Почему белорусы не воюют за свою свободу
В самом деле, вопрос, который не дает покоя многим активным думающим людям.
Я задавался этим вопросом в сентябре, даже вечнотерпимый, приютивший сотни кремлеботов и фашиков, Алексей Рощин sapojnik задался этим вопросом на днях.
Бабченка каждую неделю разоряется, когда же белорусы наконец возьмут в руки коктейли молотова.
А давайте я побуду адвокатом дьявола, так сказать.
Алексей подкинул хорошую вводную - каждые выходные жестоко избивают сотни и тысячи белорусов и мол выхода побитым только три - валить из страны, брать в руки вилы или заползать в берлогу. Но мол ничего этого не видать. А я думаю, что как раз именно это и видать. Часть из побитых уезжает нах, у кого куда есть возможность (а возможностей сейчас мало, корона, границы в основном закрыты), часть отлеживается в своих квартирах. А часть, полная решительности, приходит на митинг опять. И они взяли бы в руки и вилы и коктейли молотова, только они не находят (пока) понимания у других пришедших на митинг.
Потому что давайте смотреть арифметику - протесты начались 9-го августа. Казалось бы, давным-давно. Но это всего 17 недель, то есть всего 17 воскресных митингов и несколько остальных.
Грубо говоря, если каждую неделю в среднем задерживать по тысяче человек (в среднем!), то всего задержанных будет ну тысяч 20. Пускай половину даже, не треть, из задержанных жестоко пиздят. Это 10 тысяч человек всего. Из них пусть треть решит уехать из страны, треть отлежаться на диване и треть - взять в руки вилы. При такой нехитрой арифметике мы получаем всего около трех тысяч решительно настроенных бывших участников митинга, пришедших на митинг.
А на митинг собирается под сотню тысяч, а то и в несколько раз больше.
Увы, это всего от процента до трех от числа пришедших на митинг.
Это достаточно хорошо перекликается с цифрами правозащитников, которые на конец ноября насчитали около 30 тыс задержанных.
Как-то по другому выглядят расклады, если всего лишь пару цифр посчитать, не так ли?
И другое обьяснение, из области психологии и социологии. Нет, я не про выученную беспомощность. Но нечто похожее по форме. У арестантов есть такая категория, как забуревшие (от БУР - барак усиленного режима), люди, принципиально отказывающиеся работать. Они могут сломать себе руку или прибить мошонку гвоздем, но работать не пойдут. Принципиально. Ну не суть, вы примерно представляете, о ком я.
Так вот, заметьте, эти люди, ни в грош не ставящие ни администрацию, ни милицию, ни законы вообще, отказываются от работы пассивно. Не путем бунтов, поджогов и нападений на администрацию. Не потому что трусы. А потому что в тоталитарной системе типа тюрьмы нет никакого смысла протестовать активно. По десятку разных соображений. Руку себе сломать - пожалуйста. Членовредительство - пожалуйста. А с вилами на охранника - нет. Я не провожу параллелей между протестующими белорусами и зэка. Но вот между тюрьмой и режимом лукашеску я такую параллель, даже знак равенства, поставить могу. Какова система, таковы и методы борьбы. Если, как в тюрьме, обложили со всех сторон, то ненасильственный протест может быть единственно возможным, по крайней мере до накопления какого-то критического числа активных недовольных.
Я задавался этим вопросом в сентябре, даже вечнотерпимый, приютивший сотни кремлеботов и фашиков, Алексей Рощин sapojnik задался этим вопросом на днях.
Бабченка каждую неделю разоряется, когда же белорусы наконец возьмут в руки коктейли молотова.
А давайте я побуду адвокатом дьявола, так сказать.
Алексей подкинул хорошую вводную - каждые выходные жестоко избивают сотни и тысячи белорусов и мол выхода побитым только три - валить из страны, брать в руки вилы или заползать в берлогу. Но мол ничего этого не видать. А я думаю, что как раз именно это и видать. Часть из побитых уезжает нах, у кого куда есть возможность (а возможностей сейчас мало, корона, границы в основном закрыты), часть отлеживается в своих квартирах. А часть, полная решительности, приходит на митинг опять. И они взяли бы в руки и вилы и коктейли молотова, только они не находят (пока) понимания у других пришедших на митинг.
Потому что давайте смотреть арифметику - протесты начались 9-го августа. Казалось бы, давным-давно. Но это всего 17 недель, то есть всего 17 воскресных митингов и несколько остальных.
Грубо говоря, если каждую неделю в среднем задерживать по тысяче человек (в среднем!), то всего задержанных будет ну тысяч 20. Пускай половину даже, не треть, из задержанных жестоко пиздят. Это 10 тысяч человек всего. Из них пусть треть решит уехать из страны, треть отлежаться на диване и треть - взять в руки вилы. При такой нехитрой арифметике мы получаем всего около трех тысяч решительно настроенных бывших участников митинга, пришедших на митинг.
А на митинг собирается под сотню тысяч, а то и в несколько раз больше.
Увы, это всего от процента до трех от числа пришедших на митинг.
Это достаточно хорошо перекликается с цифрами правозащитников, которые на конец ноября насчитали около 30 тыс задержанных.
Как-то по другому выглядят расклады, если всего лишь пару цифр посчитать, не так ли?
И другое обьяснение, из области психологии и социологии. Нет, я не про выученную беспомощность. Но нечто похожее по форме. У арестантов есть такая категория, как забуревшие (от БУР - барак усиленного режима), люди, принципиально отказывающиеся работать. Они могут сломать себе руку или прибить мошонку гвоздем, но работать не пойдут. Принципиально. Ну не суть, вы примерно представляете, о ком я.
Так вот, заметьте, эти люди, ни в грош не ставящие ни администрацию, ни милицию, ни законы вообще, отказываются от работы пассивно. Не путем бунтов, поджогов и нападений на администрацию. Не потому что трусы. А потому что в тоталитарной системе типа тюрьмы нет никакого смысла протестовать активно. По десятку разных соображений. Руку себе сломать - пожалуйста. Членовредительство - пожалуйста. А с вилами на охранника - нет. Я не провожу параллелей между протестующими белорусами и зэка. Но вот между тюрьмой и режимом лукашеску я такую параллель, даже знак равенства, поставить могу. Какова система, таковы и методы борьбы. Если, как в тюрьме, обложили со всех сторон, то ненасильственный протест может быть единственно возможным, по крайней мере до накопления какого-то критического числа активных недовольных.