история одной болезни
- Давай сюда! Пасуй мне! - кричит Димка с той стороны площадки.
А он стоит, присматривается, где мелькнули рыжие волосы. Бежит домой.
- Мам, нету писем?
- Нет. Ты ждешь от кого-то?
Нога зажила несколько лет назад, голоса в голове пропали, все почти прошло. Только ее он видит иногда по ночам. Она приходит к нему во сне, соскальзывает лилией под одеяло, ложится в его теплую руку и он просыпается.
***
В гостиной тихо, мама играет на пианино, еще совсем молодая, а дедушка говорит: "подбрось-ка это полено в огонь". Еще до больницы. А теперь перепуталось все в голове. Глаза вверх, там белое, но по-другому не может. Трудно сосредоточиться, голоса перебивают друг друга, нет от них никакого спасения. Тянут обруч вокруг головы, потом уходят. Нога болит, не шевелится.
Ночью достает из-под подушки ремень, вдыхает запах, прислоняет к губам, и голоса затихают. В голове остается гарцевать жеребец, фыркает ему в ухо, втягивает ноздрями его мысли - слой за слоем, через трубочку в вене. Ждет медсестру, слушает шаги в коридоре.
***
Елена Сергеевна стоит на пороге больничного отделения, ветер несет по асфальту листья, развевает рыжие волосы, только глаза ее неподвижны, как холодное небо.
- Петров, Ботвинник! Прекратить, это что такое! Марш в столовую.
По правде говоря, до обеда еще пятнадцать минут, но нельзя им позволять, чтобы дразнили его. Коля разворачивается и катит руками свою коляску вглубь парка. Он ей нравится, но никто об этом не знает. Каждый вечер она помогает ему перебраться с коляски в кровать, по утрам спускает его вниз через четыре лестничных пролета и обратно.
Вечером в отделении становится тихо, телефон молчит на столе дежурного - на ее столе - коридоры пустые, за окнами тусклые фонари и ветер. Она гладит пальцами губы, прислушиваясь к шорохам, колени под столом сдвинуты крепко. Поднимается пугливо, слушает минуту, потом идет вдоль коридора. Движется, как лилия в тихой заводи - медленно и еле заметно.
Он слышит ее шаги и ждет. Чтобы пришла, затянула ремнями запястья.
- Елена Сергеевна...
- Так надо, Коля, так надо.
Ремень на лицо, к губам, и чтобы этот запах в нос. Чтобы сдернула простынь с него одним махом. Белый халат падает на пол почти беззвучно. В сумраке ее силуэт и волосы. Ее волосы ложатся ему на живот, он прорастает в нее сахарным стеблем, дрожит всем телом. Гладкие бедра скользят по рукам, как дельфины, и он хватает ртом воздух.
Но вместо этого - шаги в коридоре, она проходит мимо, и голоса в голове опять. Хочется забиться в банку с густым вареньем, опуститься на дно и сидеть в тишине. Никакого чая, никаких серебряных ложек, не трогайте мою голову.
***
Зашел в процедурную без стука, а она лежит. Задремала что ли? Подошел осторожно: глаза открыты, смотрит на него снизу вверх, волосы растрепаны по кушетке, рыжие как огонь, а он не знает, как поступить. И она не знает. Поднялась быстро, глянула на его расцарапанную коленку.
- Ну что же ты? Опять?
Он прячет взгляд от ее улыбки, она качает головой. В кабинете стоит запах лекарств, через форточку пробивается шум с улицы и солнечный свет.
- Вижу твоя нога совсем здорова, скоро будем выписывать. А, Коль?
- Нет, Елена Сергеевна. Видите: содрал, надо замазать.
- Замаааажем.
Гладит его по ноге, идет за белую шторку. У него приятные мурашки вверх, через карман он поправляет у себя в трусах, боится шевельнуться. Уложила его на кушетку.
- Больно тут?
- Неа.
Морщится, но молчит. Думает, заметила ли медсестра, что торчит в шортах. Но она виду не подает: нельзя ей. Лечение почти закончено и скоро он уедет, надо держать себя в руках.
***
Тридцать лет, а дура дурой. Хорошо, хоть никто не знает, что она здесь. За проводы мальчишки по голове не погладят, главврач строгий очень. Но не сдержалась, рискнула, приехала на вокзал.
На пероне он сунул ей листок с адресом, чмокнул в щеку и бегом в свой вагон. Поезд тронулся, она машет ему рукой, поправляет волосы. Все будет хорошо. Исчез последний огонек, побрела к маршрутным такси через вокзальную площадь, хлоп-хлоп по карманам, в груди похолодело. Потеряла листок. Как можно было? Остановилась и ревет.
Колокольчиком стоит посреди площади, а люди снуют мимо, взглядами по ней, как лучами, но не говорят ничего. Как рыбы, что голодны, молчат, бьются носами беззвучно в стекла. Едут мимо в своих машинах.
Я посижу немного, думает она. И садится на лавочку.
А он стоит, присматривается, где мелькнули рыжие волосы. Бежит домой.
- Мам, нету писем?
- Нет. Ты ждешь от кого-то?
Нога зажила несколько лет назад, голоса в голове пропали, все почти прошло. Только ее он видит иногда по ночам. Она приходит к нему во сне, соскальзывает лилией под одеяло, ложится в его теплую руку и он просыпается.
***
В гостиной тихо, мама играет на пианино, еще совсем молодая, а дедушка говорит: "подбрось-ка это полено в огонь". Еще до больницы. А теперь перепуталось все в голове. Глаза вверх, там белое, но по-другому не может. Трудно сосредоточиться, голоса перебивают друг друга, нет от них никакого спасения. Тянут обруч вокруг головы, потом уходят. Нога болит, не шевелится.
Ночью достает из-под подушки ремень, вдыхает запах, прислоняет к губам, и голоса затихают. В голове остается гарцевать жеребец, фыркает ему в ухо, втягивает ноздрями его мысли - слой за слоем, через трубочку в вене. Ждет медсестру, слушает шаги в коридоре.
***
Елена Сергеевна стоит на пороге больничного отделения, ветер несет по асфальту листья, развевает рыжие волосы, только глаза ее неподвижны, как холодное небо.
- Петров, Ботвинник! Прекратить, это что такое! Марш в столовую.
По правде говоря, до обеда еще пятнадцать минут, но нельзя им позволять, чтобы дразнили его. Коля разворачивается и катит руками свою коляску вглубь парка. Он ей нравится, но никто об этом не знает. Каждый вечер она помогает ему перебраться с коляски в кровать, по утрам спускает его вниз через четыре лестничных пролета и обратно.
Вечером в отделении становится тихо, телефон молчит на столе дежурного - на ее столе - коридоры пустые, за окнами тусклые фонари и ветер. Она гладит пальцами губы, прислушиваясь к шорохам, колени под столом сдвинуты крепко. Поднимается пугливо, слушает минуту, потом идет вдоль коридора. Движется, как лилия в тихой заводи - медленно и еле заметно.
Он слышит ее шаги и ждет. Чтобы пришла, затянула ремнями запястья.
- Елена Сергеевна...
- Так надо, Коля, так надо.
Ремень на лицо, к губам, и чтобы этот запах в нос. Чтобы сдернула простынь с него одним махом. Белый халат падает на пол почти беззвучно. В сумраке ее силуэт и волосы. Ее волосы ложатся ему на живот, он прорастает в нее сахарным стеблем, дрожит всем телом. Гладкие бедра скользят по рукам, как дельфины, и он хватает ртом воздух.
Но вместо этого - шаги в коридоре, она проходит мимо, и голоса в голове опять. Хочется забиться в банку с густым вареньем, опуститься на дно и сидеть в тишине. Никакого чая, никаких серебряных ложек, не трогайте мою голову.
***
Зашел в процедурную без стука, а она лежит. Задремала что ли? Подошел осторожно: глаза открыты, смотрит на него снизу вверх, волосы растрепаны по кушетке, рыжие как огонь, а он не знает, как поступить. И она не знает. Поднялась быстро, глянула на его расцарапанную коленку.
- Ну что же ты? Опять?
Он прячет взгляд от ее улыбки, она качает головой. В кабинете стоит запах лекарств, через форточку пробивается шум с улицы и солнечный свет.
- Вижу твоя нога совсем здорова, скоро будем выписывать. А, Коль?
- Нет, Елена Сергеевна. Видите: содрал, надо замазать.
- Замаааажем.
Гладит его по ноге, идет за белую шторку. У него приятные мурашки вверх, через карман он поправляет у себя в трусах, боится шевельнуться. Уложила его на кушетку.
- Больно тут?
- Неа.
Морщится, но молчит. Думает, заметила ли медсестра, что торчит в шортах. Но она виду не подает: нельзя ей. Лечение почти закончено и скоро он уедет, надо держать себя в руках.
***
Тридцать лет, а дура дурой. Хорошо, хоть никто не знает, что она здесь. За проводы мальчишки по голове не погладят, главврач строгий очень. Но не сдержалась, рискнула, приехала на вокзал.
На пероне он сунул ей листок с адресом, чмокнул в щеку и бегом в свой вагон. Поезд тронулся, она машет ему рукой, поправляет волосы. Все будет хорошо. Исчез последний огонек, побрела к маршрутным такси через вокзальную площадь, хлоп-хлоп по карманам, в груди похолодело. Потеряла листок. Как можно было? Остановилась и ревет.
Колокольчиком стоит посреди площади, а люди снуют мимо, взглядами по ней, как лучами, но не говорят ничего. Как рыбы, что голодны, молчат, бьются носами беззвучно в стекла. Едут мимо в своих машинах.
Я посижу немного, думает она. И садится на лавочку.