того настроения, которое дает человеку возможность из текущего мгновения заглянуть в вечность, которая соединяет в нашей душе прошедшее, настоящее и будущее. Сознает это молящийся человек или нет, но: когда он обращается с молитвой к тем сторонам жизни, в которых ищет своего Бога, тогда ощущения и чувства, мысли и слова, выражающие его молитвенное настроение, будут охвачены тем настроением вечности, которое живет в прекрасном изречении Ангелиуса Силезского, которым мы сегодня можем завершить эту лекцию и которое, по сути дела, подобно Божественному аромату, Божественному блаженству, может жить, хотя бы и подсознательно, в каждой истинной молитве:
Я вечность буду сам, когда покину время, И в Бога заключусь, в себя вобравши Бога .
- Рудольф Штайнер. Сущность молитвы. Часть 1
Так, мы познали молитву как действующую в нас самих силу. Поэтому в молитве мы видим причину, вызывающую в нас непосредственное следствие, а именно: рост и развитие нашего Я. И тогда нам совсем не надо ожидать каких-то особых внешних последствий - нам становится ясно: самой молитвой мы погрузили в наши души нечто, что можно назвать просветляющей и согревающей силой. Просветляющей, ибо мы делаем душу свободной для того, что спешит к нам из будущего, и делаем ее способной принять то, что может прийти из темного лона будущего; и мы действуем на душу согревающе, ибо можем сказать: хотя в прошлом нам не удалось привести Божественное к полному раскрытию в нашем "я", но теперь в наших чувствах и ощущениях мы пропитались Им, и Оно может действовать в нас. Молитвенное настроение, возникающее из чувства к прошлому, порождает то внутреннее душевное тепло, о котором известно всем, кому довелось пережить молитву в ее истине. А просветляющее воздействие являет себя тому, кому известно молитвенное чувство смирения.
Понимая сущность молитвы таким образом, мы не удивимся, что именно великие мистики, отдаваясь молитве, находили в ней лучшую предварительную школу для того, что затем искалось ими в мистическом углублении. Молитвой они направляли настроение своей души до того момента, когда могли дать вспыхнуть вышеописанной "искорке". Именно рассмотрение прошлых времен может ясно показать нам ту глубокую сердечность, ту удивительную проникновенность душевной жизни, которая может охватывать человека при настоящей молитве. Переживания, опыт во внешнем мире - это то, что отчуждает нас от себя, то, что в прошлом не позволяло проявиться в нас мощи нашего сознательного Я. Мы отдавались внешним впечатлениям, растворялись в многообразии внешней жизни, которая отвлекает нас и не дает собраться. Но как раз это и не дает раскрыться в нас более мощной, более действенной божественной силе. Теперь же, когда мы развиваем в себе такое настроение внутренней Божественности, мы чувствуем, что не отдаемся отвлекающим воздействиям внешнего мира. И это, подобно внутреннему блаженству, наполняет нас тем невыразимым, удивительным теплом в-себе-бытия, которое может быть названо настоящим внутренним Божественным теплом. Подобно тому как в Космосе тепло формирует из низших существ, теплота которых одинакова с окружающим миром, существ высших, проявляясь в них в виде физического тепла, подобно тому как физическое тепло усваивается этими существами материально, - так молитвой творится душевное тепло, которое из душевного существа, теряющего себя во внешнем мире, творит замкнутое в себе самом существо. В молитве мы согреваемся чувством присутствия в нас Бога, мы не только согреваемся, но и интимно находим себя в нас самих.
С другой стороны, если мы подходим к вещам внешнего мира, то они всегда являются нам, в сущности говоря, в смешении с тем, что можно назвать "темным лоном будущего". Ибо при более точном рассмотрении вещей мы должны сказать: во всем, к чему бы мы ни обратились во внешнем мире, всегда присутствует будущее. Если мы испытываем страх и опасение перед тем, что может прийти нам навстречу, нас, так сказать, всегда отбрасывает назад. Плотной завесой стоит перед нами внешний мир. Но если мы разовьем чувство смирения, молитвенного настроения по отношению к тому, что идет нам навстречу из темного лона будущего, то сможем убедиться, что ко всем существам внешнего мира мы можем подходить с теми же самыми чувствами уверенности и надежды, которые притекают к нам из чувства смирения. Тогда обо всех вещах мира мы сможем сказать: "Это светит нам мудрость мира!" Если прежде из всего, к чему мы подходили, нам зияла тьма, если прежде в ощущения вступала тьма, то теперь чувство смирения рождает в нас ощущение, что, в сущности, лишь благодаря тому, что мы в душе могли желать и добиваться Высшего, из всего будет светить нам исполненное мудрости содержание мира. Так мы можем утверждать, что из молитвенного настроения смирения в нас зарождается надежда на просветление всего окружающего мира.
Темнота замыкает нас в самих себе - уже в физическом проявлении она являет нам покинутость и безысходность, - это подобно тому, как если бы мы оказались где-то застигнутыми ночною мглой, и тьма растилалась вокруг, с приходом утра, когда нам начинает брезжить свет, мы чувствуем себя освобожденными от заточения в самих себе, но не так, чтобы мы при этом теряли самих себя, а идем навстречу миру, вынося в него лучшие устремления, лучшие желания нашей души. Мы чувствуем, как растворенность в мире, отчуждающая нас от себя, преодолевается молитвенной теплотой, которая соединяет нас с самими собой. И когда мы развиваем в себе молитвенную теплоту до чувства смирения, пронизывая им нашу молитву, то молитвенная теплота разгорается до молитвенного света. Теперь, вновь выходя из себя, мы знаем: если мы теперь соединяемся с внешним миром и направляем взор на всё, что есть в окружающем нас мире, то уже не чувствуем себя в нем потерянными и отчужденными от нас самих, но чувствуем, как лучшее, что есть в душе, изливается из нее; чувствуем свое единство с тем, что светит нам из окружающего мира.
Оба эти молитвенные течения могут быть лучше выражены в образах, нежели в понятиях. Вспомним, к примеру, как описывается в Ветхом Завете могучая, потрясающая душу ночная борьба Иакова. Нам кажется, что мы сами отданы тому многообразию мира, в котором наша душа сначала теряется и которое не дает нам прийти к самим себе. Когда же все-таки пробуждается наконец стремление обрести самого себя в себе, то начинается борьба нашего высшего Я с низшим Я. Различные настроения сменяют друг друга, но затем мы прорываемся вверх именно благодаря этому молитвенному настроению, и наконец наступает тот момент - показанный нам в рассказе об Иакове, - когда внутренняя ночная борьба души успокаивается, просветляется и наполняется гармонией с появлением первых лучей солнца. Именно так действует настоящая молитва в человеческой душе.
Такое рассмотрение молитвы свободно от всякого суеверия.
Ибо молитва - это то, что развивает самую лучшую часть нашей души, то, что непосредственно приносит в душу силу. Рассматриваемая таким образом, молитва является предварительной ступенью мистического углубления, как само мистическое углубление является первой ступенью того, что мы называем духовным исследованием. Уже из описания молитвы нам становится ясным то, о чем здесь часто упоминалось: что, в сущности, мы отягощаем душу множеством заблуждений, полагая найти Божественное, так сказать Бога, мистическим образом только в самих себе. Эту ошибку многократно совершали мистики и вообще христиански настроенные люди Средневековья. Это происходило потому, что как раз в средневековую пору молитвенное настроение начало проникаться эгоизмом, тем эгоизмом, при котором душа говорит себе: я хочу становиться все совершеннее и совершеннее и не думать ни о чем другом, кроме самосовершенствования. И когда в наши дни извращенное теософское течение толкует о том, что человек, отказавшись от всего внешнего, может найти Бога в собственной душе, то это, в сущности говоря, всего лишь отголосок эгоистического стремления к исключительно внутреннему совершенству.
Мы видели, что существуют два молитвенных настроения: одно согревает наше внутреннее существо, другое - в чувстве смирения опять выводит нас в мир, ведет к просветлению и к истинному познанию. Кто рассматривает молитвенное настроение таким образом, тот вскоре увидит, что то познание, которое мы вырабатываем средствами обычного разума, по сравнению с другим познанием в определенном отношении является неплодотворным. Кто знаком с молитвенным настроением, тому известно то уединение души в самой себе, когда она освобождается от отвлекающего ее многообразия мира, когда она, сосредоточившись в себе, переживает то, что можно назвать полностью-замкнутым-в-себе- и у-себя-бытием, и вспоминает о том, что, возвышаясь над настоящим мгновением, притекает в душу из прошлого и из будущего.
Кто знаком с этим настроением - когда всё наше окружение становится спокойным и безмолвным, когда только самые прекрасные мысли и чувства, на которые мы способны, объединяют душу во внутреннем единстве, затем наконец исчезают и они, и в душе живет только одно основное глубинное чувство, ведущее, с одной стороны, к Богу, возвещающему из прошлого, а с другой стороны - к Богу, возвещающему о себе из будущего, - кто знаком с этими настроениями и умеет с ними жить, тот знает также, что у души бывают великие мгновения, когда она говорит себе: я оставила в стороне всё, чего смогла сознательно достичь своим мышлением и своим чувством; я оставила в стороне все идеалы, доступные моей воле, я всё изгнала из себя. Я отдалась высоким мыслям и чувствам, но и их я изгнала из себя и позволила жить в себе только вышеупомянутому основному чувству. Кому знакомы такие чувства, тот знает: подобно тому как нам навстречу выступают чудеса природы, когда мы направляем на нее чистый взор, так и в нашей душе вспыхнут новые чувства, которых мы не могли замечать прежде. Волевые импульсы и идеалы, которые до того момента были нам чужды, расцветают тогда в нашей душе, плодотворнейшие мгновения произрастают из этого основного настроения.
Молитва может дать нам мудрость в лучшем смысле этого слова, на которую мы без молитвы не были бы способны, а также такую способность чувствовать и ощущать, какой мы до тех пор не могли воспитать в себе. Подвигая наше самовоспитание дальше, она может дать нам такую силу воли, подняться до которой мы не сумели бы прежде. Если мы хотим достигнуть такого молитвенного настроения, то в душе должны ожить возвышеннейшие мысли, прекраснейшие чувства и побуждения, на которые мы только способны, и душа породит из себя такое настроение. И здесь всё снова следует указывать на те молитвы, которые сообщались с древнейших времен в торжественнейшие моменты жизни человечества.
В моей брошюре "Отче наш" указано, что в "семи прошениях" заключена вся мудрость мира. Там сказано, что только тот может понять семь прошений этой молитвы, кто познал глубочайшие источники мироздания, но наивному человеку, который произносит эту молитву, такие глубины недоступны. Но этого и не требуется! Для того чтобы мог возникнуть "Отче наш", было необходимо, чтобы из всеобъемлющей мудрости мира были выражены в словах "глубочайшие тайны мира и человечества". А поскольку всё это содержится в "Отче наш", то оно и действует в словах этой молитвы - даже и тогда, когда глубина молитвы далеко еще не понята. Тайна истинной молитвы заключается именно в том, что она приносится из мудрости мира. А принесенная из мудрости мира, она и действует сообразным образом, несмотря на то что мы ее еще не понимаем. Понять ее мы сможем, когда поднимемся к высшим ступеням, к которым подготавливает молитва и мистика. Молитва подготавливает нас к мистике, мистика - к медитации, концентрации, и отсюда мы приступаем к собственно духовному исследованию.
Возражение, что следует понимать слова молитвы, чтобы она оказала правильное воздействие, совсем не является правомерным. Оно просто неверно. Разве мы понимаем мудрость цветка, радуясь ему? Нет нужды проникаться мудростью цветка, и тем не менее душа может наполняться радостью при его созерцании. Для появления цветка была необходима мудрость, но не нужно мудрости, чтобы радоваться цветку. Чтобы появиться молитве, необходима мудрость мира, но молитва, когда она уже существует, вливает в душу тепло и свет; для этого столь же мало необходима мудрость, как мало она необходима, чтобы мы радовались цветку. То, что возникло не из мудрости мира, не может иметь той силы. Уже сам образ действия молитвы указывает нам на ее глубины.
Коль скоро душа действительно развивается под влиянием такого живущего в ней начала, то всегда следует иметь в виду, что всякий человек, на какой бы ступени развития и воспитания он ни находился, всегда может получить нечто от истинной молитвы. Самый наивный человек, который, быть может, ничего не знает, кроме слов самой молитвы, может дать ей воздействовать на свою душу. Молитва сама вызовет действующие силы, которые поднимут его все выше и выше. Сила молитвы никогда не иссякает, какой бы высоты мы ни достигли; она всегда в силах поднять душу на ступень выше, чем та, которой она уже достигла. "Отче наш" может служить нам не только молитвой, но она может вызвать в нас также мистическое настроение и может стать предметом высшей медитации и концентрации. Это можно сказать и о многих молитвах. Но все же от Средневековья унаследовано нечто такое, что в настоящее время может осквернить чистоту молитвы и молитвенного настроения - это то, что можно обозначить словом "эгоизм".
Если стремиться посредством молитвы закрыться лишь в самих себе, совершенствовать только свое внутреннее существо (к чему стремились многие христиане Средних веков, а может быть, стремятся и в наше время) и если затем не направлять свой просветленный взор опять вовне, в окружающий мир, то молитва может стать тем, что обособляет, удаляет человека от мира, делает его чуждым миру. Это случалось со многими, кто использовал молитву в духе ложного аскетизма и отшельничества. Они хотели достигнуть совершенства не только подобно розе, которая, украшая себя, украшает сад, но стать совершенными ради своей собственной самости, чтобы обрести в душе блаженство для себя. Кто в душе ищет Бога и не желает с обретенными силами вновь выйти в мир, тот вскоре обнаружит, что он в определенном смысле становится жертвой такого стремления. И во многих сочинениях, авторам которых было известно лишь одно молитвенное настроение - ведущее к внутренней теплоте, к примеру, в трактате Мигеля де Молиноса , - вы можете найти совершенно удивительное описание всевозможных страстей и порывов, искушений, соблазнов и диких влечений, которые переживает душа как раз тогда, когда она посредством внутренней молитвы, посредством самой искренней самоотдачи тому, что она считает своим Богом, ищет совершенства.
Это обусловлено не чем иным, как тем обстоятельством, которое необходимо понять: когда человек односторонне ищет Бога, желает односторонне приблизиться к духовному миру, когда он хочет развивать только то молитвенное настроение, которое ведет к внутренней теплоте, но без второго, ведущего к просветлению, то другое настроение мстит за себя. Когда я с раскаянием и стыдом смотрю на прошлое и говорю: "Во мне есть нечто могущественное, нечто, чего я не проявил в своих прежних переживаниях, но которому я дам теперь наполнить всю свою душу, чтобы стать совершенным", тогда это стремление к совершенству до известной степени осуществится. Но другое, то несовершенное, что обитает в душе, дает знать о себе как противодействующая сила и тем яростней стремится проявить себя в виде искушений и страстей. В то мгновение, когда душа по-настоящему нашла себя во внутренней теплоте и единстве с Богом и затем, стремясь к просветлению, опять ищет Бога во всех творениях, в которых он являет себя, она обнаружит, что уже выходит из себя и отдаляется от узкого, эгоистического Я, обнаружит, что наступает исцеление и внутренние страсти и бури успокаиваются. Поэтому очень плохо, когда в молитвенное настроение, в мистическое углубление или медитацию вносится нечто эгоистическое. Когда мы хотим найти Бога и затем удержать его только в нашей душе, это проявляется нездоровая сторона нашего эгоизма, бросающая тень даже на самые высшие стремления нашей души, и тогда это эгоистическое настроение мстит за себя. Мы сможем исцелиться, только если, найдя в себе Бога, бескорыстно изольем в наших мыслях, в чувствах, в нашей воле и наших делах в мир то, чем отныне обладаем.
Сегодня, особенно в области ложно понятой теософии - и напоминать об этом никогда не будет излишним, - часто приходится слышать: ты не можешь найти Бога во внешнем мире, Бог живет в тебе самом, ступай только в самого себя, обратись к своему внутреннему миру, и ты найдешь Бога в себе! Однажды я даже слышал, как один лектор, любивший льстить своим слушателям, говоря о Боге, живущем в их душах, сказал: вам совсем незачем изучать и исследовать великие тайны мироздания, вам достаточно только взглянуть внутрь самих себя - там, в самих себе, вы найдете Бога!
Этому следует противопоставить нечто иное, нечто, что единственно и может привести к истине. Один средневековый мыслитель, объясняя, что положение бывает верным, пока оно остается в своих собственных границах, нашел правильные слова. Давайте послушаем их: "Не те вещи являются наивредными, которые неистинны, ибо их неистинность очень скоро станет явной для человеческой души. Наихудшими являются вещи, которые истинны при определенных условиях и которые, если их применяют при неправильных предпосылках, представляют собой нечто совершенно ложное". До известной степени верно утверждение, что Бога нужно искать в самом себе, а поскольку это верно, то тем вреднее оно действует, когда переходит те границы, в которых должно оставаться.
Один средневековый мыслитель сказал: "Кто станет искать нужное для него орудие где-то в мире, если он совершенно точно знает, что оно находится у него дома? Так поступил бы только глупец. Таким же глупцом был бы и тот, кто орудие для познания Бога стал бы искать во внешнем мире, в то время как оно находится у него дома, в собственной душе". Но заметьте, сказано: орудие! Орудие, а не самого Бога ищут в собственной душе. Бога ищут с помощью орудия, а орудие нельзя найти во внешнем мире. Его следует искать в душе - через истинную молитву, через настоящее мистическое погружение, через медитацию и концентрацию на различных ступенях, - и с этим орудием следует приступать к царствам мира. Тогда Бога найдут повсюду, ибо, если обладают соответствующим орудием, Он открывает себя во всех царствах мира и на всех ступенях бытия. Так должны мы искать орудие для познания Бога в себе - и мы повсюду найдем Бога.
Сегодня не любят рассмотрений, подобных этому. Сегодня говорят: да что может изменить молитва в ходе мировых событий, когда мы просим то или это? Мир развивается согласно законам необходимости, изменить которые мы не в состоянии! Кто действительно желает познать силу, должен искать ее там, где она существует. Сегодня мы искали силу молитвы в человеческой душе и нашли, что она есть нечто такое, что движет душу вперед. И кто знает, что в мире есть дух - не фантастический, не абстрактный, но конкретный дух, - кто знает, что человеческая душа принадлежит царству духа, тот также знает, что в мире действуют не только материальные силы по внешне необходимым законам, но в мире также действует всё то, что является духовными существами, если даже действие этих сил и существ невидимы для внешнего зрения и для внешней науки. И если мы укрепляем духовную жизнь молитвой, нам нужно только ждать результатов. Они появятся. Но только тот будет искать во внешнем мире действие молитвы, кто сначала сам признал силу молитвы как реальность.
Кто признал это, может провести следующий эксперимент. Он может оглянуться на свое прошлое и сравнить десять лет своей жизни, в течение которых он пренебрегал силой молитвы, с другим десятилетием, в течение которого он признавал силу молитвы, и он сможет сравнить два десятилетия: он увидит, как изменилось течение его жизни под влиянием той силы, которая с молитвой влилась в его душу. Силы проявляются в своих воздействиях, результатах. Легко отрицать силы, вовсе не вызывая их проявления. По какому праву может отрицать силы молитвы тот, кто вовсе не пытался испытать ее действие на себе! Можем ли мы полагать, что силу просветления знает тот, кто никогда ее не развивал и никогда не приближался к ней?! Силу, которая действует в душе и через душу, учатся познавать только при ее применении.
Говорить подробнее о дальнейшем действии молитвы - позвольте мне в этом признаться, - для этого далеко еще не время в нашей современности, как бы она ни была свободной от предвзятости. Ибо в наше время пока еще нет соответствующих элементов для понимания того, что совместная молитва, то есть слияние тех сил, которые образует молящаяся община, имеет повышенную духовную силу и тем самым повышает силу действия. Поэтому удовлетворимся тем, что предстало перед нашей душой сегодня как внутренняя сущность молитвы. Достаточно и этого. На того, кто хотя бы немного понимает сущность молитвы, не повлияют те возражения, которые с такой легкостью выдвигаются против нее в наше время.
Какие же это возражения? Они разнообразны. Например, говорят: сравните современного деятельного человека, который постоянно применяет свои силы на благо ближних, с человеком, который в тиши уходит в себя и перерабатывает силы своей души в молитве, - по сравнению с деятельным его, вероятно, назовут праздным! Извините, если я, исходя из известного чувства духовнонаучного познания, скажу, что есть и другая точка зрения. Наверное, она покажется странной, но имеет свое основание. Тот, кто знает жизненные взаимосвязи, непременно согласится, что многие из тех, кто пишет сегодня передовицы в те или иные газеты, послужили бы своим ближним лучше, если бы (как бы гротескно это ни звучало) молились и работали над усовершенствованием своей души. Хотелось бы убедить людей, что для них было бы разумнее молиться, а не писать статьи. Это относится и ко многим другим сферам современной духовной жизни.
Но для понимания всей человеческой жизни необходимо понимание той силы, которая проявляется в молитве и может проявиться также при рассмотрении отдельных сфер высшей духовной жизни. Кто тогда не согласится с тем - если только он понимает молитву не эгоистически односторонним образом, но в более широком смысле, в каком мы рассмотрели ее сегодня, - что молитва такого рода является, например, составной частью искусства? Разумеется, в искусстве имеются и другие настроения, которые в комическом или юмористическом элементе возвышаются над изображаемым. Но в искусстве есть и то, что выражает себя молитвенным образом: ода, гимн. Даже в живописи имеется нечто подобное тому, что можно назвать "молитвой в красках".
И кто смог бы отрицать, что грандиозный величественный собор устремляется к небу подобно застывшей молитве? Эти вещи следует понимать только в связи с жизнью, и тогда станет ясно, что молитва, если мы рассматриваем ее согласно ее сущности, принадлежит к тем вещам, которые ведут человека из преходящего и конечного к вечному. Это особенно чувствуют люди, нашедшие путь от молитвы к мистике, как, к примеру, упоминаемый сегодня, как и в прошлый раз, Ангелиус Силезский. Он, став мистиком, благодарил за сокровенную истинность и поразительную красоту, за сердечное тепло и светлую ясность своих мистических мыслей - каковы они, например, в "Херувимском страннике" - подготовительную школу молитвы, оказавшую на его душу такое могучее воздействие.
Что же, в сущности, светит и струится через ту мистику, какова мистика Ангелиуса Силезского? Не настроение ли вечности, к которому подготавливает молитва? И каждый молящийся, если он посредством молитвы пришел к истинному внутреннему покою, к сокровенной сущности, и затем к освобождению от самого себя, может почувствовать нечто от того настроения, которое дает человеку возможность из текущего мгновения заглянуть в вечность, которая соединяет в нашей душе прошедшее, настоящее и будущее. Сознает это молящийся человек или нет, но: когда он обращается с молитвой к тем сторонам жизни, в которых ищет своего Бога, тогда ощущения и чувства, мысли и слова, выражающие его молитвенное настроение, будут охвачены тем настроением вечности, которое живет в прекрасном изречении Ангелиуса Силезского, которым мы сегодня можем завершить эту лекцию и которое, по сути дела, подобно Божественному аромату, Божественному блаженству, может жить, хотя бы и подсознательно, в каждой истинной молитве:
Я вечность буду сам, когда покину время, И в Бога заключусь, в себя вобравши Бога .