"Можно ли продать ухо Ван Гога?" Неформальное интервью с Сашей Шабуровым (группа Синие Носы)

[plucer]

Александр Шабуров родился 27 августа 1965 г. в г. Березовский Свердловской области. В 1986 г. окончил Свердловское художественное училище. Работал фотографом в судебном морге. Сформулировал собственную «почвенническую» стратегию: «большим художником» в России можно быть только под маской «маленького человека» - музеефицируя свой провинциальный быт и заимствуя формы для творчества из повседневной жизни. С 1993 г. - член Союза художников РФ. В 1999 г. совместно с Вячеславом Мизиным образовал группу, получившую название «Синие носы» (The Blue Noses Group - в проектах ее также участвовали Дмитрий Булныгин и Константин Скотников). В основе творческого метода «Синих носов» с самого начала лежал уход от высоких технологий: «Наше ноу-хау - не хай-тек, а тяп-ляп!» Основной жанр «Синих носов» - короткие фильмы с брутальным юмором, понятные «пионерам и пенсионерам». Свою импровизационную методику «Синие носы» именуют «видео на коленке». В 2006 г. Мизин и Шабуров придумывают «тяп-ляп-арт», с помощью которого пародируют клише массовой рекламы и пропаганды. Разработав одноименную образовательную программу в 2003-2006 гг. они провели 12 мастер-классов по обучению своей методике всех желающих (в Москве, Петербурге, Новосибирске, Женеве, Лионе и др.).
Вячеслав Мизин и Александр Шабуров участвовали в 1-й Московской биеннале современного искусства, 50-й и 51-й биеннале в Венеции, 1-й биеннале в Валенсии, 2-й Пражской биеннале, в 4-й Цетинской биеннале в Черногории, в Триеннале стран Балтии, в 4-й и 5-й Московской фотобиеннале и др.
«Синие носы» выставлялись в Государственной Третьяковской галерее, Государственном Русском Музее, Московском музее современного искусства, Центральном выставочном зале «Манеж» и Центре современного искусства М’АРС в Москве, на «Росткунстбау» и в Постфурамте в Берлине, в музее МАК в Вене, в музее Киасма в Хельсинки, в Национальном музее в Осло, в Национальном музее в Баден-Бадене, в Национальной галерее Захета и Центре современного искусства «Уездовский замок» в Варшаве, в Центре современного искусства в Вильнюсе, в галерее «Уайт-бокс» в Нью-Йорке и др.



Синие носы. Секс супрематизм.

- Расскажи историю группы «Синие носы».

- Сейчас мы работаем вместе со Славой Мизиным. Но примерно до 30 лет, как все нормальные художники, мы друг друга за художников не считали. Каждый думал, что он-то - самый лучший, а все прочие - никуда не годятся! Слава - из Новосибирска, потом переехал в Свердловск, откуда у него жена родом... Однако, когда оба мы перебрались в Москву, оказалось, что в столице Свердловск и Новосибирск, Урал и Сибирь почти не различают. Все, что восточнее МКАД считается «Сибирью», и нас стали называть «сибирской» группой. И тут неожиданно обнаружилось, что общего у нас больше, чем различий. Похожий набор популистских приемов и одинаковая аудитория. Мы ж выросли не в столице, где есть многочисленная профессиональная среда, а в провинции, где художнику необходимо понятным быть и пионерам, и пенсионерам. Кроме того дома можно было довольствоваться нереализованными проектами, питать себя иллюзиями, а здесь просто «якать» уже недостаточно. Надо что-то делать, фонтанировать регулярно, а это удобнее в бригаде.
К тому же после 30 лет, когда все юношеские амбиции удовлетворены, приходит мудрость, в смысле - лень. С возрастом тебе становится не нужно ничего, кроме дивана и телевизора. Большую часть работы хочется переложить на кого-нибудь другого. Я думал, что переложу всю работу на Мизина, он думал, что - на меня. Оказалось, что это получается не всегда, и на большие проекты мы выписываем из Новосибирска нашего друга Костю Скотникова, который трудится там преподавателем в архитектурном институте и безропотно соглашается на самую тяжелую работу... (смеется).
Нужно упомянуть, что у нас есть еще один товарищ - Дима Булныгин, который когда-то и снял фильм под названием «Синие носы». Дело было так. Перед 2000 г. СМИ оповестили человечество о том, что операционные системы компьютеров не рассчитаны на новое тысячелетие. А потому с 1 января перестанет работать электроника, ходить поезда, летать самолеты, ну и т. п. И мы под Новый год придумали экстремальный международный фестиваль, имитирующий грядущую техногенную катастрофу. Закрылись на неделю в бывшем бомбоубежище без электроники, женщин и алкоголя. В первый день было еще ничего, но во второй стало ужасно скучно! Тут оказалось, что художник Максим Зонов взял с собой видеокамеру. И чтобы развлечь друг друга, мы стали снимать видеогэги - пародирующие господствующую на телевидении стилистику. Короткие юмористические клипы, помесь МТВ и КВН. А чтобы обозначить жанр, нацепили на носы синие пробки от бутылей с водой.
Это был первый сибирский видеоарт, показанный в Москве, который всем понравился. С тех пор нас с Мизиным, как самых активных «сибиряков», называли не иначе, как «Синими носами». Мы изо всех сил сопротивлялись, пока не приехали на очередную триеннале. Где нас в гостиницу вселить отказались, потому что нас не было в списках художников. Выяснилось: мы проходим в списках под фамилией Блюноузез! Саша Блюноузез и Слава Блюноузез! Тогда мы махнули рукой и поняли, что, в общем-то, грех отказываться от сложившегося бренда. Надо довериться коллективному чутью!
Как рассказывал нам художник Олег Кулик: полжизни он считал себя интеллектуалом, потом в одном перформансе изобразил «человека-собаку». И это оказалось общепонятной метафорой времени, того скотского состояния, в котором все пребывали. Он говорит: Олег Кулик как «интеллектуал из Митино» - никому не интересен, легион прочих «интеллектуалов» некуда девать, а «человек-собака» - прямое попадание в цель!
Вообщем, мы с Мизиным поняли, что не в каменном веке живем. Не по закону всемирного тяготения, а по законам поп-культуры. Среди разливанного моря шоу-бизнеса. А раз так, станем «Синими носами», будем пародировать стратегию продвижения бренда. Соответствовать ожиданиям - только с особым цинизмом!

- И что это за художественный язык?

- Критики и художники предшествующих поколений, которые работали с языками, господствовавшими ранее, любят упрекать нас в том, что мы практически слились со сферой развлечений, с массовой культурой. Однако, различие, безусловно, есть.
Верлен говорил: лев состоит из переваренной баранины. Вот и мы пережевываем сегодняшнюю визуальную среду, а, переварив, выдаем особого рода продукт - функционирования нашего интуитивно-мыслительного тракта. Раз мы живем во времена бесконечных юмористических передач и клиповой нарезки, значит, наши фильмы должны быть конкурентноспособны, должны быть воспринимаемыми даже на дискотеке. Принципиально ничего не изменилось, просто порог информационной восприимчивости повысился.



- Ваше с Мизиным видео - это и есть искусство?

- У нас есть короткие пародийные видеофильмы, серии фотографий и видеоинсталляции (это когда специальные ролики показываются в объектах - ящиках или шкатулках). Почему-то так вышло, что фотографии и инсталляции покупают, а вот фильмы - почти не продаются. Зато служат нашей популяризации и тому, чтобы зритель, зайдя на выставку, задержался на ней, увлекся и не смог уйти. Ну а, так называемые перформансы (это когда мы пускаем фейерверки из штанов) применяются для того, чтобы открытие выставки всякий раз превращалось в экстраординарное событие. Подобно тому, как на праздниках устраивают салют. Так что выходит: кто-то делает свои выставки или перформансы ради «самовыражения», а мы ради «продвижения нашего товара к потребителю»!.. (смеется) Шучу. Это я тебе объясняю с точки зрения галеристов, тех, кто нас «продает»... Для художника же «перформанс» - не средство заработка, но осмысление очередного отрезка собственной жизни, подведение предварительных жизненных итогов. Ответственный поступок, факт твоей судьбы. Другими словами, можно чего-нибудь себе обжечь…

- Это как?

- На биеннале в Венеции мы с Мизиным в тридцатый раз пускали ракеты из штанов, наплевав на технику безопасности. И так получилось, что у нас штаны загорелись! Огонь к рукам подбирается, на коленках пузыри вздулись, а нам двигаться нельзя, пока все ракеты не отстреляли… Что тут поделать? Стояли и терпели.
Ну а то, что кто-то это все покупает - загадка для нас самих. В принципе механизм культурных предпочтений понятен. В обществе сосуществуют разные группы людей. У этих групп различные взгляды на то, как они должны жить, каким должен быть путь развития страны (грубо говоря, «западническим» или «почвенническим»). Образ жизни этих групп соответствует их надеждам. Составляющей частью его является выбор тех или иных культурных брендов - люди не могут просто есть-пить, испражняться и совокупляться. Они должны знать не только, какой пастой им чистить зубы, какой марки пиджак надевать, но и какие книжки читать. Если ты причисляешь себя не к «обывателям», а к «элите», обязан читать Коэльо с Мураками, а Донцову с Петросяном поносить на чем свет стоит. Если ты - «патриот», должен выбирать Михалкова и Проханова. Если ты - человек прозападных взглядов, то должен любить «Синих носов» или, скажем, АЕС. А со временем выкристаллизовываются еще более узкие группы особо пристрастившихся любителей, у которых возникает хобби поддерживать близких им художников, продавать и покупать их работы.
Однако, при этом важно, чтобы сам художник не почувствовал себя винтиком в этой индустрии. Художник - не производит товар! Наоборот. Художник - это такой сломанный механизм, который почему-то товары не производит. Чтобы ему в голову не попало, на выходе всякий раз получается нечто нефункциональное.
Есть такой анекдот: рабочий работает на военном заводе, делает запчасти к автоматам Калашникова, а ему из соображений секретности говорят, что к велосипедам. Рабочий потихонечку приносит их домой, пытается собрать себе велосипед и жалуется жене: «Ничего не понимаю, как ни собираю, всякий раз у меня отчего-то автомат Калашникова получается!..»
Так же и у нас - всякий раз выходит автомат Калашникова! То есть нечто, имеющее несколько иную сверхзадачу.

- И какие личностые ресурсы художника в первую очередь задействованы здесь?

- Художники, как принято говорить, - это люди, которые производят (или воспроизводят) разные символические ценности. Не так просто понять, что именно. Вот сейчас в галерее Марата Гельмана мы делаем наш большой каталог. И вчера у нас возник с Маратом спор. Выявились два подхода, и сейчас мы пытаемся их совместить. Марат, как галерист, хочет сделать каталог «произведений искусства», арт-товаров, которые можно продать. Наши ранние или непривычные работы, например, его не интересуют. А нам, как художникам, важно, чтобы было все наоборот. Сами по себе картинки нерелевантны, потому что они имеют значение только расставленные в развитии, по смыслу, только как побочный продукт менявшихся в головах художников представлений. Побочный продукт, который можно продать и получить за него деньги. Но мы ведь не ботинки производим! Да, это можно продать так же, как ботинки, но первична именно «судьба художника». Например, Ван Гог отрезал себе ухо. Ухо его продать невозможно, но для трагической судьбы художника оно - незаменимая вещь!
Но и известность отдельно взятой работы - ничто. Правда - все! Подтверждение, что это - не сиюминутное баловство, но дело, на которое положена целая жизнь. Поэтому в той деятельности, которой мы занимаемся с Мизиным, важна прежде всего история развития наших представлений о себе и о том, чем мы занимаемся, а не оставшиеся от этого арт-объекты.



Саша Шабуров в Свердловске.

- Так что ж такое "современное искусство"?

- Представления об этом менялись на наших глазах. В Советском Союзе для художника было не очень важно, что именно ты делаешь. Главное - чтобы это не походило на «официальное» искусство. Главным была твоя гражданская позиция, сигнал Западу: я - свой, буржуинский! О профессионализме тоже речь не шла. В годы Перестройки стали организовывать выставки без отборочных комиссий, и в художники шли все, кто умел лишь наливать да выпивать. Не скажу про времена «русского бума» (меня тогда в Москве не было), но еще пять-десять лет назад о «современном искусстве» вообще нельзя было говорить. Российское «современное искусство» (то бишь формы, появившиеся в ХХ веке - фото, видео, акционизм) было чистой воды симуляцией. Частью социальной инсценировки желанного образа жизни и мышления, составными частями которого являлось чтение определенных книг, интерес к определенным фильмам, занятие определенным искусством. Все галереи были для их организаторов просто хобби. Собственно, галеристы и были подлинными коллекционерами искусства, которое они любили. Они зарабатывали деньги чем-то другим, а потом вкладывали их в свое хобби. Я знал в Свердловске деятеля, который при Ельцине купил лицензию на производство водки и тайно ей приторговывал, но считал себя галеристом. Но в конце 1990-х художественная среда профессионализировалась. Сейчас все художники в Москве, которые более-менее регулярно работают и выдают на-гора более-менее узнаваемый продукт, поделены между галереями.
Недавно еще никто из художников толком не представлял, как продавать свои творения. В 1980-х гг. мой свердловский знакомый Виталий Михайлович Волович - известнейший офортист - впервые оказался в Париже, думая, что он сможет в поездке какие-то деньги заработать. Заходит в галерею, предлагает свои работы, а ему отвечают: ничем не можем помочь. Так как офорты должны быть напечатаны на качественной импортной бумаге, ограниченным фиксированным тиражом, на каждом оттиске должна стоять сигнатура, а еще лучше - чтобы прилагались распиленные офортные доски. Сейчас видео и фото продаются так же, как и офорты Рембрандта - как печатная графика - выпускается ограниченный тираж 7-10 экземпляров, каждый оттиск учитывается. Видео продается на подписанных DVD. Времена, когда в ЦДХ проводили выставки-продажи фотолитографий Сальвадора Дали, размноженных тиражом 500 экземпляров, давно миновали.

- Ты общаешься с галеристами, делаешь какой-то проект, продаешь ограниченным тиражом «побочные продукты своей деятельности», но сами знания и опыт остаются у тебя. Мало того, ты приобретаешь новый опыт и растешь как художник. Значит ты передаешь галерее лишь оттиски своих идей?

- Да нет же. Все мы - люди с ограниченной восприимчивостью и работоспособностью. Если продолжить уподобление художника механизму (скажем, компьютеру), то без работы он простаивает. Если не функционирует - то деградирует. Ему необходимо спорадически загружать в себя новые объемы информации и перерабатывать ее. Делать это постоянно практически невозможно. Художники - в отличие от компьютеров - могут заполнять пустоту в своих головах ограниченное число раз. Обычно они вырабатывают какой-нибудь один декодер воспринимаемой информации - и а дальше функционируют как заезженные пластинки. Осуществить перезагрузку удается далеко не всегда.
А «побочный» продукт потому, что без отрезанного уха или обожженных коленок (подтверждения, что все оплачено всерьез) - это просто картинка, каких много.

- Где грань между художественной идеей и побочным продуктом?

- Это галерист должен быть бизнесменом. А художник наоборот - обязан не быть торгашом. Для этого ему положено быть идеалистом. Со временем роли художников-идеалистов меняются, но не принципиально. Например, в СССР то, что делали Набалдян (рисовавший Брежнева) или Глазунов (писавший политических деятелей) или Шилов (поднявшийся на портретах космонавтов) считалось моветон. «Прогрессивные» художники того времени были идеалистами, адресовали свое творчество представляемому ими западному контексту. Ну или некоему воображаемому кругу людей, которые должны понять и разделить их взгляды. Некоторые художники еще заявляют, что адресуют свои творения самим себе. Но все всегда считали вульгарным делать что-то для сформировавшихся элит. Поэтому и сейчас у художников вновь считается вульгарным обслуживать выплывшие на поверхность элиты. Например, писание книжек по заказу Хакамады или Ходорковского - это опять моветон. Или рисовать парадные портреты поп-звезд как Никас Софронов. Художники всякий раз хотят «демократизировать» свое сообщение. Первоначально заказчиками художников были церковники, потом царедворцы, потом буржуазия и круг интеллектуалов. Каждый раз, как аудитория конкретизируется, художники хотят расширить круг своих адресатов.

- Ты говоришь о некоем потребителе искусства, будь то «Запад», «народ», «Царь» и т.п. Но это всегда иллюзия, это лишь конструирование некоего придуманного тобой же авторитета.

- Да, я именно это и имел в виду. Раньше я любил говорить, что предыдущее поколение художников существовало в романтической парадигме «поэт и царь», «гений и толпа». Наследуя Пушкину, личным цензором которого по легенде был Николай II. Не портрет Брежнева за 30 сребреников писать, а наоборот клеймит тиранов, обращаясь к «Западу» или иным надмирным сущностям. А мы-де сошли с котурнов, оказались на улице один на один с уличным народонаселением, на равных, а в кухонном разговоре поучать либо вещать не пристало.
Художник создает в своем сознании идеальный образ себя самого. Но если мы выйдем из этого замкнутого круга «деяний во имя» Господа, Президента, Народа, то в конечном счете мы приходем к осознанию того, что на самом деле всякий художник делает все ради формирования себя как личности, своего имиджа, авторитета, себя самого, своего «я».
По поводу наделения себя некими качествами и самоструктурирования я расскажу очень показательную историю. В 1995 г. я познакомился с одной девушкой. Именно в это время, к 30 годам, я понял, что готов к созданию долгосрочных семейных отношений, но как этот план осуществить, не представлял. Выяснилось, что я абсолютно не умею разговаривать с девушками вне привычного круга. Я ей говорю: «Я - художник!» А она: «Да какой ты художник?! Художники - творят на века!..» Ну и т. п. А я не знал, что тут ответить. И понял, что мои вычурные художества рядом с простыми обывательскими радостями - ухаживаниями, катаниями на лодке, рыбалками, дискотеками - ничто. Они и есть самые адекватные формы художнической деятельности, с помощью которых можно обустроить личную жизнь. А чтобы хоть как-то зафиксировать этот рискованный эксперимент, я стал описывать его по субботам в газете для пенсионеров (где трудился художественным редактором, а потому мог делать все, что заблагорассудится). Колонку озаглавил «Радости обычных людей». Причем, если в реальной жизни я не знал, что ответить, то спустя неделю, в газете - нужные слова находил.
В искусстве обустройства личной жизни как раз очень важно найти верную интонацию. Так вот, у меня была пластинка, где Сергей Юрский читал рассказы из «Голубой книги» Зощенко. И я старался писать свою колонку с той же интонацией, с какой Юрский Зощенко читает. Перекодировал свою жизнедеятельность на удобочитаемый для этой девушки язык, благоприятный для моего восприятия. Свел себя, аморфного и непонятного к удобовоспринимаемой маске. Ведь в жизни я - язвительный, грубый, заикающийся, неясно мыслящий, а тут постепенно с этой выигрышной интонацией сросся. Вскоре мою колонку начали читать по радио. Получилась система массового гипноза. Все герои описываемых событий повторно перечитывали и прослушивали нашу совместно проживаемую жизнь и подсознательно под мои тенденциозные описания подстраивались. Это было 11 лет назад. С этой девушкой мы до сих пор живем вместе.
Так что для художника смысл его деятельности - в систематизации мусора, который находится в его голове. В начале надо разобраться со своими личными комплексами, а потом перейти к мусору, который наполняет не только его голову, но и головы достаточно большого числа сограждан. Именно тогда твое творчество становится интересным и им тоже.

- В серии фотографий «На дне» вы с Мизиным играете роль бомжей - стоите то возле мусорного контейнера, то возле «Мерседеса». В чем идея этого проекта?



Синие носы. На дне.

- Это даже не действия, запечатленные на фото, это осознание тревог, которые крутятся в голове каждого, но отодвигаются на задний план. Все мы зарабатываем чем-то одним, а считаем себя чем-то другим. Отказываемся замечать свое реальное положение. На заре Перестройки все жили уверенностью, что в результате всенепременно окажутся американскими миллионерами. Пока не почувствовали, что в любой день могут потерять работу и жилье. Фотосерия «На дне» - это мужественная попытка сродниться со своей реальной жизнью. Уточненная самоидентификация. Осознание того, что у нас, по большому счету, ничего за душой нет. Мы с Мизиным, одевшись в старые поношенные пиджаки, которые случайно нашли у меня в кладовке, вышли на ближайшие помойки и сфотографировались такими, какие мы есть на самом деле. В образе неунывающих нищих, потому что, осознав свои страхи, смирились с ними.

- Вы же по российским меркам достаточно благоустроенные художники, разве нет?

- Реальность всегда отличается от идеала, который вырисовывается у нас в головах. То, что мы сравнительно обеспеченны (по российским масштабам), может в любой момент закончиться. Мы же не поп-звезды. Коллекционеров того искусства, которым мы занимаемся, по всей стране не больше 20 человек. А производителей - человек 200. Соответственно, эти 20 коллекционеров кормят 200 художников. Данное хобби в любой момент может им надоесть. Ведь коллекционирование - это потворство своим иллюзиям. Которые в любой момент могут подвергнуться переоценке, и то искусство, которым мы занимаемся, может стать не таким «модным» и «прогрессивным». И мы в на самом деле можем оказаться на помойке. Мы и сейчас - не богатые люди. У нас, конечно, есть деньги на то, чтобы сходить в ресторан. Но на то, чтобы купить квартиру - нет.



Синие носы. На дне.

- Но ведь и весь мир держится на каких-то условных индексах, зыбких рейтингах и т.п. Кругом одни сплошные риски.

- Абсолютно верно. Западные обыватели находятся в таком же зыбком положении, что и россияне. Это не есть только российская специфика. Тому пример - одна из наших первых фотосерий, выставлявшихся в Москве. Называется она «Новые юродивые»: три человечка в трусах стоят на фоне церквей зимой на морозе. Можно объяснить ее так: современные художники - как новые юродивые, за их плечами великая культура, а сами они голые и голодные. Но это касается не только художников - все люди на постсоветском пространстве оказались в таком положении... В каждом произведении искусства - много уровней восприятия, а мы рассчитываем, чтобы наши работы были воспринимаемы даже в Африке, не знающими русского языка людьми. И какой-нибудь американский брокер с Уолл-стрит точно так же поймет эту визуальную метафору - котировки Доу-Джонса могут упасть, и он окажется в трусах на улице.

- Ты как художник тратишь «в искусстве» свое время и получаешь наслаждение. Зритель, будучи свидетелем и участником этого события, тоже тратит свое время и тоже получает наслаждение. Получается, что ты инвестируешь свое время в прирост знания, в художественный опыт и получение наслаждения от этого прироста?

- Безусловно, деятельность художника - это получение удовольствия. Когда-то я сформулировал для себя, что работаю только по двум причинам. Первая - ради получения удовольствия. И вторая - ради удовольствия, ну и, если мне еще за это деньги платят. Удовольствие я получал от того, что приводил в порядок очередную часть своего «я» в соответствие с внешними системами координат. Перенастраиваться приходилось неоднократно - еще в процессе обучения. Давным-давно в изостудии Дома пионеров я рисовал пейзажики - совсем как художник XIX в. Потом в детской художественной школе стал соцреалистом, брался за самые «взрослые» темы. Рисовал, как бригада рабочих в обеденный перерыв обсуждает проект брежневской конституции. Ну и т. п. Понимание роли художника менялось неоднократно.
Однажды у меня был проект по буквальному наведению порядка в моей голове. Я с детства боялся зубного врача. И после призывной комиссии в военкомате не посещал кабинет стоматолога аж до 30 лет. Зубы мои от этого пришли в ужасающее состояние. К тому же стоматология стала платной, и мне как «маленькому человеку» вылечить зубы было не по карману. Как сделать это художественными средствами? Я придумал гениальный проект - подал заявку на лечение и протезирование своих зубов в качестве художественного проекта в Фонд Сороса. И мне выделили грант. Софистические рассуждения, сопровождавшие мою заявку я сейчас по памяти не воспроизведу. Там было что-то о том, что художественная деятельность - это не столько традиционные способы делания искусства, сколько структурирование своего «я», наведение порядка в своей голове или хотя бы в полости рта. Вылечив зубы и обустроив личную жизнь, я понял, что пора переходить к социальным или даже общественно-политическим проектам, к наведению порядка в своих отношениях с медийными абстракциями.
Собственно, мы с Мизиным начали работать вместе, потому что свои «я» оба успели обустроить еще до переезда в столицу. Тут же попали на международную выставку, где столкнулись с необходимостью разбираться уже с коллективным бессознательным, с «мы». Со своими социальными, национальными и политическими идентичностями.
Оказалось, рынок образов, на который мы хотели попасть, не только сформирован на Западе, но и полностью заполнен. Понятно, что 90% этого рынка занято американскими и европейскими художниками. Для расширения ассортимента периодически бывают нужны, грубо говоря, 5 китайцев, один индус и пара россиян (в качестве экзотической приправы). Но только таких русских, чтоб были похожи на лубочных персонажей: бородатые, пьяные и с балалайками в руках. До нас этому соответствовали Илья Кабаков с его «коммунальным бытом», Борис Михайлов с фотографиями харьковских бомжей и Олег Кулик в качестве «человека-собаки». Попав за границу вслед за ними и неожиданно столкнувшись с необходимостью осознать и показать себя в качестве «россиян», мы стали доводить до абсурда самые дурацкие их представления о нас.



Слава Мизин и Саша Шабуров (группа Синие Носы) в образе русских художников.

- Упорядочивание своего «я» - это и есть обратная сторона наслаждения. Значит, художник продуцирует наслаждение жизнью. А в чем удовольствие зрителя?

- У всех в головах - каша, не очень укладывающаяся в расхожие стереотипы. У нас с Мизиным - тоже. Но как художники мы выносим на поверхность доселе неосознанные представления близких нам социальных групп и облекаем их в ясные метафоры. Человек, который смотрит наши работы, говорит: «Да! Это про меня! Это то, о чем я интуитивно догадывался, а тут мне все показали!..» Люди ж не хотят чувствовать себя изгоями. Даже наоборот - хотят знать, что кто-то чувствуют что-то подобное, разделяет их образ мыслей.
Когда человек покупает какую-то дорогую машину или ручку «Паркер», он тоже хочет таким образом приобщиться к мудрости, знанию, красоте, присоединиться к сообществу людей, обладающих нужными и желанными ему ценностями и знаниями. Но тогда получается, что нет никакой разницы между символическим товаром искусства и вообще любым другим товаром?
Я бы переформулировал - не «никакой разницы нет», а «есть много общего» (смеется).



Синие Носы. The_gang. (Крайний справа - Алексей Плуцер-Сарно).

Интервью подготовлено А&Я Плуцер-Сарно