Грешный мой язык...
«Весь мир говорит по-английски». Слышали такое? И даже как бы не только говорит - существует по-английски. Поэтому истинные названия предметов и явлений - тоже английские. Во «всём мире» их, дескать, «на самом деле» называют так-то, а не как мы по своему убожеству раньше думали. Можно постепенно освободиться от «неточных», ложных названий вещей (на «этническом», а не мировом языке). И это будет не смена языка, а просто отказ от очередного нашего нелепого национального обычая, в том же роде, что и кокошники с косоворотками, что и вера в кикимор с домовыми.
В отличие от замены кокошников бейсболками, переход на чужой язык происходит незаметно, минуя сознание. Людям вообще не кажется, что они с чего-то на что-то переходят, не видно, где кончается одно, начинается другое, где язык, а где «манера выражаться», и даже - где язык, а где азбука. Вот случай. Ищешь московское кафе, название которого запамятовал. Оказавшись в нём случайно, спрашиваешь у официанта, как оно называется. Ответ вроде бы понятный, что-то вроде «Итон-топ» - слова довольно привычные: подобным образом действительно может называться московское кафе. Однако ищешь явно не его. «А есть тут поблизости что-то вроде... сели-поговорили, что ли, или как-то так?» - «Так это наше кафе и есть! Поели-поговорили, ит-энд-ток, понимаете? Смотрите: вот наша карточка; видите, вот тут сверху название нашего кафе написано латиницей, а вот тут под нашим логотипом то же са...» - «Как это латиницей? Это же у вас вообще-то на английском языке!» - «Ну да, вот я и говорю, латиницей. Да, а ниже... уже... в общем... поели-поговорили, видите?»
Сколько ни объясняй, вряд ли растолкуешь. Официанта, может быть, в школе плохо учили, а может, не до того ему - его не в чем винить. Он не виноват в том, что является невольным проводником мировоззрения нового типа, распространяющегося, как некий культ, отравляющий мозги всем подряд. Люди вдруг забывают то, что вчера казалось очевидным. Из их сознания исчезают простейшие противопоставления, перестают различаться совершенно разные вещи. Так и хочется посопереживать им, как сопереживаешь человеку, которого знал нормальным, а теперь навещаешь в психбольнице и с ужасом видишь, что он воображает себя бог знает чем, а мир вокруг себя - совсем не таким, каков он есть. И понимаешь, что от человека мало что осталось, что через него говорит болезнь - та же, что и у соседа по палате, убеждённого, что живёт в курятнике.
Не менее часто описываемое расстройство встречается среди пишущей публики. Так, Артём Ефимов, автор недавней заметки об отечественной науке, тоже вызывает тревогу. Ему невдомёк, что за рубежами нашей злополучной отчизны живут не одни только американцы. Видно это по тому пассажу, где, издеваясь над «комичным предложением» президента РАН Осипова зарубежным учёным учить русский язык, он призывает русских учёных отказаться от «идеологических химер» и самим взяться за английский. Даже невнимательный читатель обнаружит здесь проявление недуга почище любых химер. Судя по всему, Ефимов совершенно серьёзно полагает, что фраза «весь мир говорит по-английски» - отнюдь не метафора. По Ефимову, русским легче выучить английский, чем «всему миру» - русский. Иными словами, ему представляется, что с одной стороны (к великому его, Ефимова, сожалению), русские английского не знают, но могли бы выучить, а «весь мир» и так давно знает английский, так что учить миру ничего не надо. Кажется, Ефимов забыл, что «во всём мире» говорят на нескольких тысячах языков, причём только на пяти из них говорит миллиарда три человек.
Кроме того, выясняется, что Ефимов не знает, что в мире вообще-то имеются разные страны, а полагает, что есть только Россия и некий «весь мир» (давно говорящий по-английски). Ему и в голову не приходит, что положение его страны в мире не уникально и на её место можно поставить Венгрию, Бразилию или Испанию. Либо он их странами не считает, а считает дрянью, недостойной включения им, Ефимовым, в «весь мир», или же ему попросту неведомо, что там говорят по-венгерски, португальски и испански и даже пишут на этих языках научные статьи. Ведь если бы Ефимов знал о разных странах, он понял бы, что, призывая российских учёных осваивать английский язык, он тем самым призывает к этому большинство учёных мира, т.е. польских, китайских, японских и греческих (о которых он слыхом не слыхивал). Они, несомненно, оценят заботу г-на Ефимова и учтут его предложение, если кто из них, людей презренных, всё ещё пользуется по старинке родным языком.
Именно к таким отсталым людям Ефимов снисходит, утруждая себя переводом на русский язык цитаты из английского журнала, при этом не упуская случая съехидничать: «чтобы не дискриминировать российских наших людей». Слова «российские наши люди», сказанные Осиповым в интервью, вызывают у Ефимова особенно буйное веселье. А ведь знай он о существовании иных стран и народов, он мог бы столь же издевательски написать «японские наши люди», «португальские наши люди», «конголезские наши люди»... Похоже, Ефимов патологический мизантроп: он презирает всё известное ему человечество (исключая лишь тех, кто, как и он, пишут и читают на «мировом языке»).
Но и Ефимову тогда тоже не повезло, хоть он этого не осознаёт. Ведь он родился Ефимовым, а не Смитом. Впрочем, ему удаётся себя оправдать: он же - как истинно учёный муж - сам вроде как и не русский, не дикарь, потому что он-то английским языком овладел, да и давно писал бы на нём, кабы не был вынужден снисходить к президенту Академии Наук и прочим своим ущербным читателям. (Неловко, поди, Ефимову в такой компании, но он о нас всё равно самоотверженно печётся: тяжко бремя «белого» человека!)
И всё же, чем страдает Ефимов: географическим слабоумием? неспособностью считать дальше двух (а то и одного, ведь из четырёх сторон света он помнит лишь одну - запад)? Или, может быть, Ефимов здоров, но ничего не слыхал о науке? Хуже. Ефимов - человек одержимый. Его убеждённость зиждется не на его собственных - или чьих бы то ни было - наблюдениях, а как раз на химерах, наваждениях, навязчивых идеях, бреде - во власти которого пребывает, увы, не он один.
И потому-то воевать с ефимовыми и бесполезно, и бессмысленно. Дело не в них, как дело и не в тех молодых людях, что с подносом в руках обслуживают на Моховой улице состоятельную клиентуру, плохо выучив в школе понятие «буква». Дело в их лакейской одержимости престижем. Ведь таким, как Ефимов, на науку наплевать: она лишь очередной повод поделить мир на белых людей и всех прочих. А язык - средство казаться белее.
Стремясь преуспеть именно в этом, Артём Ефимов излагает витающие в воздухе идеи, хоть и невысокого пошиба, но весьма чутко им подхваченные. Впрочем, он не первый. Примерно то же в своё время изрёк в репортаже с олимпиады один из главных российских тренеров (менее талантливый, чем Ефимов): «Мало общаемся с нашими восточными друзьями... братьями [японскими спортсменами] [...] Очень сложный языковой барьер: они не хочут изучать английские языки» (цитата почти по-русски, пусть г-н Ефимов снизойдёт).