Клуша.
- Клуша, пасуй на меня! - орал из-под кольца Горыныч, самый высоченный парень в классе. Да что в классе - во всей школе. Она стояла посреди баскетбольной площадки и не могла понять, как умудрилась поймать мяч. А теперь таращилась на него, как на артефакт, который волшебным образом очутился у неё в руках.
- Клуша, твою мать, давай, бросай уже! - Горыныч закипал - их команда проигрывала 12:14. Кто-то на зрительских скамейках подхихикивал, а к ней уже бежали со зверскими лицами игроки из обеих команд. И она бросила. Почти не глядя. Со всей дури. Она не поняла, что случилось. Сперва послышалось громкое бум! Потом бум-бум-бум потише...тишина и ... дикий рев, свист, вой.
-Гоооол!!!
Как гол? Почему гол? Она ничегошеньки не понимала.
- Клуша, ты снайпер! - Горыныч подлетел к ней и от избытка чувств схватил, закружил, но почти сразу поставил на обшарпаный пол спортзала.
- Ты что, гирю проглотила? - удивленно уставился он на нее.
- Просто у меня кость тяжелая, - чувствуя,что розовеет от макушки до пят, охрипшим от волнения голосом, пробормотала она.
Свисток судьи заставил их занять свои места. До конца игры оставалось 3 минуты. Все эти три минуты, Клуша, она же Луша, Лукерья, старалась быть незаметной, слиться с воздухом, чтобы только, не дай Бог, ей снова не прилетел мяч. Она понимала, что второй раз ей так не повезет и ошибки ей не простят, не смотря на гол, случайно случившийся.
Ей всё таки удалось больше так не подставиться и игра закончилась ничьей. Взмыленные и довольные одноклассники хлопали друг друга по спинам, обнимались, как взаправские баскетболисты и, уже было, стали расходиться по раздевалкам и душевым, но всё тот же Горыныч обернулся к "виновнице" равного счета, до сих пор алеющей от пережитого.
- Ну, Клуша, ты даешь! Что ж ты раньше скрывала свои таланты?
Она совсем засмущалась и казалось, что щеки вот-вот брызнут малиновым соком.
- Да ладно тебе, Змей, не видишь, она сама в шоке, - засмеялись вокруг. Тот хотел еще что-то сказать, но его уже тянули за собой.
Она была новенькой в этом 10 "Б". Родители давно хотели переехать из старого района поближе к центру, но ждали, когда она закончит девятый класс и сдаст экзамены. Срывать ее посреди учебного года на новое место они не хотели, да и она сама была от этого не в восторге.
Надо сказать, что родители были большие оригиналы. Это же надо было додуматься, назвать ребенка допотопным именем - Лукерья. Видите ли, её маме хотелось чего-то необычного, чтобы не как у всех. Похоже, о будущем ребенка она не задумывалась или задумывалась, но, как-то отстраненно, словно ребенок и имя жили отдельными жизнями. А её муж, Лушин отец, очень любил свою жену, поэтому, доверял ей во всем. И когда она принесла свидетельство о рождении, где черным по какому-то непонятному цвету было написано: Морозова Лукерья Вениаминовна, он только крякнул неопределенно и кивнул. Дескать, Лукерья, что ж, тоже имя и с ним жить можно. Как же они ошибались.
В детском саду еще было сносно. Детям в этом возрасте было всё равно, у кого какое имя. Хоть Прасковья, хоть Луиза. И для того, чтобы раздружиться, повод должен был быть более, чем... Вот если Таня не дала Мане совок с ведерком - это уже была трагедия. Тут и дружба врозь. На целый час, а иногда и на два. А какое там имя - это ерунда на постном масле.
Неприятные открытия начались с приходом в школу. Вот тогда то Луша узнала, что такое быть не как все. На первом же уроке весь класс покатывался со смеху, когда один из мальчишек обозвал ее грушей. Луша-груша. Так и прилипло к ней на все девять классов. И если учесть, что девочка была не из худеньких синюшных цыплят, а довольно плотненькой и розовощекой, то это прозвище, собственно говоря, не шло вразрез с ее внешним видом.
Луша сначала жаловалась родителям, что ее дразнят. Даже плакала. Но мама с папой смогли убедить своё сокровище , что самое главное, это какой человек. Если добрый и отзывчивый, то его полюбят с любым именем. И она больше не комплексовала по этому поводу. И хотя прозвище шло с ней все девять классов, но звали так её уже просто, по привычке, совсем не обидно. Потому, она выросла доброй, мягкой девочкой, но со своим мнением, к которому родители прислушивались и никогда не давили, если оно было не таким, как у них.
Мама с папой очень её любили. И баловали. Но это совершенно не портило характер Луши, Лучика, как ласково называли ее родители.
- Знакомьтесь. У вас новая ученица. Морозова Лукерья, Луша, - классная десятого "Б" невольно улыбнулась.
- Луша-клуша! - хохотнул длинный парень за последней партой. Класс его поддержал и зашелестел смешками. Она стояла возле доски первого сентября в новом десятом классе и с ужасом думала, как ей теперь жить. Этот длинный предотвратил все ее попытки понравиться до того, как станет известно её имя. Первый раз в жизни она почувствовала обиду на родителей. Горькую обиду.
Девчонки шептались и поглядывали на новенькую с усмешкой. Парни быстро оценили, что это не девушка мечты и утратили к ней интерес. Да и какая мечта будет ростом метр с кепкой и носить сорок восьмой размер. В мечтах юных плейбоев жили длинноногие модели, сисястые и, желательно, с маленьким мозгом.
Морозова была полной противоположностью. Хотя, толстой ее вряд ли можно было назвать. Скорее, здесь уместнее было бы слово - плотная, сбитая. Но при этом, грудь ее, не так, чтобы выпирала. Ну, может, слегка. Темно-русые волосы были забраны в высокий роскошный хвост, который лежал между лопаток, аккурат до самой округлой части спины. Густая пушистая ровная челка была чуть ниже бровей, поэтому она, как будто, смотрела слегка исподлобья. Глаза были совершено обыкновенные, карие, с черным ободком, в обрамлении черных ресниц средней длины и пушистости. Но вот губы...губы были совершено незабываемые. Чуть припухлые, сочно-красные, как будто она целовалась три часа без передышки, с темной каемочкой по краям. Словно художник тонкой кистью обвел их малиновой акварельной краской и растушевал. Образ завершала ямочка на левой щеке, которая проявлялась лишь тогда, когда она улыбалась. В общем, если сильно не придираться, девчонка была симпатичная. Что и отметил про себя хохмач на последней парте.
Звали его Егор Столетов. Егор. Отсюда и производные - Горыныч, Змей и Трехголовый. Хотя, правильнее было бы назвать трехмозговый, но, в русском языке вряд ли есть такое слово, даже если человек умен, как сто японцев.
Змей был почти отличником, почти спортсменом, почти активистом и просто красавцем. Ну или почти красавцем. Ростом под метр девяносто, он был немного худощав, но не тощ. Копна непослушных светло русых, почти пшеничных, волос буйно произрастала на его умной голове. Казалось, вся его шевелюра состояла из сплошных вихров. Сколько он не пытался причесать их и сложить хотя бы в подобие прически, они вставали на дыбы, как дикие мустанги и ложиться упорно не желали. Тогда он просто плюнул на это дело и ходил лохматым, как Капризка из сказки.
В этот же день была физкультура. В этот же день Луша забила гол с закрытыми глазами и в этот же день Горыныч увидел её губы близко-близко. Он потому и отпустил её в спортзале так быстро, что испугался сам себя.
"Черт знает что. Не хватало еще увлечься этой... Подумаешь, губы... Может, она тупа, как пробка." Но он уже подозревал, что это далеко не так.
- Мам, расскажи, как вы с папой познакомились? - Луша улеглась поудобней на диван, подперла голову кулаком и приготовилась слушать.
Рядом примостился старый, почти древний, но еще бодрый пес. За окном уже сгущался вечер, все дела по дому были переделаны. Можно было и расслабиться.
Ей всегда нравилось вот так лежать, смотреть, как мама вяжет и слушать ее рассказы и истории. После сегодняшней физкультуры ей не терпелось поделиться своими чувствами, сомнениями, правда, она сама еще в них не разобралась. Потому и решила отвлечься.
Мама отложила вязание, очень внимательно посмотрела на дочь.
- Я ведь уже рассказывала.
- Мамочка, ну расскажи еще раз. Ну пожалуйста! - Луша сделала умоляющий жест и наморщила нос, как будто собралась расплакаться. Обе рассмеялись.
- Дело было осенью. Уже листья меняли свой цвет, - начала мама с любимого вступления, - кое-где даже начинали опадать. Я ехала в автобусе с работы в новом дурацком берете, из-под которого постоянно выбивались волосы и о чем-то мечтала. Вдруг, автобус дернулся и на меня свалился твой отец. Правда, тогда я еще этого не знала. Потом... он сказал, что растрепанная, я похожа на француженку. Потом мы потерялись и нашлись через несколько часов в приюте для собак. Мы выбрали одного щенка, не подозревая об этом. Как оказалось, это был судьбоносный день для всех нас. Оттуда мы ушли уже втроем, - она потянулась и потрепала пса. Тот лениво лизнул ей руку и снова развалился, как будто это был его диван, а Лушу он пустил из чистого человеколюбия и собственной щедрости душевной..
- Отец всю дорогу дразнил меня и называл лахудрой, правда, это у него звучало, как : "Вашим кудрям на воле комфортней", что по сути, было одно и то же. Тут они снова засмеялись, каждая по своему представляя эту картину.
- А что это ты вдруг ударилась в воспоминания? - мать хитро глянула на дочь. Та пожала плечами, настолько, насколько это возможно было сделать лежа.
- Как первый день в новой школе прошел? Молчишь, как партизан, весь вечер.
- Мам... Зачем вы меня так назвали?! Лучше бы какой нибудь Светой или Леной, - Луша смотрела на мать с укоризной и той показалось, что в глазах дочери заблестело.
- Так так так... Теперь поподробнее. До сегодняшнего дня у тебя, вроде бы, не было проблем с именем. А все, которые были, успешно были решены. Что случилось?
- До сегодняшнего дня я не была Клушей! - теперь слезы звенели в голосе. Она старалась сдержаться, но это у нее плохо получалось и одна за другой, мокрые дорожки, предательски пролегли по щекам.
- Ну, девочка моя, - мать пересела на диван и обняла свое сокровище, - Тот, кто так тебя назвал, во-первых, совсем тебя не знает, а во-вторых, видимо, не отличается умом...
- Ма-ма!!! Он очень умный! - она это почти выкрикнула и уже тише добавила - И красивый...
- Вот увидишь, если он и в самом деле, такой умный, как ты говоришь, то он скоро поймет, как ошибался. И всё изменится. Мать гладила её по голове и вытирала мокрые щеки, пока на одной из них не появилась ямочка.
- А что, - мать весело подмигнула, - он действительно такой красивый и умный?
Они проболтали до позднего вечера, пока с работы не вернулся отец, не сгреб их в охапку и не отправил спать. Ночь для Луши прошла почти без треволнений. Потому, писк будильника она приняла без обычного раздражения и почти с удовольствием засобиралась в школу.
- Клуша, тормозни! Куда ты так несешься? Мы в школу идем, а не на пожар, - Горыныч в два прыжка догнал новую одноклассницу.
- Я всегда так хожу, - пожала та плечами, но шаг не убавила. Искоса поглядывая на Егора она почувствовала, что опять краснеет. А тот шел рядом, но смотрел по сторонам, как будто забыл о её существовании. "Только бы не посмотреть на губы, только бы не посмотреть!- про себя, как заклинание, повторял Змей и тщательней отворачивался. - Блин, как маньяк какой-то".
Она едва доставала ему до плеча, поэтому ей приходилось смотреть на него снизу вверх, а это было неудобно делать незаметно. Он заметил ее мучения и усмехнулся.
- А ты чего в нашу школу? - вдруг спросил он, упорно избегая смотреть ей в лицо.
- В нашей только до девятого учат. А в училище я не хочу. Вот и перевелась сюда. Тем более, мы переехали ближе к центру, тут родителям близко до работы.
Она как-то легко рассказала всё это, а её спутник перестал таращиться по сторонам и внимательно слушал. Даже, чуть рот не открыл. Ей стало смешно. Он смутился и буркнул что-то себе под нос.
- Давай, шевели ватрушками. Русичка не любит, когда опаздывают.
Сентябрь стоял, на удивление, теплым. Словно лето зацепилось за колючки репейника и не пыталось освободиться. Даже листья еще зеленели, как молодые и не собирались краснеть и желтеть в угоду осени. Солнце вовсю изливало своё золото на серые дома и от этого казалось, что в каждом окне есть свое маленькое солнце.
- А чего тебя так по-дурацки назвали? - спросил снова Горыныч и даже руками развел. - Лукерья какая то. Что, попроще имен не было?
Она даже остановилась от неожиданности. Вспыхнула, но тут же остыла, вспомнив разговор с матерью вчера вечером.
- Лукерья, - подняла она на него глаза, - означает "сладкая". Мама долго выбирала мне имя. Она сказала, что ее дочь должна быть доброй, - Луша усмехнулась, - надежной и терпеливой. Ты думаешь, я в восторге от него? Но я привыкла и смирилась. И если оно кому-то не нравится, то это его проблемы.Резко развернувшись на каблуках, она быстро вошла в двери школы и смешалась с разношерсной толпой учащихся. Змей несколько опешил от такого эмоционального взрыва, но успел зацепиться за какое-то слово. "...Сладкая... Точно, какая же она сладкая! Стоп. Маньяк малолетний. Она мне просто нравится, на том и порешили! Порешил!". Он бросился догонять Лушу, заметив при этом, что кое-кто видел их вместе, сделал свои выводы и уже шепчется у него за спиной. "А, да ну их, пусть себе сплетничают."
Ее он не догнал. Вернее, догнал, но уже в классе, когда до начала урока оставалось всего пара минут. Поэтому, поговорить им больше не удалось. А потом закрутилось, понеслось и уже было не до разговоров. Несколько раз она ловила на себе его взгляд, но быстро отворачивалась. "Он мне совсем не интересен. И что из того, что он умный и красивый. И нисколько не красивый. Лохматый вон, как болонка." Но всё равно сердце ее сладко сжималось, когда он на неё смотрел.
После школы он дожидался ее у ворот. Одноклассники ехидничали и подкалывали его. Шуточки были от безобидных до сальных. Но он только отшучивался.
Она вышла не торопясь, постояла на крыльце, подставив лицо сентябрьскому солнышку, зажмурилась и от удовольствия чуть не заурчала. "Все-таки, жизнь прекрасна!" - только подумала и услышала, вдруг раздавшийся, дикий визг, как будто кто-то визжал в предсмертной агонии. Все, кто был в это время на школьном дворе, рванули туда, откуда был шум. Луша буквально слетела со ступенек и помчалась за всеми.
За углом школы, прижавшись к металлическому забору, стояла собака. Шерсть на загривке у неё торчала дыбом, сама она ощетинилась, как дикобраз и скалила свои клыки. Возле нее прыгал здоровый злющий детина из одиннадцатого:
- Тварь! Гадина! Кусаться еще будешь!? Получи!- и он пинал бедное животное куда попало. Псина громко взвизгивала, когда его нога попадала ей в живот или под ребро и пыталась еще раз цапнуть обидчика, но он уворачивался и продолжал пинать.
Подбежавшие остановились невдалеке, опасаясь подходить что к одному, что к другому. Детина, заметив зрителей, еще больше воодушевился и схватил палку, которая, как специально для него валялась прямо под ногами.
"Убьет..."- послышался чей-то выдох. Садист уже замахнулся, но какая-то сила вдруг сбила его с ног. Никто ничего не понял. Детина лежал на земле, палка отлетела куда-то в толпу, видимо, хорошо приложила там кому-то, потому что оттуда послышался сперва вопль, а потом отборный мат. Рядом на четвереньках стояла Луша. Её трясло. Она опять не поняла, как так получилось, что увидев весь ужас происходящего, она не останавливаясь бросилась на этого здоровенного лба.
Они оба медленно поднимались с земли. Вся злоба парня обратилась с собаки на девушку. Глаза, как у дикого быка налились кровью, кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев.
- Убью!!! - заревел он не своим голосом. У него в голове не могло уложиться, что какая-то пигалица так унизила его, да еще перед всеми. А она стояла одна. Колени были содраны и ужасно саднили. Она видела его, налитые злобой, глаза и не могла пошевелиться.
- Убьюуу!!! Сукааааа!!! - он бросился к ней и тут же налетел на железную гирю. Точнее, это ему так показалось. Будто гиря с размаху вмазала ему в челюсть. Никогда он не видел такой иллюминации. В глазах словно взорвались тясяча фейерверков. Это было красиво и оооочень больно.
- Клуша, ты опять скрывала свои таланты?! - Горыныч потряс ушибленной рукой.
Он вовремя успел. Подождав у ворот и не дождавшись Морозову, он увидел, как все ринулись куда-то за школу. Решил посмотреть. Ну и увидел то, что увидел.
Первое оцепенение прошло и Луша наконец то осознала, чем всё могло закончиться, не подоспей Егор. Её до сих пор трясло, впрочем, как и псину возле забора. Та, правда, уже поняла, что бить больше не будут, шерсть на загривке улеглась, но собака не двигалась с места, словно чувствовала себя под защитой этой смелой девочки.
- Он её дразнил и сигаретой пытался ей в нос ткнуть, - донеслось откуда-то из толпы.
Горыныч подошел к лежащему телу и поддел носком кроссовки. Тело пыхтело, сипело но встать не пыталось.
- Извинись и я тебе больше ничего не сделаю.
Тело непонимающе уставилось на него.
- Перед собакой, за то, что сделал и перед девушкой, за то, что хотел сделать, - Змей многозначительно потирал кулак. Детина хотел было возразить, но что-то уловил в глазах Егора, потому приподнялся на локте в сторону собаки и нечленораздельно промычал. Зверь опять ощетинился, зарычал и приготовился защищаться.
- Извиняюсь, - уже громче крякнул поверженный. И вопросительно посмотрел на Горыныча. Тот одобряюще кивнул.
- Теперь девушка, - он взглядом указал на Лушу.
- Извини... - детина покраснел, как рак в кипятке.
Потихоньку народ стал расходиться. Детина кое-как поднялся и боком, боком, ретировался.
- Спасибо, Егор. Если бы не ты, я даже не знаю, что бы было. Вообще, я такая трусиха, совершенно не переношу боли. Я бы сразу умерла на месте, наверно,если бы он меня ударил.
Она улыбалась сквозь слезы, прикрывая ободранные колени сумкой. Но Егор заметил.
- Пошли.
- Куда?
- Раны промывать, куда еще то?
- А собака? Что с ней будет? - девушка посмотрела на псину, а та, как будто, только этого и ждала. Медленно подошла, чуть повиливая хвостом, опустив голову, как провинившаяся, дескать, вот она я, пришла. Не вели казнить, вели миловать, лизнула Луше ногу рядом с раненой коленкой и села рядом, будто всю жизнь так и сидела. Собака была средних размеров, чепрачного окраса, помесь овчарки с дворовой породой. До этого прижатые к голове, уши, расправились, встали и теперь красиво шевелились на макушке, как локаторы.
- Ну и что мне с тобой делать? - вздохнула спасительница,- если пойдет за нами, отведу домой, что родители скажут. У нас ведь уже есть собака. - Луша повернулась и пошла. Егор зашагал рядом, а спасенная собаченция засеменила следом.
- Я возьму её себе, только надо посмотреть, кто это, - сказал Горыныч и полез на разведку.
- Ты что!? - Луша прыснула от смеха, и так понятно! Это же мальчик!
- Да? - он почесал затылок, - Надо же, тихоня, а всё замечает. Ну, мальчик, так мальчик. А если он со мной не пойдет?
- С кем нибудь всё равно пойдет, - она присела, чуть поморщилась от боли (разбитые коленки давали о себе знать) и посмотрела псу в глаза. Тот взгляда не отвел что было удивительно и тут же подал ей лапу, как бы здороваясь и знакомясь.
- Ты видел, видел? - она в восторге резко повернулась к Егору и чуть не грохнулась, но удержалась за собачью лапу.
- Ну Клуша и есть! - засмеялся Горыныч и она засмеялась вместе с ним. И, почему-то, это обидное еще днем, прозвище, теперь было приятнее всех красивых слов.
Источник
Поддержи автора - Добавь в друзья!
- Клуша, твою мать, давай, бросай уже! - Горыныч закипал - их команда проигрывала 12:14. Кто-то на зрительских скамейках подхихикивал, а к ней уже бежали со зверскими лицами игроки из обеих команд. И она бросила. Почти не глядя. Со всей дури. Она не поняла, что случилось. Сперва послышалось громкое бум! Потом бум-бум-бум потише...тишина и ... дикий рев, свист, вой.
-Гоооол!!!
Как гол? Почему гол? Она ничегошеньки не понимала.
- Клуша, ты снайпер! - Горыныч подлетел к ней и от избытка чувств схватил, закружил, но почти сразу поставил на обшарпаный пол спортзала.
- Ты что, гирю проглотила? - удивленно уставился он на нее.
- Просто у меня кость тяжелая, - чувствуя,что розовеет от макушки до пят, охрипшим от волнения голосом, пробормотала она.
Свисток судьи заставил их занять свои места. До конца игры оставалось 3 минуты. Все эти три минуты, Клуша, она же Луша, Лукерья, старалась быть незаметной, слиться с воздухом, чтобы только, не дай Бог, ей снова не прилетел мяч. Она понимала, что второй раз ей так не повезет и ошибки ей не простят, не смотря на гол, случайно случившийся.
Ей всё таки удалось больше так не подставиться и игра закончилась ничьей. Взмыленные и довольные одноклассники хлопали друг друга по спинам, обнимались, как взаправские баскетболисты и, уже было, стали расходиться по раздевалкам и душевым, но всё тот же Горыныч обернулся к "виновнице" равного счета, до сих пор алеющей от пережитого.
- Ну, Клуша, ты даешь! Что ж ты раньше скрывала свои таланты?
Она совсем засмущалась и казалось, что щеки вот-вот брызнут малиновым соком.
- Да ладно тебе, Змей, не видишь, она сама в шоке, - засмеялись вокруг. Тот хотел еще что-то сказать, но его уже тянули за собой.
Она была новенькой в этом 10 "Б". Родители давно хотели переехать из старого района поближе к центру, но ждали, когда она закончит девятый класс и сдаст экзамены. Срывать ее посреди учебного года на новое место они не хотели, да и она сама была от этого не в восторге.
Надо сказать, что родители были большие оригиналы. Это же надо было додуматься, назвать ребенка допотопным именем - Лукерья. Видите ли, её маме хотелось чего-то необычного, чтобы не как у всех. Похоже, о будущем ребенка она не задумывалась или задумывалась, но, как-то отстраненно, словно ребенок и имя жили отдельными жизнями. А её муж, Лушин отец, очень любил свою жену, поэтому, доверял ей во всем. И когда она принесла свидетельство о рождении, где черным по какому-то непонятному цвету было написано: Морозова Лукерья Вениаминовна, он только крякнул неопределенно и кивнул. Дескать, Лукерья, что ж, тоже имя и с ним жить можно. Как же они ошибались.
В детском саду еще было сносно. Детям в этом возрасте было всё равно, у кого какое имя. Хоть Прасковья, хоть Луиза. И для того, чтобы раздружиться, повод должен был быть более, чем... Вот если Таня не дала Мане совок с ведерком - это уже была трагедия. Тут и дружба врозь. На целый час, а иногда и на два. А какое там имя - это ерунда на постном масле.
Неприятные открытия начались с приходом в школу. Вот тогда то Луша узнала, что такое быть не как все. На первом же уроке весь класс покатывался со смеху, когда один из мальчишек обозвал ее грушей. Луша-груша. Так и прилипло к ней на все девять классов. И если учесть, что девочка была не из худеньких синюшных цыплят, а довольно плотненькой и розовощекой, то это прозвище, собственно говоря, не шло вразрез с ее внешним видом.
Луша сначала жаловалась родителям, что ее дразнят. Даже плакала. Но мама с папой смогли убедить своё сокровище , что самое главное, это какой человек. Если добрый и отзывчивый, то его полюбят с любым именем. И она больше не комплексовала по этому поводу. И хотя прозвище шло с ней все девять классов, но звали так её уже просто, по привычке, совсем не обидно. Потому, она выросла доброй, мягкой девочкой, но со своим мнением, к которому родители прислушивались и никогда не давили, если оно было не таким, как у них.
Мама с папой очень её любили. И баловали. Но это совершенно не портило характер Луши, Лучика, как ласково называли ее родители.
- Знакомьтесь. У вас новая ученица. Морозова Лукерья, Луша, - классная десятого "Б" невольно улыбнулась.
- Луша-клуша! - хохотнул длинный парень за последней партой. Класс его поддержал и зашелестел смешками. Она стояла возле доски первого сентября в новом десятом классе и с ужасом думала, как ей теперь жить. Этот длинный предотвратил все ее попытки понравиться до того, как станет известно её имя. Первый раз в жизни она почувствовала обиду на родителей. Горькую обиду.
Девчонки шептались и поглядывали на новенькую с усмешкой. Парни быстро оценили, что это не девушка мечты и утратили к ней интерес. Да и какая мечта будет ростом метр с кепкой и носить сорок восьмой размер. В мечтах юных плейбоев жили длинноногие модели, сисястые и, желательно, с маленьким мозгом.
Морозова была полной противоположностью. Хотя, толстой ее вряд ли можно было назвать. Скорее, здесь уместнее было бы слово - плотная, сбитая. Но при этом, грудь ее, не так, чтобы выпирала. Ну, может, слегка. Темно-русые волосы были забраны в высокий роскошный хвост, который лежал между лопаток, аккурат до самой округлой части спины. Густая пушистая ровная челка была чуть ниже бровей, поэтому она, как будто, смотрела слегка исподлобья. Глаза были совершено обыкновенные, карие, с черным ободком, в обрамлении черных ресниц средней длины и пушистости. Но вот губы...губы были совершено незабываемые. Чуть припухлые, сочно-красные, как будто она целовалась три часа без передышки, с темной каемочкой по краям. Словно художник тонкой кистью обвел их малиновой акварельной краской и растушевал. Образ завершала ямочка на левой щеке, которая проявлялась лишь тогда, когда она улыбалась. В общем, если сильно не придираться, девчонка была симпатичная. Что и отметил про себя хохмач на последней парте.
Звали его Егор Столетов. Егор. Отсюда и производные - Горыныч, Змей и Трехголовый. Хотя, правильнее было бы назвать трехмозговый, но, в русском языке вряд ли есть такое слово, даже если человек умен, как сто японцев.
Змей был почти отличником, почти спортсменом, почти активистом и просто красавцем. Ну или почти красавцем. Ростом под метр девяносто, он был немного худощав, но не тощ. Копна непослушных светло русых, почти пшеничных, волос буйно произрастала на его умной голове. Казалось, вся его шевелюра состояла из сплошных вихров. Сколько он не пытался причесать их и сложить хотя бы в подобие прически, они вставали на дыбы, как дикие мустанги и ложиться упорно не желали. Тогда он просто плюнул на это дело и ходил лохматым, как Капризка из сказки.
В этот же день была физкультура. В этот же день Луша забила гол с закрытыми глазами и в этот же день Горыныч увидел её губы близко-близко. Он потому и отпустил её в спортзале так быстро, что испугался сам себя.
"Черт знает что. Не хватало еще увлечься этой... Подумаешь, губы... Может, она тупа, как пробка." Но он уже подозревал, что это далеко не так.
- Мам, расскажи, как вы с папой познакомились? - Луша улеглась поудобней на диван, подперла голову кулаком и приготовилась слушать.
Рядом примостился старый, почти древний, но еще бодрый пес. За окном уже сгущался вечер, все дела по дому были переделаны. Можно было и расслабиться.
Ей всегда нравилось вот так лежать, смотреть, как мама вяжет и слушать ее рассказы и истории. После сегодняшней физкультуры ей не терпелось поделиться своими чувствами, сомнениями, правда, она сама еще в них не разобралась. Потому и решила отвлечься.
Мама отложила вязание, очень внимательно посмотрела на дочь.
- Я ведь уже рассказывала.
- Мамочка, ну расскажи еще раз. Ну пожалуйста! - Луша сделала умоляющий жест и наморщила нос, как будто собралась расплакаться. Обе рассмеялись.
- Дело было осенью. Уже листья меняли свой цвет, - начала мама с любимого вступления, - кое-где даже начинали опадать. Я ехала в автобусе с работы в новом дурацком берете, из-под которого постоянно выбивались волосы и о чем-то мечтала. Вдруг, автобус дернулся и на меня свалился твой отец. Правда, тогда я еще этого не знала. Потом... он сказал, что растрепанная, я похожа на француженку. Потом мы потерялись и нашлись через несколько часов в приюте для собак. Мы выбрали одного щенка, не подозревая об этом. Как оказалось, это был судьбоносный день для всех нас. Оттуда мы ушли уже втроем, - она потянулась и потрепала пса. Тот лениво лизнул ей руку и снова развалился, как будто это был его диван, а Лушу он пустил из чистого человеколюбия и собственной щедрости душевной..
- Отец всю дорогу дразнил меня и называл лахудрой, правда, это у него звучало, как : "Вашим кудрям на воле комфортней", что по сути, было одно и то же. Тут они снова засмеялись, каждая по своему представляя эту картину.
- А что это ты вдруг ударилась в воспоминания? - мать хитро глянула на дочь. Та пожала плечами, настолько, насколько это возможно было сделать лежа.
- Как первый день в новой школе прошел? Молчишь, как партизан, весь вечер.
- Мам... Зачем вы меня так назвали?! Лучше бы какой нибудь Светой или Леной, - Луша смотрела на мать с укоризной и той показалось, что в глазах дочери заблестело.
- Так так так... Теперь поподробнее. До сегодняшнего дня у тебя, вроде бы, не было проблем с именем. А все, которые были, успешно были решены. Что случилось?
- До сегодняшнего дня я не была Клушей! - теперь слезы звенели в голосе. Она старалась сдержаться, но это у нее плохо получалось и одна за другой, мокрые дорожки, предательски пролегли по щекам.
- Ну, девочка моя, - мать пересела на диван и обняла свое сокровище, - Тот, кто так тебя назвал, во-первых, совсем тебя не знает, а во-вторых, видимо, не отличается умом...
- Ма-ма!!! Он очень умный! - она это почти выкрикнула и уже тише добавила - И красивый...
- Вот увидишь, если он и в самом деле, такой умный, как ты говоришь, то он скоро поймет, как ошибался. И всё изменится. Мать гладила её по голове и вытирала мокрые щеки, пока на одной из них не появилась ямочка.
- А что, - мать весело подмигнула, - он действительно такой красивый и умный?
Они проболтали до позднего вечера, пока с работы не вернулся отец, не сгреб их в охапку и не отправил спать. Ночь для Луши прошла почти без треволнений. Потому, писк будильника она приняла без обычного раздражения и почти с удовольствием засобиралась в школу.
- Клуша, тормозни! Куда ты так несешься? Мы в школу идем, а не на пожар, - Горыныч в два прыжка догнал новую одноклассницу.
- Я всегда так хожу, - пожала та плечами, но шаг не убавила. Искоса поглядывая на Егора она почувствовала, что опять краснеет. А тот шел рядом, но смотрел по сторонам, как будто забыл о её существовании. "Только бы не посмотреть на губы, только бы не посмотреть!- про себя, как заклинание, повторял Змей и тщательней отворачивался. - Блин, как маньяк какой-то".
Она едва доставала ему до плеча, поэтому ей приходилось смотреть на него снизу вверх, а это было неудобно делать незаметно. Он заметил ее мучения и усмехнулся.
- А ты чего в нашу школу? - вдруг спросил он, упорно избегая смотреть ей в лицо.
- В нашей только до девятого учат. А в училище я не хочу. Вот и перевелась сюда. Тем более, мы переехали ближе к центру, тут родителям близко до работы.
Она как-то легко рассказала всё это, а её спутник перестал таращиться по сторонам и внимательно слушал. Даже, чуть рот не открыл. Ей стало смешно. Он смутился и буркнул что-то себе под нос.
- Давай, шевели ватрушками. Русичка не любит, когда опаздывают.
Сентябрь стоял, на удивление, теплым. Словно лето зацепилось за колючки репейника и не пыталось освободиться. Даже листья еще зеленели, как молодые и не собирались краснеть и желтеть в угоду осени. Солнце вовсю изливало своё золото на серые дома и от этого казалось, что в каждом окне есть свое маленькое солнце.
- А чего тебя так по-дурацки назвали? - спросил снова Горыныч и даже руками развел. - Лукерья какая то. Что, попроще имен не было?
Она даже остановилась от неожиданности. Вспыхнула, но тут же остыла, вспомнив разговор с матерью вчера вечером.
- Лукерья, - подняла она на него глаза, - означает "сладкая". Мама долго выбирала мне имя. Она сказала, что ее дочь должна быть доброй, - Луша усмехнулась, - надежной и терпеливой. Ты думаешь, я в восторге от него? Но я привыкла и смирилась. И если оно кому-то не нравится, то это его проблемы.Резко развернувшись на каблуках, она быстро вошла в двери школы и смешалась с разношерсной толпой учащихся. Змей несколько опешил от такого эмоционального взрыва, но успел зацепиться за какое-то слово. "...Сладкая... Точно, какая же она сладкая! Стоп. Маньяк малолетний. Она мне просто нравится, на том и порешили! Порешил!". Он бросился догонять Лушу, заметив при этом, что кое-кто видел их вместе, сделал свои выводы и уже шепчется у него за спиной. "А, да ну их, пусть себе сплетничают."
Ее он не догнал. Вернее, догнал, но уже в классе, когда до начала урока оставалось всего пара минут. Поэтому, поговорить им больше не удалось. А потом закрутилось, понеслось и уже было не до разговоров. Несколько раз она ловила на себе его взгляд, но быстро отворачивалась. "Он мне совсем не интересен. И что из того, что он умный и красивый. И нисколько не красивый. Лохматый вон, как болонка." Но всё равно сердце ее сладко сжималось, когда он на неё смотрел.
После школы он дожидался ее у ворот. Одноклассники ехидничали и подкалывали его. Шуточки были от безобидных до сальных. Но он только отшучивался.
Она вышла не торопясь, постояла на крыльце, подставив лицо сентябрьскому солнышку, зажмурилась и от удовольствия чуть не заурчала. "Все-таки, жизнь прекрасна!" - только подумала и услышала, вдруг раздавшийся, дикий визг, как будто кто-то визжал в предсмертной агонии. Все, кто был в это время на школьном дворе, рванули туда, откуда был шум. Луша буквально слетела со ступенек и помчалась за всеми.
За углом школы, прижавшись к металлическому забору, стояла собака. Шерсть на загривке у неё торчала дыбом, сама она ощетинилась, как дикобраз и скалила свои клыки. Возле нее прыгал здоровый злющий детина из одиннадцатого:
- Тварь! Гадина! Кусаться еще будешь!? Получи!- и он пинал бедное животное куда попало. Псина громко взвизгивала, когда его нога попадала ей в живот или под ребро и пыталась еще раз цапнуть обидчика, но он уворачивался и продолжал пинать.
Подбежавшие остановились невдалеке, опасаясь подходить что к одному, что к другому. Детина, заметив зрителей, еще больше воодушевился и схватил палку, которая, как специально для него валялась прямо под ногами.
"Убьет..."- послышался чей-то выдох. Садист уже замахнулся, но какая-то сила вдруг сбила его с ног. Никто ничего не понял. Детина лежал на земле, палка отлетела куда-то в толпу, видимо, хорошо приложила там кому-то, потому что оттуда послышался сперва вопль, а потом отборный мат. Рядом на четвереньках стояла Луша. Её трясло. Она опять не поняла, как так получилось, что увидев весь ужас происходящего, она не останавливаясь бросилась на этого здоровенного лба.
Они оба медленно поднимались с земли. Вся злоба парня обратилась с собаки на девушку. Глаза, как у дикого быка налились кровью, кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев.
- Убью!!! - заревел он не своим голосом. У него в голове не могло уложиться, что какая-то пигалица так унизила его, да еще перед всеми. А она стояла одна. Колени были содраны и ужасно саднили. Она видела его, налитые злобой, глаза и не могла пошевелиться.
- Убьюуу!!! Сукааааа!!! - он бросился к ней и тут же налетел на железную гирю. Точнее, это ему так показалось. Будто гиря с размаху вмазала ему в челюсть. Никогда он не видел такой иллюминации. В глазах словно взорвались тясяча фейерверков. Это было красиво и оооочень больно.
- Клуша, ты опять скрывала свои таланты?! - Горыныч потряс ушибленной рукой.
Он вовремя успел. Подождав у ворот и не дождавшись Морозову, он увидел, как все ринулись куда-то за школу. Решил посмотреть. Ну и увидел то, что увидел.
Первое оцепенение прошло и Луша наконец то осознала, чем всё могло закончиться, не подоспей Егор. Её до сих пор трясло, впрочем, как и псину возле забора. Та, правда, уже поняла, что бить больше не будут, шерсть на загривке улеглась, но собака не двигалась с места, словно чувствовала себя под защитой этой смелой девочки.
- Он её дразнил и сигаретой пытался ей в нос ткнуть, - донеслось откуда-то из толпы.
Горыныч подошел к лежащему телу и поддел носком кроссовки. Тело пыхтело, сипело но встать не пыталось.
- Извинись и я тебе больше ничего не сделаю.
Тело непонимающе уставилось на него.
- Перед собакой, за то, что сделал и перед девушкой, за то, что хотел сделать, - Змей многозначительно потирал кулак. Детина хотел было возразить, но что-то уловил в глазах Егора, потому приподнялся на локте в сторону собаки и нечленораздельно промычал. Зверь опять ощетинился, зарычал и приготовился защищаться.
- Извиняюсь, - уже громче крякнул поверженный. И вопросительно посмотрел на Горыныча. Тот одобряюще кивнул.
- Теперь девушка, - он взглядом указал на Лушу.
- Извини... - детина покраснел, как рак в кипятке.
Потихоньку народ стал расходиться. Детина кое-как поднялся и боком, боком, ретировался.
- Спасибо, Егор. Если бы не ты, я даже не знаю, что бы было. Вообще, я такая трусиха, совершенно не переношу боли. Я бы сразу умерла на месте, наверно,если бы он меня ударил.
Она улыбалась сквозь слезы, прикрывая ободранные колени сумкой. Но Егор заметил.
- Пошли.
- Куда?
- Раны промывать, куда еще то?
- А собака? Что с ней будет? - девушка посмотрела на псину, а та, как будто, только этого и ждала. Медленно подошла, чуть повиливая хвостом, опустив голову, как провинившаяся, дескать, вот она я, пришла. Не вели казнить, вели миловать, лизнула Луше ногу рядом с раненой коленкой и села рядом, будто всю жизнь так и сидела. Собака была средних размеров, чепрачного окраса, помесь овчарки с дворовой породой. До этого прижатые к голове, уши, расправились, встали и теперь красиво шевелились на макушке, как локаторы.
- Ну и что мне с тобой делать? - вздохнула спасительница,- если пойдет за нами, отведу домой, что родители скажут. У нас ведь уже есть собака. - Луша повернулась и пошла. Егор зашагал рядом, а спасенная собаченция засеменила следом.
- Я возьму её себе, только надо посмотреть, кто это, - сказал Горыныч и полез на разведку.
- Ты что!? - Луша прыснула от смеха, и так понятно! Это же мальчик!
- Да? - он почесал затылок, - Надо же, тихоня, а всё замечает. Ну, мальчик, так мальчик. А если он со мной не пойдет?
- С кем нибудь всё равно пойдет, - она присела, чуть поморщилась от боли (разбитые коленки давали о себе знать) и посмотрела псу в глаза. Тот взгляда не отвел что было удивительно и тут же подал ей лапу, как бы здороваясь и знакомясь.
- Ты видел, видел? - она в восторге резко повернулась к Егору и чуть не грохнулась, но удержалась за собачью лапу.
- Ну Клуша и есть! - засмеялся Горыныч и она засмеялась вместе с ним. И, почему-то, это обидное еще днем, прозвище, теперь было приятнее всех красивых слов.
Источник
Поддержи автора - Добавь в друзья!