В кейптаунском порту...
…и дочка смотрит очень серьезно, сжав губы в тонкую ниточку. У нас с ней многолетняя негласная договоренность - не плакать. Таможенница рассекает наше с ней молчание: «Рейс EK176- EK772 Кейптаун? Какая-то валюта есть, сколько?». Она берет паспорта, билеты: «Проходим, пожалуйста». Дочка деловито забрасывает свой маленький рюкзачок на спину. Я наклоняюсь. Она поворачивается ко мне, и вцепившись мне в воротник, сопит. Я встаю на колени, старость не дает долго сидеть на корточках. Мне не выдавит из себя никаких слов. Что-то надо говорить. Она улетает, если не на совсем, то - очень надолго. Мне свело рот и горло каменное. Я знаю, что если только попытаюсь что-то сказать, то вся моя выдержка порвется, и все хлынет…
…просипев что-то невнятное, я подымаю голову вверх, и смотрю сквозь стеклянную крышу аэропорта….
«…И это гребанное солнце так удачно выскочило из-за тучи, и резануло по глазам так ярко и так нагло, что в другой какой момент можно и надо было рассмеяться, и пуститься бегом вдоль залива. А сейчас он поднял лицо, и солнце по-товарищески сначала выдавило ему солёные капли из глаз, а потом так же по-товарищески промакнуло ему щеки. Он растянул рот до ушей. Никто не должен был грустить в этот момент расставания. Он-то оставался. А им предстоял долгий перелёт. И к чему им эти лишние переживания. И совсем некстати вспомнилась фраза режиссёра, когда он подростком ходил театральную студию и они делали этюд - плач. Все старались, как могли. Закатывали глаза, всхлипывали. А Режиссер сказал: Самый простой способ показать слезы - это сдерживать их. И все сразу стало очень просто получаться.
А сейчас он попал в вилку между - нельзя плакать и нельзя показать, что ты сдерживаешься. Потому что сразу все будет понятно….»
У меня доля секунды. Не могу же я стоять, долго глядя в небо. Надо вернуться к дочке с чуть улыбающимся лицом. А это не получается…никак не получается….как только, хоть на один градус я наклоняю голову к ней, из меня, как из сообщающихся сосудов начинает вытекать….
…и блин… никто сзади не говорит: «Хватит уже..мы все сейчас опоздаем…». Я практически отрываю от себя ее руки. С большими паузами, потому что между ними есть время собрать в кулак всю волю и сжать все глазные железы, я выдавливаю из себя слова про то, что есть скайп. Что хоть ей и всего еще десять лет, но она может летать на самолете одна, и прилететь ко мне в гости. Она совсем ничего не говорит. Ее губы сжаты в тонкую ниточку, а глаза широко раскрыты. Так не видно слез. Она поворачивается и уходит.
Мне видно через незакрытые двери, как она подходит к паспортному контролю. Зажигается зеленая лампочка. Она проходит. Встает на цыпочки и подает паспорт пограничнику…
Я вспоминаю, как тогда в колонне. Сначала расстреляли переднюю машину. Потом заднюю. А потом методично расстреливали всех остальных.
…просипев что-то невнятное, я подымаю голову вверх, и смотрю сквозь стеклянную крышу аэропорта….
«…И это гребанное солнце так удачно выскочило из-за тучи, и резануло по глазам так ярко и так нагло, что в другой какой момент можно и надо было рассмеяться, и пуститься бегом вдоль залива. А сейчас он поднял лицо, и солнце по-товарищески сначала выдавило ему солёные капли из глаз, а потом так же по-товарищески промакнуло ему щеки. Он растянул рот до ушей. Никто не должен был грустить в этот момент расставания. Он-то оставался. А им предстоял долгий перелёт. И к чему им эти лишние переживания. И совсем некстати вспомнилась фраза режиссёра, когда он подростком ходил театральную студию и они делали этюд - плач. Все старались, как могли. Закатывали глаза, всхлипывали. А Режиссер сказал: Самый простой способ показать слезы - это сдерживать их. И все сразу стало очень просто получаться.
А сейчас он попал в вилку между - нельзя плакать и нельзя показать, что ты сдерживаешься. Потому что сразу все будет понятно….»
У меня доля секунды. Не могу же я стоять, долго глядя в небо. Надо вернуться к дочке с чуть улыбающимся лицом. А это не получается…никак не получается….как только, хоть на один градус я наклоняю голову к ней, из меня, как из сообщающихся сосудов начинает вытекать….
…и блин… никто сзади не говорит: «Хватит уже..мы все сейчас опоздаем…». Я практически отрываю от себя ее руки. С большими паузами, потому что между ними есть время собрать в кулак всю волю и сжать все глазные железы, я выдавливаю из себя слова про то, что есть скайп. Что хоть ей и всего еще десять лет, но она может летать на самолете одна, и прилететь ко мне в гости. Она совсем ничего не говорит. Ее губы сжаты в тонкую ниточку, а глаза широко раскрыты. Так не видно слез. Она поворачивается и уходит.
Мне видно через незакрытые двери, как она подходит к паспортному контролю. Зажигается зеленая лампочка. Она проходит. Встает на цыпочки и подает паспорт пограничнику…
Я вспоминаю, как тогда в колонне. Сначала расстреляли переднюю машину. Потом заднюю. А потом методично расстреливали всех остальных.